Отличный парень

Анук еле сдерживается, чтобы не заплакать. Она не понимает, о чем они говорят. Сидящие напротив люди кажутся ей бесконечно чужими и в то же время до боли знакомыми. Если бы ее сопровождал Фред, то он разговаривал бы с незнакомыми людьми?

— Она боится смерти, моя французская подруга, — произносит неожиданно Стив.

— Как все, — говорит девушка.

«Может, он еще им расскажет, что я ходила в туалет и что он дал мне железную монетку?»

— Надо повести ее вечером в Джорджтаун… Вместе с мужем, — произносит молодой человек.

— Опять Джорджтаун! — восклицает Анук. — Все как сговорились, только и говорят об этом квартале.

Стив с улыбкой добавляет:

— Она говорит «все», а ведь не знает здесь никого. Кроме массажиста и меня.

— Пошли, Стив, — просит Анук. — Пора уходить. Уже час дня…

— И всегда торопится, — замечает Стив.

— Почему всегда? Мы познакомились только сегодня утром…

— Туристы всегда торопятся, — говорит молодой человек.

Стив поднимается. Он долго жмет руку случайным собеседникам. Анук тоже долго пожимает им руки. Словно у них шесть, десять рук…

Они выходят из снек-бара. Улица встречает их удушливой жарой.

— Вы видели настоящих американцев, — говорит Стив. — Они симпатичные, эти молодые люди.

Скорее попрощаться с ним, взять такси и вернуться в отель. Снова поплавать в бассейне. Сходить в парикмахерскую. Ждать приезда Роберта. Быть с ним полюбезнее. Роберт — это надежно. Мужчина, у которого по определению не может быть в жизни никаких тайн.

— Ну вот, — говорит Стив, — я считаю, что вам пора возвращаться в отель… Без меня… Не хочу досаждать вам более своим присутствием.

— Где находится стоянка такси? — спрашивает она.

— Здесь нет стоянок такси.

— А как же я смогу остановить такси?

— Поднимите руку.

Он притягивает к себе руками лицо Анук и целует ее в лоб.

— До свидания, Анук… Так будет лучше…

Она секунду стоит с закрытыми глазами.

— Вы сердитесь на меня? — спрашивает Стив. — Я не должен был этого делать?

— Да, — говорит она. — Вы немного удивили меня. У меня такое чувство, что у вас имеется какая-то тайна.

Как оказалось, он умеет громко смеяться.

— О! Боже!

Этот смех она запомнит до конца своих дней.

— У меня… тайна… У вас слишком богатое воображение… Спросите лучше у Дороти, что она ответит вам на это…

Не надо торопиться. Каким пустым и долгим представляется ей остаток дня без него! Он похож на несъедобную американскую курицу в дешевом снек-баре. С таким же горьким привкусом.

— А дом, где родился Вашингтон? — спрашивает она почти заискивающим тоном. — Ведь вы обещали…

— Прогулка на катере может вам и вовсе не понравиться… Эту моторную лодку даже нельзя назвать катером. К тому же она старая и вся трясется на воде. Да и ее мотор слишком громко стучит.

— А я не боюсь, — говорит она (у нее сжимается сердце). — Я хорошо плаваю. Если мы упадем в воду, я не утону…

— Я прокачу вас по реке, если вы мне скажете правду… Почему у вас на шее пацифистская татуировка?

— В знак протеста против членов моей семьи… — отвечает она. — Мне хотелось показать, что я не такая, как они. Может это и глупо, но, сделав татуировку, я почувствовала себя намного сильнее…

— И вокруг вены, — говорит он. — Вы рисковали.

— Ну и что? — говорит она. — Это никому не интересно… Мне не хочется возвращаться в отель…

— Пошли за машиной, — говорит Стив.

Немного погодя уже на шоссе в потоке машин:

— Вы очень неосторожная… Ведь я мог бы оказаться неизвестно кем… На ваше счастье, я добрый малый…

Она с удовольствием чувствует на себе дуновение прохладного воздуха из кондиционера.

— Вы внушаете доверие, — говорит она. — И симпатию…

Стив улыбается. Теперь они едут по довольно свободной от движения широкой улице. Он нажимает на газ.

— Бедная я, несчастная я…

Она неслучайно произносит нараспев эти слова. Ей хочется, чтобы он принялся утешать ее. «Нет, нет, вы — самая красивая, молодая, богатая. У вас всего-навсего плохое настроение…» Она хочет, чтобы он начал перечислять вслух все ее достоинства.

— Бедная я, несчастная я, — повторяет она.

Ее охватывает паника. Он вовсе не спешит приободрить и утешить ее. Американец думает о чем-то своем и неотрывно следит за дорогой. У него мрачное выражение лица. Сейчас не время ждать от него ободряющих слов.

— Вы — бедная и вы — несчастная, все сразу или только одно из двух? — интересуется он.

— Как когда. Чаще всего и то, и другое, — отвечает она. — Я столько всего упустила в жизни…

— Вам двадцать лет, а вы уже сожалеете о чем-то, — говорит Стив. — Что же вы скажете в тридцать, в сорок и более лет?

Она пожимает плечами.

— Не знаю.

Ей вдруг хочется открыть ему душу. Более того, она горит желанием выложить ему всю подноготную о себе. Вывернуть себя наизнанку, как делают на исповеди правоверные христиане. Стоит только заглянуть себе в душу, как узнаешь все о своих пороках и тайным желаниях, вспомнишь о совершенных в прошлом больших и малых грехах. Ей хочется покопаться в собственной душе с такой же тщательностью, как шимпанзе ищет блох у своих детенышей, рассматривая каждый их волосок.

Анук считает исповедь грубым вмешательством во внутренний мир человека. Поэтому она лицемерила, когда ее силой водили в церковь, а гувернантка или мать ожидали Анук около этого стоячего гроба — исповедальни. Запертая в узкой клетке, как попавший в западню зверек, она всякий раз со стуком садилась на стул. Ее манера исповедоваться ставила порой священников в тупик.

— Я согрешила, отец мой. Совершенно сознательно. Я знала, что это грех. И если я еще не пошла по рукам, то только потому, что мне недостает опыта. Отец мой, я обязательно научусь и тогда наверстаю упущенное сполна. Я буду трахаться с каждым встречным и поперечным. Если бы вы, отец мой, хотя бы раз трахнули меня, то сменили бы свою профессию… Впрочем, что это за профессия? Выслушивать о разных мерзостях, которые совершают другие…

На вашем месте, я бы давно бросила эту работу… Играть комедию — занятие недостойное… А если начистоту, то это просто отвратительное занятие…

Стоявшая рядом с исповедальней мать встречала Анук с широкой улыбкой. С достойным видом она произносила: «Доченька, вот ты и встала на путь истинный».

Открыть бы душу Стиву, как тому священнику, только без родительского присутствия. Рассказать бы ему все, что с ней приключилось. Не шокируя его подробностями, только чтобы прощупать почву. «Нет, — думает она, — я обманываюсь на его счет. Мне хочется поделиться своими переживаниями со Стивом». И тот же внутренний голос протестует: «Он дурак из дураков. Что ты хочешь от типа, который ведет столь скучный и удручающе монотонный образ жизни? Что ты желаешь услышать в утешение от этого добропорядочного отца семейства, пребывающего в ладу со своей совестью и довольствующегося незатейливым сексом со своей ненаглядной Дороти?»