Откуда взялся этот Клемент?

— Так в чем дело? Это и есть то место, о котором вы говорили?

Вместо ответа Клемент указывает на огромные красные буквы на каменной части фасада: «Восточная трибуна».

До меня доходит, что перед нами.

— А, так здесь раньше был футбольный стадион?

— И не просто стадион!

Без дальнейших объяснений он снова шагает вдоль улицы, а я безропотно семеню следом. Метров через сорок мы останавливаемся, и Клемент снова задирает голову к зданию, и я вижу еще одну надпись красным: «Стадион Арсенал».

В прошлом году в одной из присланных секонд-хендом коробок я откопала книгу про стадион в Хайбери. Довольно быстро ее выкупил один из моих регулярных покупателей, и именно из-за него я и запомнила эту историю: чуть от скуки не умерла.

Участок дома позади нас отделяется от тротуара полуметровой оградой, на нее-то Клемент и усаживается и принимается созерцать бывшую домашнюю арену футбольного клуба «Арсенал».

— И когда он накрылся? — тихо спрашивает он через какое-то время.

— Накрылся? Вы о чем?

— Клуб. «Арсенал». Когда он накрылся?

— Вовсе он не накрылся. Они просто переехали на новый стадион.

— Значит, клуб сохранился? Команда все еще играет?

— Да, и, кажется, он где-то недалеко отсюда. Это здание — архитектурный памятник, поэтому его и перестроили в жилой дом, а не снесли.

Клемент качает головой и что-то бормочет себе под нос.

Во мне закипает раздражение. Соглашаясь отслониться от маршрута, я представляла себе нечто иное.

— Когда вы сказали, что хотели бы навестить убежище, я думала, это церковь или что-то вроде того. Мне и в голову не пришло, что вам хочется поностальгировать о чертовом футбольном стадионе.

На лице Клемента безошибочно читается негодование.

— Слышь, пупсик! На этом стадионе я воздал больше молитв и благодарений, чем в любой чертовой церкви. Черт, да это и была моя церковь, почти тридцать лет, с самого моего детства!

— Конечно-конечно, но все равно, это же просто футбольный клуб. Не понимаю, из-за чего вы так расстроились.

Едва лишь слова эти вылетают у меня изо рта, как я тут же в них раскаиваюсь.

— Не врубаешься, да, пупсик? — ревет Клемент. — Это же не просто футбольный клуб! Уж для меня-то точно! Фанаты были моей семьей, а трибуны — домом куда более настоящим, чем тот приют, где я вырос!

Ну вот, опять я вляпалась.

— Простите, — мямлю я.

Раздражение немедленно сменяется чувством вины. Какой бы нелепой ни казалась вся эта история, и что бы там Клементом ни двигало, без него мне ни в жизнь не выбраться из этой передряги.

Он надувает щеки и закрывает глаза. Я прикусываю язык и терпеливо дожидаюсь, пока он не заговорит.

Ожидание растягивается почти на минуту.

— Вот уже второй раз за последний час, — совершенно спокойно изрекает Клемент.

— Что второй раз?

— Тебе приходится извиняться.

— Так и есть. Боюсь, порой я не думаю, перед тем как раскрыть рот.

— Ты не одинока, пупсик. И все же, как подсказывает мне опыт, ты добьешься большего, если будешь держать рот закрытым, а ум открытым.

«Принято к сведению».

— Я все понимаю, еще раз простите. Вот и ваш хет-трик.

Клемент печально улыбается.

— Последний хет-трик на этом месте.

Несколько минут мы сидим и молчим. Мне очень хочется знать, что у него на уме, однако спросить я не осмеливаюсь. Пусть уж лучше перебирает свои воспоминания, пока я ломаю голову, почему он терпит мои выходки.

Наконец, я решаюсь на примирительный жест:

— Если хотите, можно посмотреть, как там внутри. Вон, через калитку пройдем.

Клемент поглаживает усы и отвечает:

— He-а. Спасибо, пупсик, но, думаю, мое сердце не выдержит этого зрелища.

— Вы уверены?

Он встает и бросает прощальный взгляд на здание.

— Уверен. Все, двигаем.

19

Мой личный рекорд составляет четыре дня.

Парень номер четыре, Стюарт, как-то позабыл записать мне «Улицу Коронации» — и это несмотря на два напоминания. Я не разговаривала с ним целых четыре дня. Вообще, своих парней я подвергала бойкоту после ссоры бесчисленное количество раз. Стоит продержаться один час, и дальше уже на удивление легко. Для меня это дело принципа: согрешивший да будет обделен вниманием. По крайней мере, пока я не успокоюсь.

И потому меня крайне интригует способность Клемента с видимой легкостью быстро забывать о разладах.

Вопреки всем моим стараниям достать его, на обратном пути к подземке он как ни в чем не бывало снова мычит какую-то мелодию. Ни тебе проявлений скрытого недовольства, ни ехидных замечаний, ни продолжительной игры в молчанку. Он просто проводит черту и живет дальше. Не могу не признать, замечательное качество, и мне его ужасно недостает.

— Что за песня? — елейно интересуюсь я.

— «Повелитель миров».

— Не слышала такой.

— Одной группы, за которой я немного приглядывал, еще в конце шестидесятых. В благодарность они подарили мне пластинку своего первого альбома.

— Значит, в конце шестидесятых?

Клемент смотрит на меня и без раздумий повторяет:

— Ага. В конце шестидесятых.

Почему-то меня охватывает ощущение, что Клемент не лжет, хотя правду-то говорить он ну никак не может. Как бы то ни было, меня берет любопытство, и я отмахиваюсь от данного противоречия.

— А что означает «приглядывать за группой»?

— В основном слоняться по пабам и клубам и ни шиша не делать, пока какой-нибудь бухой мудила из публики не решит, что уже вдоволь их наслушался. Заработок всегда был лажовым, потому что группы сами сидели без гроша, а как только начинали зарабатывать фунт-другой, сразу нанимали охрану посерьезнее.

— Может, я слышала кого-то из них?

— Это вряд ли. По большей части они были довольно заурядными. Некоторые, впрочем, все-таки неплохими, а одна-две даже прорвались в хит-парад, хотя до «Роллингов» и «Битлов», ясное дело, им было далеко.

Он закуривает сигарету и глубоко затягивается.

— Но в любом случае звучали они получше того дерьма, что я услышал по твоему приемнику.

Не поспоришь.

Когда мы подходим к станции подземки, жизнь из сигареты полностью высосана, и окурок отправляется в сточную канаву.

— Знаете, за это могут оштрафовать.

— За что? За выброшенный бычок?

— Именно. Кажется, фунтов шестьдесят, если поймают.

— Так пускай сначала поймают. Если я что и умею, так это безнаказанно нарушать закон.