Отмычка от разбитого сердца
Шрифт:
— Однако собаке-то как плохо было, — возразила Надежда, — и мальчишек двое умерли.
— Ну, мальчишки, похоже, ягод волчьих объелись, — махнул рукой Николай, — это давно было, сейчас уж не выяснить. А вот собака… Дед Семен лес как свой сортир знает, чего он в ту сторону поперся? Странно…
— Надо же, — Надежда вздохнула. — Я и не знала, что эти укрепления по всему Карельскому перешейку настроены… я думала, они севернее, ближе к границе…
— Да что ты! Это же такой рубеж был — в глубину больше сорока километров, да сто с лишним в длину… Маннергейм, он до войны в Финляндии президентом был…
— Вовсе и нет, — подала вдруг голос Аглая Васильевна, до сих пор безмолвно сидевшая на крыльце. Видимо,
— Как это — нет? — обиделся участковый. — Как же нет, когда про него у нас каждый школьник знает?
— Клавочка, посмотри у меня в тумбочке, в верхнем ящике! — важно проговорила старуха. — В черной тетрадке…
— Бредит, — вздохнул участковый. — Ну ладно, пойду я, и так уж с вами заболтался…
Надежда уже привыкла, что старуха называет ее Клавой, и не обижалась на нее. Кроме того, она научилась выуживать в редких репликах Аглаи Васильевны полезную информацию. Она прошла в старухину комнату и выдвинула верхний ящик старой прикроватной тумбочки. Сверху лежало несколько выцветших фотографий — молодая девушка с решительным, серьезным лицом, в которой только с большим трудом можно было узнать Аглаю Васильевну; та же девушка в вязаном свитере и круглой шапочке возле каменной крепостной стены; снова она, но теперь рядом с высоким угловатым парнем в кепке и выцветшей гимнастерке без погон. Один рукав гимнастерки — пустой, заткнут за ремень. Ниже — несколько старых открыток: поздравления с Новым годом и другими праздниками, пожелания счастья.
И наконец, на самом дне ящика Надежда увидела толстую тетрадь в черном клеенчатом переплете.
Читать чужие письма и дневники неприлично, это Надежда знала с самого детства. Но Аглая Васильевна сама сказала ей про эту тетрадку, значит, хотела, чтобы Надежда прочитала ее записи. Правда, она назвала ее Клавой, но сути дела это не меняло.
Надежда открыла тетрадь.
Пожелтевшие страницы в мелкую клетку были заполнены аккуратным угловатым почерком. Надежда не сразу смогла его разобрать, но вскоре дело пошло легче.
«Сегодня приехали в Выборг. Здесь не так много разрушений, как у нас в Ленинграде. Жителей почти не осталось, они ушли с отступающей финской армией. Оставшиеся очень напуганы и недоброжелательны. Мне поручено организовать начальную школу. Никто не хочет мне помогать, ничего невозможно достать. Но надо бороться с трудностями, на фронте нашим бойцам было гораздо тяжелее…»
«Владимир Сергеевич — фронтовик, настоящий мужчина. Он потерял руку в боях под Волховом. Что бы я без него делала? Он достал дров и керосина, починил несколько парт. Это без одной руки!»
«Володя воевал в этих местах. Он рассказывает ужасные вещи. Не знаю, как такое может быть. Не знаю, можно ли ему верить. Конечно, он фронтовик…»
Последняя запись была сделана неровными, прыгающими, наползающими друг на друга буквами — должно быть, Аглая Васильевна писала эти строчки в сильном волнении.
Надежда решила, что эти записи слишком личные, да и вряд ли она узнает из них что-то полезное для своего расследования, и перевернула несколько страниц.
Короткие записи личного характера сменились длинным сплошным текстом — скорее всего, выписанным откуда-то или составленным из нескольких источников.
«Карл Густав Маннергейм, четвертый сын графа Маннергейма, родился в 1867 году около Турку, окончил Гельсингфорсский университет и Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге. В 1889 году был зачислен в кавалергарды. Получил звание поручика в 1893-м и штабс-ротмистра в 1901 году. За год боевых действий в Маньчжурии во время Русско-японской войны был трижды удостоен боевых наград и произведен в полковники.
После завершения военных действий, весной 1906 года, по поручению
начальника Генерального штаба генерала Палицына полковник Маннергейм отправился в длительную экспедицию. Ему было поручено совершить путешествие из Русского Туркестана через страны Центральной Азии в Северный Китай, дойдя до Пекина. Целью этой экспедиции было обследование пограничных районов между Китаем и Российской империей, которые могли в будущем стать театром военных действий. Эта задача была напрямую связана с серьезными неудачами России в недавней войне с Японией. Пройдя по пограничным провинциям Китая, полковник Маннергейм должен был ознакомиться с подготовкой обороны страны, обучением войск, выяснить, как относится коренное население к России, насколько в этих местах заметно японское влияние. Кроме того, ему было поручено изучение района «в смысле продвижения по нему российских кавалерийских отрядов».В качестве специального оборудования Маннергейм взял с собой английский фотоаппарат «Кодак» с двумя тысячами стеклянных фотографических пластинок, чтобы делать фотографии по пути следования экспедиции.
Чтобы скрыть военный характер своей миссии, Маннергейм выдавал себя за шведского подданного, занимающегося этнографическими исследованиями.
Из Самарканда он с двумя казаками отправился в Андижан и Ош, где закупил все необходимое для путешествия, а также приобрел вьючных лошадей.
Маннергейм преодолел самые непроходимые районы Центральной Азии, составив подробные карты своего маршрута со специальными пометками — где они могут быть преодолены воинскими частями, где придется совершать обходные маневры. Иногда он совершал в одиночку переходы по сотне верст, отделяясь от основного состава экспедиции, только для того, чтобы нанести на свои карты еще одну горную вершину или перевал.
Добравшись до границ Китая, Карл Маннергейм записал свои впечатления об этой удивительной стране. Позднее эти записки были изданы отдельной книгой. В частности, в Китае он встретил далай-ламу, духовного главу Тибета, находившегося в китайском плену.
Далай-лама охотно согласился принять русского путешественника, поскольку испытывал большой интерес к России. Во время этого приема он восседал на золоченом кресле, установленном на возвышении в небольшом зале для приемов.
По неподтвержденным сведениям, во время этой встречи далай-лама подарил полковнику некий священный предмет, который Маннергейм впоследствии берег как зеницу ока.
Маннергейм долго говорил с далай-ламой, тот произвел на офицера русской армии чрезвычайно сильное впечатление. Возможно, именно тогда в его душе вызрело убеждение, что малое государство может выжить и отстоять свою независимость, балансируя между великими державами и используя их взаимные противоречия.
Вскоре далай-лама, пользуясь изменением мировой обстановки и ослаблением Китая, сумел вернуться в Тибет и на какое-то время добиться его независимости.
Интересно, что в Китае полковник Маннергейм получил от местных жителей китайское имя Ма-да-Хан, что в переводе обозначает «Конь, проскакавший через звезды».
«Ну надо же, — подумала Надежда, послюнив палец, чтобы перевернуть слипшиеся пожелтевшие страницы, — старуха-то, оказывается, прямо научное исследование тут развела! То есть не сейчас, а раньше. И кто же она такая?»
Перевернув последнюю страницу, Надежда увидела пожелтевшую газетную вырезку.
Выцветшая фотография женщины средних лет, в которой с большим трудом можно было узнать Аглаю Васильевну — лицо напряженное, немного испуганное, глаза, растерянно уставившиеся в объектив. Белая блузка, темный жакет, аккуратно собранные в узел волосы. Типичная школьная учительница.
И вокруг нее — детские лица, лица ее учеников…
Лаконичный заголовок — «Признание заслуг».
Ниже шел сухой текст.