Открытие Норильска

Среди населения Дудинки выделялись две группы: купцы с их служащими и промысловики - рыбаки и охотники. Наиболее богатым и вместе с тем более культурным среди купцов был Ксенофонт Васильевич Пуссе - потомок, как он мне рекомендовался, пленного итальянца Отечественной войны 1812 г.

На другой день пошел смотреть уголь. Осыпи его находятся в яру правого берега, примерно в километре ниже селения. Обнажается рыхлая песчано-глинистая толща, что и около Потаповского. В нижней части разреза залегает довольно мощный, в 2- 3 м, горизонт рыхлых песков с линзовидными прослоями полуокатанных обломков бурого угля. Иные прослои имеют мощность до 20 см и протяжение до 2- 3 м. Все они представляют продукт размыва и переотложения угольных пластов, находящихся где-то за пределами данного участка, а не коренные выходы. Промышленного значения такие прослои, конечно, иметь не могут. В лучшем случае их можно использовать для хозяйственных нужд, например топки печей, выбирая уголь из песка вручную.

Вечером Пуссе пригласил гостей - таких же торговцев, как и сам Пуссе. Среди них я обратил внимание на человека маленького роста, говорившего по-русски с сильным местным акцентом. Оказывается, это был нганасанин Хвостов. Он вел обширную торговлю с нганасанскими племенами Таймыра и был очень богат. Хвостов, оказывается, совершенно неграмотен и все свои расчеты ведет в уме. Память у него, конечно, изумительная. Пуссе к нему относится с большим почтением. Интересным гостем среди них был Никифор Бегичев, ранее служивший боцманом в дальневосточном флоте времен японской войны. Он участвовал в полярной экспедиции Академии наук Э.В. Толля 1900-1902 гг. и в поисках пропавшего без вести отряда Э.В. Толля в 1903 г. В 1915 г. Бегичев вывозил на оленях в Дудинку часть команды с судов Русской гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана, из-за тяжелых льдов зазимовавшей у Западного Таймыра. Это был бравый молодец с боцманской выправкой старого служаки. Он много рассказывал об экспедиции Толля и о поисках его в 1903 г., когда их партия в пять человек прошла открытым морем на китобойном вельботе под парусом более 250 км от Новосибирских островов до о-ва Беннета.

Хотя Дудинка - главное место пребывания купцов-скупщиков пушнины, торговых лавок я здесь не видел. Вся торговля велась только зимой и за пределами Дудинки, по стоянкам на Хатангской дороге, вдоль северных склонов Средне-Сибирского плоскогорья. Сюда, к границе леса, на зиму и подкочевывают оленеводы из Таймырской тундры. Туда же по первопутку приезжают из Дудинки купцы со своими товарами.

Основным видом пушного промысла на Таймыре служит песец. Численность его по экологическим причинам из года в год подвержена значительным колебаниям. Кормится песец леммингом, а этот последний - семенами разных трав, в частности пушицы. Ее белые семенные коробочки в урожайные годы покрывают всю тундру, как снегом. Получается замкнутая цепь: уродится пушица - станет много лемминга - расплодятся и песцы. И наоборот. Обычно за пятилетку один из сезонов бывает богатый, промысловый и один плохой, непромысловый. В такой год оленевод не в состоянии заплатить за взятый товар добытой пушниной и вынужден брать в долг с надеждой рассчитаться в будущем. Наценками на товары, снижением качества пушнины и другими тонкими расчетами должник так опутывается, что ему не выбраться из долгов и он попадает в неизбежную пожизненную кабалу.

Только с приходом Советской власти на Север эти кабальные условия торговли были в корне уничтожены. Купцы из Туруханского края высланы, и на месте их лавок возникли торговые фактории и кооперативы, где кредитование велось в нормальных условиях по государственным ценам.

В тот год, когда я впервые посетил Дудинку, в ней было 5-6 купцов, которые вели торговлю в Хатангском районе, как говорили тогда, «за тундрой».

Не то было в прошлом столетии, когда торговля сосредоточивалась в руках немногих. Ф.Б. Шмидт писал, что тогда, в 1866 г., в Дудинке было всего два купца: «братья Киприян и Петр Сотниковы, которые единолично господствовали над всей тундрой». Пуссе мне рассказывал, что отец теперешнего Александра Сотникова, Александр Киприянович, был очень крупным торговцем, унаследовав дела своего отца Киприяна Михайловича. А.К. Сотников тоже держал в руках весь Таймырский край. Его прозвали «Ландур», так у оленеводов зовется бык-олень, который ходит, повесив голову, с опущенными, нависшими ушами. Вот и Сотников - кряжистый, большой силы человек - ходил, опустив голову и глядя исподлобья. Со своими должниками он обращался сурово, беспощадно их бил, так, что о его жестокости ходили легенды.

Я не очень-то верил рассказам Пуссе, относя их на счет оговоров своего конкурента, но все же стал более внимательно присматриваться к деятельности внука Сотниковых и его особому вниманию к Норильску, на котором он считал необходимым сосредоточить всю работу экспедиции. Я начал подозревать что он думает использовать мои знания и интерес к северу в своих личных целях, как только к тому будет возможность.

Потом, позднее, в мои руки попала книжка В.В. Передольского «По Енисею. В гостях у Енисейских остяков» (издание Девриена в Петербурге). Автор книжки в 1894-1895-1896 гг. проехал на лодке по всему Енисею до низовьев, наблюдая жизнь и быт енисейских остяков (хантов и кетов), и воочию убедился, какой жестокой эксплуатации они тогда подвергались. Последняя глава книги «Ландур» как раз и посвящена описанию тех приемов торговли, которые практиковал Сотников. Вот один из случаев, который рассказали Передольскому (с. 175): «Да вот и суди, как долгу сбавится! Солим рыбу, сколько походу кладем на каждую бочку: пуда полтора-два лишних насаливаем, а Ландур возьмет себе рыбу на пароход: теперь, говорит, вешать некогда, тороплюсь - да и укатит; ну а как рассчитываться потом начнет, и выходит, что на каждой бочке у нас недовес. Мы говорим: «Что ж ты на берегу не вешал?» В другой раз, говорит, буду вешать. Приедет в другой раз, опять ему некогда. Так всякий раз и сбавляет по нескольку пудов рыбы в расчете».

Значит, Пуссе ничего не исказил в своем рассказе о Сотникове. Конечно, таких лиц на Севере тогда было немало. Ландур среди них только наиболее крупный хищник.

Произвол и жестокая эксплуатация населения окраин старой России были характерной чертой самодержавного царского строя.

В Дудинке мне больше делать было нечего, и на другой день на том же катере я вернулся обратно в Потаповское. Олени здесь, оказывается, уже на подходе, и надо было срочно собираться в дорогу. Путь, как говорят, пойдет по тундре, т. е. по древней долине Енисея вдали от гор. На таком маршруте встретить выходы коренных пород трудно, но я рассчитывал, познакомившись с геологическим строением Норильска, выбрать обратный путь или вдоль древнего борта долины Енисея, или по краю Норильских гор.

Олени пришли в самом конце июля. Это было довольно большое стадо - голов полтораста - в сопровождении пастухов. Старшего пастуха звали Валентин. Это был средних лет рослый мужчина, с крупными чертами лица, явно смешанной крови. Со стадом привезли ярики, сбрую, шестовые чумы - все, что необходимо для путешествия. Очевидно, это было заготовлеко заблаговременно, па летней стоянке, чтобы не держать долго оленей здесь.

Весь караван, или, как его называют, «аргиш», идет цугом - одна упряжка за другой. Впереди на отдельной санке едет проводник, который выбирает путь. За ним следуют остальные иряки с грузом и людьми. Идем медленно на север, отходя от Енисея, чтобы миновать глубокие долины многочисленных речек. Скорость хода каравана не превышает шаг человека, так что всегда можно соскочить с сиденья и идти рядом.

Все впадины рельефа заполнены водой, образуя многочисленные озера самых разных размеров и очертаний. Есть мелкие озерки блюдцеобразной формы до сотен метров в поперечнике и громадные озера до 10- 15 км.

За день проходим 10- 12 км, огибая озера и пересекая речки. Они все впадают в Енисей или связывают отдельными протоками озера между собою. Дороги в нашем, более южном понимании, конечно, нет. Караван идет по тундре, придерживаясь общего направления, выбираемого проводником. Он же, зная местность, ведет по более низким, со спокойным рельефом местам, с моховым покровом, где оленям легче тянуть иряки.

Пройдя группу больших озер, повернули на северо-восток, к Норильским горам. Валентин говорит, что через них идти прямо нельзя. Острый щебень разрушенных выветриванием горных пород протрет полозья наших иряк и повредит копыта оленей. Надо искать какую-либо широкую долину и ею добираться до Норильска. Пересекаем довольно большую речку, бегущую с гор на запад. Оказывается, это Дудинка, что впадает в Енисей у с. Дудинского. Здесь ширина ее метров 10-15, а глубина, видимо, больше метра. Дальше рельеф становится более расчлененным. Появляются возвышенности до 50- 100 м относительной высоты, но все они сглажены и округлы, скалистых обнажений, а тем более уступов нигде не видно. На третий день пути вдоль западной окраины гор встретили широкую и пологую долину, идущую на северо-восток вглубь. По ней решили добираться до Норильска. По долине бежит речка, которую Валентин назвал Ергалаком и говорил, что она впадает в Дудинку.

Пройдя этим путем на северо-восток километров 20, постепенно входим в еще более обширное пространство, окаймленное с запада и востока пологими склонами, открытое на север к Норильску и на юг к реке Хантайке.

Вскоре долина уходит к востоку. Здесь много мелких озер, 1- 2 км в поперечнике. Из них начинаются речки и следуют одни на юг, другие на восток, вероятно в бассейн Пясины. Для выхода через перевал к Норильску выбираем удобную боковую лощину, идущую на север. Она довольно густо заросла лесом, но все же идти нашим караваном вполне возможно. Перевалив невысокий водораздел и постепенно спускаясь вниз по лощине, выходим в пределы обширного низменного пространства, открытого на север к оз. Пясино, а с других сторон окруженного высокими горными склонами. Это и есть Норильская долина, где расположено месторождение угля и медной руды, о котором писал Ф.Б. Шмидт. Но долго задерживаться мне тут нельзя. Уже половина августа, а предстоит еще маршрут для поисков угля ближе к Енисею и осмотр его берегов до Усть-Порта.

Норильские горы, по существу, представляют плато, составляющее самую северо-западную оконечность обширной горной страны - Средне-Сибирского плоскогорья, раскинувшегося на всем пространстве между Енисеем и Леной к северу от Нижней Тунгуски. Широкими и глубокими долинами это плоскогорье расчленяется на ряд столовых возвышенностей, одной из которых Норильское плато и является. Оно тоже не монолитно, а в свою очередь распадается на ряд отдельных плосковершинных гор. Самую западную из них - высокую, до 600 м, столовую гору, эффектно обрывающуюся на север, к Норильской долине, Миддендорф назвал утесом Медвежий Камень. Даже беглый осмотр в бинокль позволил установить, что черные угольные осыпи высоко опоясывают весь северный край этой горы и, снижаясь, тянутся по борту ущелья на юг. С него я и начал осмотр. Угольные осыпи идут по обоим бортам ущелья, достигают его дна и уходят ниже. Осыпи мощные, но среди них есть не только уголь, но и углистые сланцы. Надо сделать здесь расчистку для осмотра пластов, их замеров и опробования. Осмотр показал, что угольные осыпи опоясывают не только восточную, но и западную сторону горы. Общая площадь угольных выходов занимает более двух квадратных километров. Расчистка осыпи по борту ущелья, названного Угольным, показала, что здесь имеются два угольных пласта: верхний до 3 м и нижний до 4 м, разделенных пачкой углистого сланца 3 м. Строение пластов угля оказалось неоднородным: есть пропластки углистых сланцев изменчивой мощности от 1-2 до 10- 20 см. Большая ширина осыпей угля по всем склонам давала основание предполагать, что размеры угольных пластов везде достаточно велики. Угольная пачка покрыта мощным пластом крупнозернистого песчаника, в свою очередь увенчанного покровами базальтовых лав. Именно они, как более твердые и стойкие, бронируют вершины гор, придавая им характерную столовую форму [Урванцев, 1921] ^[18].