Открытие

— Не пугайся, Матвей, — выговорила мать и опустилась на лавку. Губы ее задергались, она ухватила край своего передника и промокнула им глаза.

— Знаю, все понимаю, — скорбным голосом сказал Куликов, подошел к матери и обнял ее за плечи. — Но Фене еще хуже...

— Да, хужее, — согласилась мать, — никакой дом ей брата не заменит, да и не собирается она пока за Ваню выходить...

— А легче было бы ей, — заметил Куликов. — Все равно не век одной...

— Видно, Ваня ее все ж таки не устраивает, — вздохнула мать. — Она девка видная, молодая, работящая, лучше огородника может найти себе, однако.

— Несомненно, — проговорил Куликов, озабоченно щурясь. — А что, Ксеня, если бы ей другой человек руку предложил и сердце?

— Смотря какой, Матвей Андреевич... — замедлила мать свой выговор.

— Ну, более солидный, — сказал Куликов, — даже с образованием, с положением...

— Разве что с положением, — мать задумалась, — да где такого взять, Матвей?

— А я? — ответил Куликов. — Сколько мне можно бобылем?.. Женщина она добрая, самостоятельная, приглядывался я долго к ней — по всем статьям подходит она мне... Землячка... Сама совесть велит мне посвататься к Фене.

У матери глаза раскрылись так, что незаметной стала их узинка.

— Ты это, однако, вправду, Матвей? — выговорила мать.

— Такими делами не шутят, Ксеня, — ответил Куликов.

Мать опустила взгляд на клеенку, пальцем стала приглаживать вспученные края.

— Сейчас она как больная сделалась, — забормотала мать, — но если такое дело, то на душе у нее полегчает...

— Феня как раз то, что мне надо, — сказал Куликов, распаляя глаза. — Я все обдумал в тайге... Для нашей жизни лучше, если женщина простая, работящая, неприхотливая... Поговори с ней, давай, Ксеня, посватай ее... Скажи, что от всей души хочу ей добра и себе! Как бы за старое отплатить добром хочется и за недавнее!

— Я что же, помочь могу, — забормотала мать, теребя свой передник. — Поговорим с ней, коли ты всерьез решил так... Она девушка стоящая... Хозяйка хорошая будет. Руки у нее золотые: и пирог состряпать, и пошить чего, и совет дать по жизни может... Однако хватит тебе одному мытариться. И ей судьбу изменишь и сам по-людски заживешь. Ничего, что малограмотная... Зато облегчение какое всем выйдет!

— Василия помогу ей отыскать...

— Тут она и вовсе не устоит, однако...

Игорь не выдержал и тронул Куликова за рукав:

— Матвей Андреевич, а как же Диана Степановна?

У Куликова сморщились выпуклые надбровья, будто вмиг разболелась голова. Рот раскрылся, как у отца, когда тот не мог найти ответа. Но тут на помощь пришла мать.

— Что у него в голове! — со стоном произнесла она. — Как старик стал... А ну, марш в школу! Чтоб в наши дела больше не лез! За уши отдеру!

— Отдерешь, как же! — огрызнулся Игорь, но отступил к своему топчану, схватил сумку и вышмыгнул за дверь.

Несмотря на снег, выпавший на гольцах, был теплый день октября. Если бы не облетевшая тайга, можно было б принять этот день за середину лета. Но тайга знала свое время. Она щедро засыпала городок багряной листвой и желтой хвоей лиственниц. Тайга вела себя как большой, умный, добрый человек. Как Куликов. Она не давала крепкому морозу сковать беззащитную землю, она смягчала объятия зимы.

Так думал Игорь, шагая в школу по палой листве. Он решил теперь жить по куликовским советам. С отцовской резкостью можно наделать уйму ошибок. Отец как ветер. А Куликов словно тайга. Зря ничего не сделает Матвей Андреевич, всегда рассудит по уму. С какой готовностью пошел навстречу Фене!..

«Он бы послушался Любу»... — рассудил Игорь, и тут же у него заныла челюсть, а внутри все замлело, будто полетел с большой высоты на землю.

«Нет, — подумал Игорь, — все-таки пока я не умею действовать, как Куликов... Надо пока вооружиться на всякий случай».

Он подобрал кирпич с открошившимся уголком и засунул его в свободное отделение своей полевой кожаной сумки. Намотал ремешок на руку и несколько раз взмахнул отяжелевшей сумкой. Скромно спрятал сумку за спину и уверенней зашагал к школе.

Витимская школа была старая, деревянная, но к осени ее покрасили в разные веселые цвета. Теперь издалека были видны свежевыбеленные печные трубы, торчавшие над деревьями, что окружали здание со всех сторон. Под тополями, березами и осинами разноцветные листья сбивались в свои классы.

Игорь не стал задерживаться возле одноклассников, игравших в круговую лапту. Оставаться на улице было пока небезопасно. Митька и его дружки могли поджидать его здесь. Надо было набрать ватагу верных приятелей и тогда можно выходить на улицу в любую перемену.

Косясь по сторонам, взбежал он на крыльцо. По коридору передвигался настороженно. Из-за каждого угла, из-за круглой печи, из-за старой доски мог выскочить Митька. Но все обошлось благополучно. Игорь отворил дверь своего класса и с облегчением вздохнул. Митьки не было. Возле доски копошился дежурный Серега Тухватулин. Он развешивал карту Советского Союза.

Класс был пустой: в такую пору никто не хотел заходить в школу до звонка. Ребята бросили сумки на парты и убежали во двор.

Игорь прошелся по рядам — пустовали наполовину только две «камчатки». Но здесь можно было нарваться на Митьку. А на свое место рядом с Любой Игорь старался не смотреть.

— Что, Серега, ни одной свободной парты? — спросил Игорь у дежурного.

— А с Любой сидеть не хочешь? — удивился Тухватулин.

— Не хочу.

— Садись тогда на «камчатку».

— А Митька сидит там же?

— Митька бросил школу, — зашептал Тухватулин. — На работенку пошел старательскую, жилу собирается найти да пообещал мутузить тех, кто с тобой водиться будет...

— Ну и ты боишься? — спросил Игорь.

— Не то что боюсь, — унырнул Тухватулин, — но тебе совет — ходи задами.

— Понятно, — сказал Игорь и пошел на свое место, третья парта в крайнем ряду, возле самой двери. Теперь он порадовался, что запасся кирпичом. А если Любе не понравится сидеть с человеком, который готов к справедливому отпору, пусть уходит сама на «камчатку».

Парта была еще новенькая, лаково-черная, клейкая. Игорь сел за нее, привалился к спинке и поставил рядом свою тяжелую сумку.

По школе разнесся гремучий звонок. И тут же последовал гулкий топот, от которого Игорь вздрогнул.

Распахнулись обе половинки двери, и в класс вбежали парни с девчонками. Щеки у всех горели, как осиновые листья. Затрещали парты, захлопали крышки.

Но возле Игоря шум смолкал, будто его парта была неприступным дотом.

Игорь попробовал поздороваться с приятелем: