Отложенное самоубийство
Шрифт:
Колокола за окном требуют, чтобы я занялся обедом. Спорить не буду — им виднее. Они там на высоченной колокольне висят давно, а я в Наш Городок попал недавно и не надолго. Такого опыта, как у них, у меня нет. Через двенадцать дней истекает мое пребывание в Яви. Заберу с собой меланхоличные воспоминания, депрессию и двух маленьких привидений. Интересно, с таким горестным багажом пускают в Навь?
Что-то я совсем раскис. Наверное, виноват дождливый октябрь. Под психоделический «Пинк Флойд» открываю банку с кричаще зеленым горошком. Режу красный синьор-помидор. Раскрашу-ка я свою пепельную реальность в праздничные цвета! Бесцветные пельмени из бездонного мешка надоели. Огурчик, перчик,
Поел, и сразу полегчало. Еда — она все лечит. Сейчас бы добавить чашечку крепкого кофе, и я опять пионер — всем ребятам пример! Незамедлительно выполняю собственное пожелание. Настроение поднимается. С таким бодрым настроем уже можно и на поминки. Теперь есть куда его понижать. Образовался зазор, люфт, простор для маневра настроением.
Мобильник не позволяет расслабиться перед компьютером: еще один звонок. Упс, сам комиссар Уль! Мой новый коллега по дегустации коньяка.
«Халло! — Халло!» Уль энергичен, весел, свеж. Он весь то, чего мне самому не хватает. Может быть, поэтому мы отлично дополняем друг друга?
Демонстрирую хорошее воспитание и справляюсь о его здоровье и здоровье поджаристой Майи. Уль благодарит, в свою очередь, спрашивает о моем самочувствии, затем неуклюже старается перевести разговор на женщину-кошку. Видно, что Лана его серьезно заинтересовала. Обожгла дыханием страсти. Ну и пусть, его проблемы. Моя секс-экстремалка не распахивается для каждого встречного. Лучше расскажу Улю о своей поездке к Харуну. Комиссар мгновенно забывает про моего очаровательного водителя. Полицай, он везде полицай! Уль не хуже Крюкля расспрашивает меня про Харуна. Потом велит не пропадать, обязательно информировать его о ходе расследования и в заключение желает мне хорошего дня. «Чюсс! — Чюсс!»
Вот вам, пожалуйста, два комиссара на выбор. Уль и Крюкль. Большой и маленький. Плюс и минус. А в среднем — сойдет. Баланс.
Только закончил с комиссарами, меня на улицу гудком вызывает Федя. Подъехал за мной на своем помятом «мерсе». Пора на поминки. Спускаю себя по лестнице. Подхожу к авто. Заглядываю внутрь. На заднем сиденье малинник: Катя, Дженнифер, Ванесса. Половое однообразие разбавляет собой Катин кот. «Иди, жри!» вольготно растянулся на коленях сразу двух дам. Султан в своем гареме. Презрительно посмотрел на меня и отвернулся. Я с ним согласен, тут я коту не конкурент.
— Кто еще будет на гриль-плаце? — спрашиваю я, поздоровавшись с участниками автопробега.
— Все здесь. Обещали подъехать Люся с Геной. Они ведь тоже знали Наташу. Познакомились с ней, когда она к нам в гости приезжала.
Все понятно. Едем. За окном вместо ухоженных домиков начинают мелькать взъерошенные елки Ведьминого леса. Вот и гриль-плац. На безлюдной площадке возле грильницы уже копается Гена, поминутно поправляя очки. Люся накрывает длинный деревянный стол. Они тоже привезли с собой несколько корзин снеди.
Ставим Федин «Мерседес» возле синего «Ауди» Гены и выгружаем привезенные с собой продукты для поминок. Перетаскиваем все на стол.
«Халло! — Халло!»
Федя помогает Гене разогревать грильницу, женщины раскладывают по одноразовым тарелкам поминальную еду, Ванесса с котом бродит по мокрой траве среди деревьев, я откупориваю бутылку с водкой. Процесс пошел!
Как всегда, слышно только одну большую Люсю. Она заполняет собой весь гриль-плац. Толстуха ежесекундно окликает своего тощего Гену: «Подай то, принеси это, посмотри здесь, достань там!» Она, видимо, не знает, что постоянное и бесцельное дергание мужей отрицательно сказывается на их пищеварении. Вот поэтому-то Гена у нее такой худой. Люсю выпирает
среди остальных женщин, как Гулливера среди лилипутов, — прямо депутат Валуев в Государственной думе. Впрочем, Катя с Дженнифер слушают Люсю вполуха, щебечут о чем-то своем, девичьем.— Мальчики-девочки! Все готово! — зычно созывает всех поминальщиков к столу Люся. Собрались, построились. Разобрали налитые рюмки. Одну рюмку с водкой, накрытую куском хлеба, поставили во главу стола. Федя громко произносит по-русски:
— Эх, прощай, сестренка! Пусть земля тебе будет пухом!
Выпиваем, не чокаясь. Крякнули, пискнули, задохнулись, закашлялись. Закусываем, усаживаемся, и дело идет своим чередом. Рисовая каша с изюмом, куриная лапша, мясо, сосиски, багеты, бананы, сладкие булочки. Ванесса жалуется маме, что есть нечего. Дождя нет, так — маленькие тучки снисходительно оплевывают нас, можно не обращать внимания. Воздух пропитан запахами леса и жареного мяса. Прохладный ветерок обдувает разгоряченные водкой щеки. На деревьях цвиркают птицы. По всему видать — жизнь продолжается. Но не Наташина.
— После поминок нужно обязательно съездить на Три Креста, — произносит Федя.
— Зачем? — интересуюсь я. Я слышал про Три Креста от Марины, но сам там ни разу не был.
Федя открывает рот, чтобы ответить, но Люся взволнованно перебивает его:
— Три Креста — это такое заколдованное место, блиндерский поезд! Высокий холм в середине Ведьминого леса. На вершине холма установлены три огромных креста. Кресты там стоят с незапамятных времен. Их меняют, когда старые приходят в негодность, но кресты всегда там. Люди говорят, что в этом месте находится портал в иной мир. Даже можно поговорить с умершими. Жуть, правда ведь, Гена?
Гена согласно поправляет очки.
— А я смогу туда добраться?
Федя наконец вставляет слово:
— Сможешь. К вершине доберемся на машине. Там есть заброшенная дорога. Сегодня сухо, на моем внедорожнике вполне проедем.
Ванессе надоело играть со старым котом, и она тут же требует от родителей поездки к Трем Крестам. Федя обещает дочери, что через полчаса отправимся, и затыкает ей рот булочкой. Пусть только не канючит, плакса!
Заканчиваем поминальный обед, собираем все, что не съели. Объедки аккуратно складываем в мусорные баки. Прощаемся с Геной и Люсей. Они на Три Креста не едут. А мы едем.
Лесная дорога с глубокими колеями кружит по Ведьминому лесу, поднимаясь все выше. Плохая дорога. Ползем, как по лезвию ножа. Странно, что немцы, со своей страстью к указателям, не навтыкали здесь повсюду объявлений: «Осторожно! В лесу мало асфальта!» «Мерс» натужно ревет, но не сдается — тянет. Характер у него нордический — стойкий. Федя сосредоточился на управлении тяжелой машиной, девочки на заднем сиденье примолкли, кот задремал. Я разглядываю неприветливые осенние ели, густой колючий кустарник, редкие полянки, заросшие мокрой травой. Темные, тоскливые, зябкие места. Или это октябрь виноват? Или моя депрессия?
Приехали. Федя останавливает «мерс» у кромки леса. Выходим. Ветер здесь такой силы, что его можно потрогать руками. На макушке холма ели широко расступаются. В центре поляны устремляются к небу три невероятно высоких черных креста. Сбоку от них лежит огромный кусок гранита. Между крестами и лесом — пара скамеек. Обязательная урна для мусора. За скамейками, у первых деревьев, из земли, как зуб, торчит каменная плита. На плите вырезана надпись. Я подхожу, шурша опавшими листьями, читаю: «Памятник обер-лесничему Бранду. Тысяча девятьсот двадцать девятый год. От благодарной общины». Видно, хорошо следил за Ведьминым лесом герр обер-лесничий, если благодарная община поставила ему здесь памятник.