Откуда приходят люди

Я была удивлена такой проницательностью Николая Ивановича и отметила про себя, что я скучаю ведь только от безделья, что и мне не приходится думать о хлебе насущном, все, что мне нужно, я получаю от родителей и ни в чем не нуждаюсь. Значит я тоже в каком-то роде Евгений Онегин.

–Так, значит, ты считаешь, что только те, кто работает с утра до ночи, только те счастливы? – начал возражать Алексей, даже спорить с отцом, – то есть только народ наш и счастлив?

– Да, если хочешь, то истинное счастье, удовлетворение от каждого прожитого дня должен испытывать только народ.

– Должен испытывать по-твоему мнению, а испытывает ли на самом деле? Разве он счастлив, наш народ? Я, знаешь ли, слышал там, в Петрограде, совсем другое. Многие передовые умы считают, что народ наш очень несчастен и что долг каждого интеллигентного человека сделать все для счастья народа. Вот Дума приняла наконец-то указ о введении трезвости на Руси на все времена. Правда, это единственное, что сделала Дума полезного для Отечества, по-моему. Но ведь не секрет, что есть в России и другие люди, которые борются за переустройство нашего общества, и последнее девятилетие показало, насколько богата наша страна людьми передовыми, отчаянными, фанатиками счастья народного…

– Ты утверждаешь, что, забрав у народа водку, его сделали счастливым? – перебил его отец, явно восторгаясь дискуссией со своим сыном, и сам ответил на свой вопрос: – Пойми, человека нельзя сделать счастливым насильно, добро не может быть назло, как и не может быть в долг. Счастливым может сделать себя только сам человек, только в труде, в достижении поставленных перед собой целей можно найти свое счастье. Вот ты, например, сейчас вполне счастлив, потому что достиг поставленной перед собой цели, стал инженером. Но я бы не хотел, чтобы ты на этом остановился. Скоро и очень скоро у тебя должны появиться другие цели, и ты должен будешь трудиться, очень много работать, чтобы их достичь. И чем дольше ты будешь жить, тем больше и больше должно у тебя быть целей, тем труднее и труднее тебе их будет решать. Спроси любого богатого, кто здесь отдыхает: «Ты счастлив?» и спроси грузчика в порту о том же, и, скорее, грузчик признает себя счастливым, потому что у него каждый день есть цель – заработать себе на жизнь, и, достигая ее каждый день, он вполне счастлив, а богатому не надо думать об этом, вот он и скучает и ищет в себе болезни, от которых скука приходит. Все, что сделано на этой планете хорошего, все сделано людьми голодными или испытывающими острую нужду, пусть даже духовную. Это касается тех обеспеченных, что стали гениями человечества, это особые люди, для которых труд умственный также необходим, как для грузчика труд физический. Этот труд – их цель. И только достижение ее приводит их к счастью. По-моему, в каждом человеке должно быть стремление не наследить в этой жизни, а оставить след, чтобы потомки небезразлично вспоминали о нашем присутствии в этом мире.

– Странно, что ты считаешь наш народ счастливым. Я с этим никак не могу согласиться, не могу понять твоего определения счастья народа. Что ж, отработав целый день в поте лица и вернувшись в барак, где живет множество семей, где его семья полуголодная, человек должен быть счастлив? Ты прав в одном – для счастья народа и каждого человека в отдельности нужна цель, индивидуальная и всеобщая. А всеобщей цели в нашем обществе нет, и я, пожалуй, согласен с теми, кто видит счастье народа во всеобщей борьбе за право самим распоряжаться своей жизнью, самим выбирать себе цель.

– Подождите, подождите, – вмешалась Наталья Александровна, – Коля, ну что ты, мальчик только приехал, а ты уже начинаешь спорить с ним. Дай-то хоть поесть ему.

Раскрасневшиеся отец и сын вдруг умолкли, глубоко дыша, словно сами сейчас трудились в поте лица, зарабатывая себе на хлеб насущный. Мама так внимательно слушала, что, казалось, готова и сама вступить в спор. Но, почувствовав, наверное, что спор этот сегодня не совсем уместен, вдруг властно сказала:

– Вот что, мои дорогие, давайте-ка выпьем, пьянствовать мы не будем, а вот выпить в этот счастливый для вашей семьи день можно и даже нужно. Налейте-ка мне, Николай Иванович, всем налейте и Маше тоже.

В ее голосе была такая уверенность, что спорить с ней никто не стал. Николай Иванович молча и послушно стал наливать всем вино, беспрекословно подчинившись ей, точно так, как поступил бы при таких ее словах и мой отец.

"Вот она, моя мама, действительно первое "Я" для мужчин, полная противоположность Наталье Александровне. Она-то, конечно, второе «Я» своего мужа, она без него ничего не может. Но все же, что лучше: быть владыкой над мужем или верной ему помощницей и подругой, только слабой женщиной?" – думала я, глядя на властную и волевую мою маму.

Взяв рюмку, она сказала:

– Пить надо уметь. Это гораздо труднее, чем не уметь и все равно пить. Я, надеюсь, что вы правильно меня понимаете. За вас, дорогие мои, за ваше маленькое и большое счастье!

Она выпила. За нею выпили все, только я все боялась попробовать этот неизвестный мне напиток.

– Но! Что ты, попробуй, не бойся, словно приказала она мне, – в этой жизни нужно все попробовать и во всем знать меру.

Я пригубила, но жидкость показалась мне горькой и чем-то напомнила мне Никитина – он такой же горькой.

Разговор пошел было о других темах, но все равно Алексей и Николай Иванович продолжали спорить, стараясь противопоставить себя друг другу. У каждого о любом предмете разговора была своя, определенная точка зрения,

и они отстаивали ее, ввязываясь в дискуссию смело и энергично. Я сидела против Алексея и украдкой, время от времени, посматривала на него, на его широко открытые большие глаза, на бьющуюся венку, и он, чувствуя мой взгляд, смотрел на меня, но тут же отводил глаза. Этот его взгляд не пугал меня, а наоборот, как только наши глаза сходились, я испытывала огромное возбуждение, что-то замирало глубоко у меня внутри, и я чувствовала, что он ощущает то же. Мне казалось, что от него исходит какое-то особое тепло, которое можно услышать не телом, а только душой.

Мне доставляло разочарование, что я не могу вступить в разговор, не могу даже слова сказать и как будто, ощущая эту мою неловкость, Алексей все чаще и чаще смотрел на меня. Наконец-то я нашлась и, как только они умолкли, спросила его:

– А правда, Алексей Николаевич, что в Петрограде бывает ночью светло, как днем? Какие это белые ночи?

Все взглянули на меня, то ли удивляясь моей провинциальности, то ли почувствовав интерес к вопросу.

– Да, как это выглядит? Ведь я тоже не была никогда в Петрограде.

– Все очень просто, – начал объяснять Алексей, – обращаясь ко мне и к матери одновременно, – солнце летом там спускается лишь за горизонт и не уходит дальше, вот ночью и светло, как у нас вечером после его захода. Это происходит на всей широте Петрограда, а севернее, например, в Мурманске, вообще, полгода – день, полгода – ночь. – Он опять начал увлекаться новой темой: – хотите я объясню вам точнее, – сказал он уже только мне, и я опять испытала приятную боль в груди, – пойдемте к морю и посмотрим закат.

Солнце уже действительно висело низко над морем и посылало на нас последние мягкие лучи.

– Давайте пойдем все, – предложила мама, тяжело поднимаясь из кресла.

– Я с удовольствием составлю вам компанию, – Николай Иванович обратился к жене и маме, как бы давая всем понять, что я должна идти с Алексеем, а он с ними.

Мы вышли на улицу, спускающуюся к морю. Родители шли впереди, слушая неутомимого Николая Ивановича, а мы сзади. Мы шли молча, не решаясь начать разговор, и я все сильнее ощущала то душевное тепло, которое исходило от Алексея.