Отложенное самоубийство

Результатом этого громкого дела явился приговор, оглашенный во вторник тридцать первого декабря тысяча девятьсот девяносто первого года. В последний день уходящего года Белой лошади. Суд признал доктора Алоиса Кальта виновным в похищении, изнасиловании и убийстве в общей сложности тридцати детей, младшему из которых было пять, а старшему шестнадцать лет. По совокупности совершенных преступлений Алоис Кальт был приговорен к пожизненному заключению. Его жена Беа Кальт была приговорена к тридцати годам лишения свободы как сообщница.

Такая вот отвратительная история. А через двадцать лет, если Харун подтвердит алиби Алоиса Кальта, вдруг выясняется, что наказан был невиновный человек, а настоящий убийца ускользнул из рук правосудия. Крюкль считает, что убийцей была Беа Кальт, но это тоже еще нужно доказать. Кроме того, предстоит найти могилу Ханса и Гретель. И, может быть, тогда меня перестанут навещать два маленьких кошмарных призрака без лица, держащиеся за руки?

Никогда ничего не забывающие колокола напоминают мне, что я совсем забросил свои вечерние прогулки. И что с того? Может же у меня быть личная жизнь? И вообще я готовился к встрече с человеком из далекого прошлого. Ладно-ладно, не лязгайте понапрасну, выхожу. Одеваю себя, сползаю по лестнице в мрачную мерзлоту Песталоцциштрассе. Делаю, назло колоколам, два круга вокруг дома. Резвый, как безногий скакун. Хорошо, хоть дождя нет. Пожухлая зелень за оградами и в клумбах одуряющим благоуханием пытается доказать, что она еще жива. Не утонула в холодных водяных потоках сверху. Продемонстрировав самому себе мужество несовершенного организма, укладываюсь спать. Рольставни опустить!

Последняя мысль в гаснущем сознании: «Лишь бы Харун проживал по тому адресу!»

Бог услышал мою просьбу — Харун живет по адресу, полученному мною из толерантного Лейдена. Афганец собственной персоной открывает мне дверь симпатичного домика в симпатичной деревеньке (вернее, городишке — в Германии деревень нет!), спрятавшейся между двух лесистых горушек.

— Халло!

— Халло!

Сбивчиво объясняю, кто мы такие (Лана с любопытством оглядывается у меня за спиной) и зачем явились. Харун приглашает пройти в дом. Он невысокий, стройный, горбоносый. Большие грустные глаза, тонкие капризные губы, курчавая бородка. Симпатичный мужик из симпатичного домика в симпатичной деревеньке. Не хватает только симпатичной жены. Впрочем, а вот и она.

— Знакомьтесь, моя жена Амра.

— Халло!

— Халло!

Нам любезно улыбается симпатичная афганка. Белолицая брюнетка в цветастом домашнем халате. Амра приветливо предлагает:

— Мы как раз собрались ужинать. Просим составить нам компанию. Заодно и поговорите с Харуном.

Отказываться я не смею. Нельзя обижать гостеприимных афганцев, да и есть очень хочется. Мой обед давно сказал желудку «ку-ку». Уже седьмой час.

Занимаем места в небольшой уютной столовой. Вместе со взрослыми за стол садятся дети — мальчик, похожий на папу, и девочка, похожая на маму, — персик. Детям лет тринадцать-четырнадцать, погодки. Тоненькие, чернявые, большеглазые, воспитанные.

Амра кладет на стол две круглые деревянные доски. Потом выкладывает на них пирамиды вареного риса — на одну доску длинный рис, на вторую — короткий. От пирамид идет горячий сытный дух. На столе появляются два больших плоских блюда с мясом и несколько чашечек с соусами. Хозяйка дает необходимые пояснения двум невежественным европейцам:

— На этом блюде сладкое мясо, приготовленное с черносливом, а на этом — острое, на любителя. Осторожно с ним. Такое любит Харун. Берите руками рис и макайте в мясо. Но, если хотите, я могу дать вам ложки.

Машалла! Зачем нам ложки?! Душистое мясо просто-таки само просится в рот! Едим как уж умеем. Извиняйте. Харун, Амра, дети, не чинясь, заправляются вкуснейшим кушаньем. Лана тоже не отстает от хозяев. Меня в свое время узбекские друзья научили правильно брать руками рис, поэтому я чувствую себя за восточным столом вполне уверенно. Наелись, сполоснули пальцы в чашке с водой. Теперь зеленый чай и беседа, ради которой мы здесь.

Трапеза окончена. Дети, прихватив из холодильника мороженое, уходят к себе. Прихлебывая из бело-алой пиалы душистый чай, рассказываю Харуну про мои встречи с Алоисом Кальтом. Оказывается, он ничего не слышал про «Баварского монстра». Амра, стараясь не шуметь, убирает со стола посуду, ловя каждое слово. Наконец я заканчиваю, и Харун взволнованно начинает собственный рассказ. По-немецки он говорит отлично, лучше меня, только с легким акцентом.

— То, что вы мне сообщили, уважаемый герр Росс, меня потрясло. Я в шоке. Никогда бы не поверил, что доктор Кальт убийца. Он много помогал нам, когда мы жили в ваших местах. Но сначала я должен описать вам ситуацию, в которой мы с матерью тогда оказались. Мой отец служил в Царандое — афганской милиции. Дослужился до майора. Когда шурави — советские — ушли из Афганистана, талибы перешли в наступление. Отец отправил нас в Советский Союз — переждать трудное время. Ему было спокойнее воевать, зная, что его жена и сын находятся в безопасности. Так мы оказались в Москве. Не буду подробно говорить о нашей жизни в СССР, скажу только, что пришлось несладко. Промучившись три года в России, мы смогли добраться до Баварии и подали там заявление о предоставлении нам политического убежища.

Меня и мать сначала поселили в «азюльхайме» Соседнего Городка, а потом дали там же квартиру. Платили каждому ежемесячно по сорок марок наличными и давали продуктовый набор. Еды хватало, даже оставалась, но денег почти не было. Отец изредка писал нам письма — рассказывал о ситуации на родине. Положение становилось все хуже. Талибан захватывал одну провинцию за другой. Всюду, куда приходили талибы, вводились средневековые законы. Людям рубили головы прямо на улицах. Женщин, осмелившихся выйти на улицу с открытым лицом, забивали камнями. Многие из тех, кто поддерживал шурави, погибли или бежали. Отец тоже лихорадочно искал возможность перебраться к нам в Германию.

Ко всем нашим несчастьям добавилась болезнь матери. Туберкулез. Она еще в Афганистане начала прибаливать, а скитания по миру совсем ее доконали. Она слегла. Вот тогда-то мы и познакомились с доктором Алоисом Кальтом. Его нам порекомендовали земляки. Мол, отличный врач и хороший человек.

— И он помог? — спрашиваю я.

— Оказалось, что уже поздно, — грустно качает головой Харун. — Болезнь зашла слишком далеко. Доктор Кальт посоветовал нам обратиться к доктору Гоншореку в Нидерландах. Гоншорек — крупный специалист по легочным заболеваниям. Никому ничего не говоря, мы уехали в Лейден, нашли там Гоншорека, и мать прошла у него обследование. Гоншорек успел начать лечение, но все оказалось зря — мать скончалась. Я остался один. Голландские власти сначала хотели выслать меня в Афганистан, но в последний момент пришло известие о гибели моего отца. Талибы зверски убили его.

Харун замолкает. Видно, насколько трудно ему вспоминать тяжелое прошлое. Память — умножитель печали. Тонкие пальцы, держащие чашку с чаем, дрожат, на висках блестят капельки пота, большой кадык судорожно дергается. Амра теснее прижимается к мужу. Харун благодарно улыбается жене, потом смотрит на меня.

— В общем, мое заявление о предоставлении мне политического убежища было удовлетворено. Спасибо лейденским адвокатам. Я остался в Нидерландах, поступил в университет, окончил его и стал, как всегда мечтал, журналистом. Работал в разных изданиях: голландских, австрийских, германских. Женился поздно. Потом мне предложили место здесь, в Германии, и мы с Амрой и детьми перебрались сюда.

Харун выжидательно смотрит на меня, пощипывает бородку. Ждет вопросов. Я спрашиваю:

— Вы помните тот день, о котором говорит Алоис Кальт?

— Конечно, помню. На следующий день мы уехали в Нидерланды.

— А накануне? Что произошло тринадцатого июня в четверг?

Мой собеседник хмурит свои густые брови, сосредотачивается.

— Мне сейчас трудно вспомнить все детали — столько лет прошло. Общая картина такова. Утром матери стало плохо. Она попросила земляка, знающего немецкий язык, позвонить доктору Кальту. Кальт приехал к нам после работы, часов в шесть вечера. Сделал матери укол и вообще стал хлопотать возле нее. Он пробыл у нас всю ночь. Уехал рано утром на следующий день. К утру матери стало лучше, и доктор Кальт посоветовал не медлить, а срочно отправляться к Гоншореку в Лейден. Написал адрес, нарисовал на бумажке, как добраться от вокзала до университета. Даже одолжил нам денег на железнодорожный билет, потому что у нас не хватало. Мать расплакалась, когда он вложил ей в руку деньги.