Отличный парень
Шрифт:
Стив берет Анук за руку. У нее холодная ладонь.
Они преодолевают три первые белые мраморные ступени.
— Зачем говорить грубости? — спрашивает он. — Зачем?
Под палящими лучами солнца Анук считает ступени про себя. Она вспоминает деда, который всегда считал свои шаги. «Двенадцать, тринадцать, четырнадцать… Все… — думает она. — Больше не буду считать».
Народ прибывает лавиной. Приходится посторониться, чтобы уступить дорогу. Люди спускаются такой плотной массой, что почти сметают все на своем пути. Анук слышит в толпе немецкую речь и обрывки французских фраз. Рядом с ней кто-то
— Вы не ответили мне. Почему вы грубите мне?
— Чтобы облегчить душу, — говорит она. — Это теперь модно… А потом…
Она произносит очень быстро по-французски:
— Наше проклятое поколение…
— Когда вы так быстро говорите, я ничего не понимаю, — произносит Стив.
— Не беда, — говорит она. — Вы ничего не потеряете, если не поймете. Я бываю порой невыносимой. Не стоит обращать внимания на это. Я наговорила вам много лишнего. И вы рассердились. Вы живете в очень узком мирке.
— В каком мирке?
— Узком! — восклицает она. — Пошли скорее к вашему Линкольну. И прошу меня заранее простить, если я буду подниматься молча. Я ненавижу памятники. Мне нравятся только живые существа. Люди на улицах. Я люблю бродить по городским кварталам, куда не рекомендуют заглядывать туристам. Мне повезло, что меня подцепил не какой-нибудь левый интеллектуал, а…
Она взглянула на него, чтобы подобрать нужное слово:
— Простой добрый малый.
Стив смотрит на нее.
— Добрый малый — это кто по-вашему? Да, я и в самом деле настоящий добрый малый… Вот доказательство: сколько времени я теряю с вами… Мне хочется отвести вас в отель. Меня привлекла ваша внешность. Мне показалось, что вы воспитанная и умная девушка. А вы ничем не отличаетесь от местных девиц, называющих себя хиппи. Они носят рваные джинсы и не моют волосы. Если бы у вас был чуть менее опрятный вид, то вечером в Джоржтауне они приняли бы вас за свою…
Они вышли на площадку, похожую на открытую галерею, окаймленную колоннами.
Анук почти не смотрит на монумент. Давка становится совсем невыносимой. Их жмут и толкают со всех сторон. Она со злостью произносит:
— У вас тут есть от чего свихнуться… И ширнуться… Какая тоска!..
Слово «тоска», произнесенное по-французски, не совсем понятно Стиву. Зато остальные слова приводят его в ярость. Он больно сжимает руку Анук, словно хочет помешать ей говорить глупости.
— Ай! — вскрикивает она. — Еще немного — и вы сломаете мне руку.
Неожиданно Стив отпускает ее.
— Я только хотел, чтобы вы замолчали. Простите, — говорит Стив. — Мне очень жаль.
Анук поднимает голову к памятнику Линкольна. Внезапно она проникается глубокой симпатией к этой статуе. Она кажется ей более человечной, чем ее спутник. Анук проходит вперед сквозь толпу. «Если Бог существует, если есть Всевышний, то Линкольн похож на него», — думает девушка.
В углу огромной площадки стоит прилавок. За ним сидит мужчина и раздает всем желающим проспекты с описанием мемориального комплекса. Анук подходит к нему и берет два проспекта.
— Вы берете два, потому что их раздают бесплатно? Или потому что они вам нужны? — спрашивает Стив.
Она пожимает плечами.
— Не
знаю. Потому что бесплатны.— Тогда возьмите один. Зачем такое расточительство?
Прежде чем спуститься вниз, она внимательно читает надпись на боковой поверхности статуи:
В этом храме, Как и в сердцах людей, Для которых он спас Союз, На вечные времена свято хранится Память об Аврааме Линкольне.— Я хочу есть, — говорит она. — Я очень хочу есть.
— Я повезу вас туда, где подают курицу, — говорит Стив. — Пошли… Сейчас десять минут первого… Я отвезу вас в такое место, куда не ступала нога таких туристов, как вы. Там обедают лишь работяги, подобные мне.
— Работяги? — спрашивает она. — С такими шикарными машинами, как ваша, я бы тоже хотела быть работягой.
— Наши машины удивляют французов… Они забывают о том, какие большие расстояния нам приходится преодолевать. На малолитражке далеко не уедешь.
— Надо летать на самолете…
— Самолет — это дорого, — говорит Стив. — Для большой семьи среднего класса намного дешевле добраться куда-то на машине, чем самолетом. Не все в Америке богатые люди. Когда мы хотим навестить живущую в Пенсильвании тещу, то Дороти, моя мать, Лакки и я едем на машине. Для семьи из четверых человек она обходится не так дорого, как самолет.
Они спускаются вниз по ступеням.
— Мне очень жарко, — говорит она.
— Всем жарко… В июле, в особенности в августе, здесь будет настоящее пекло. Все, кто может, бегут из города.
Они продолжают свой путь по лестнице вниз.
Анук неожиданно протягивает ему руку.
— Может, помиримся…
Он берет ее за руку. Поднимающаяся вверх группа японских туристов разделяется пополам, чтобы пропустить их.
— Я хочу купить сувенир, — говорит Анук. — Можно подойти к киоску?
— Конечно.
Он все еще держит ее руку.
Анук внимательно разглядывает витрину киоска. Она видит статую Линкольна в миниатюре. Пресс-папье.
— Это пластмасса? — спрашивает она.
— Мрамор. Двенадцать долларов… — говорит продавщица.
— Я возьму. Белого цвета.
— Они все белые, — говорит молодая чернокожая девушка.
— И еще почтовые открытки…
— Двадцать пять центов за одну открытку…
— Пять… Нет, четыре.
— Тринадцать долларов.
Анук достает из сумочки двадцать долларов. Стив нисколько не смущается. Он не отводит в сторону глаза, как сделал бы на его месте француз. Он не отходит в сторону, чтобы спросить что-то у полицейского. Он не завязывает долго шнурки на своих ботинках. Рассчитавшись за покупку, Анук уверена, что Стив предложит взять ее пакет. Ничего подобного. Они переходят по знаку уличного регулировщика на другую сторону улицы сквозь плотный поток машин. Анук вынуждена почти бежать, чтобы не отстать от Стива. Они подходят к его автомобилю. Стив открывает дверцу со стороны водителя. Усевшись за руль, он открывает изнутри другую дверцу. Анук садится на раскаленное от солнца кожаное сиденье. И тотчас ее обдает струя свежего воздуха из кондиционера.