Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз

— Сказать по правде, Антуан, Берта… слишком верная, чтобы изменять нам долго.

* * *

— О чем ты думаешь, дорогой, ты как будто не в своей тарелке? — волнуется маман, сидя рядом со мной на ступенях.

Нажимом руки я прошу её помолчать. Я слушаю. Не просто слушать посреди арены, когда восемь тысяч человек кричат «Оле!», как только матадор топнет ногой, чтобы стряхнуть песок со своих башмаков.

Я слушаю разговор трёх человек, сидящих позади нас, и поскольку случай и Сан-Антонио иногда неплохо устраивают вещи, эти три человека не кто иные, как: Анн, его друг Раймон и ещё одна очень миловидная рыжая девушка с личиком, усеянным веснушками, которые делают её похожей на тартинку с мёдом.

Понимаете, как только я заметил их в раскачивающемся автобусе, который вёз нас к арене, я незаметно поместил себя в их жизненное пространство.

То, что они говорят, на слух не представляет интереса. Раймон говорит о корриде, он считает, что в этом есть что-то «а-а-античное». У него она рождает «внутренние» переживания, как он выражается, ибо он очень висцеральный (опять же его выражение).

— Метида, похоже, думает иначе, — говорит Анн.

— Да, — соглашается рыжая, — я терпеть не могу насилия ради насилия. Я вижу величие в спокойствии, а не в жестокости!

— Что вы говорите! — иронизирует Раймон.

— Да! — уверяет красотка. — И мне не нравятся ваши грязные намёки!..

Она смеётся.

— Слушай, Марс, — тявкает Раймон, — скажи ей, чтобы она помолчала, не то я складываю зонтик и возвращаюсь на корабль!

Он назвал старого Марсом! Они точно тронутые, ей-богу! Марс — бог войны и земледелия! (Что мне всегда казалось анахронизмом, война и земледелие не очень-то уживаются, посмотрите фотографии Вердена.) Марс и эта старая выряженная пидовка! Бог войны и этот боязливый полустарик! Бог земледелия и эта кисейная барышня!

— Ладно, давай руку! — теряет терпение Анн.

— Руку массажиста! — зубоскалит неисправимая Метида.

Метида! Вот ещё одно имечко, в котором чувствуется псевдоним… А вообще-то, Метида по-гречески, кажется, означает осторожность. И, если мне не изменяет память, она была кузиной Зевса… Значит, она входит в эту группу мифологов? Отметить! Запомнить! Проследить!

Звучат славные трубы арены, возвещая о первом клиенте. Открывают загон, и, пригнув голову к земле, появляется животное, чёрное, мощное, свирепое.

— Чёрт, шаролезская порода, — говорит Берю. — Красавец. Не ты ли ему сделал перманент на лбу, Альфред? О! Вы видели аксессуары у мужика? Мсье Феликс, да у вас конкурент!

Видите, Толстяк в тонусе. Несколько недовольных испанцев делают ему «тсс», на что наш друг отвечает: «Да пошёл ты», — и церемония начинается.

Сразу же мсье Феликс, который видит корриду впервые, выступает против. У преподавателя чувствительная натура. У него гуманные понятия, он член Общества защиты животных. Наших меньших братьев он не даст в обиду. Он гневно протестует. Называет смехотворными пассы с плащом и пируэты тореро. Его реплики оскорбительны для искусства боя.

Когда животное бросается на тореадора, и, чтобы уйти от удара, тот запрыгивает на барьер вокруг площадки, Феликс трясёт своим щуплым кулаком, называет его тряпкой, трусом, ничтожеством и подлецом. Вокруг нас начинается волнение. Все возмущаются, ворчат. Коррида, особенно в Испании, это всё равно что богослужение. Здесь не терпят возмутителей спокойствия. Эти жалкие туристы понятия не имеют о великом искусстве боя. Их освистывают! Ими отрыгивают! Их гонят с арены. Альфред пытается успокоить своего компаньона.

— Помолчите, Фефе, иначе они с вас снимут штаны, и будет большой спектакль.

Но благородный человек, ревностный анималист не задумывается о том, что будет с его штанами, если затронуты его убеждения. Он оскорблён до глубины души. Он поднимает крик восстания, увидев, как бандерильеро шпигуют своими пиками мясо бедного быка. У него пена изо рта (не у быка, у Феликса). Он вопит, топает ногами, дерёт горло, рвёт голосовые связки, надрывает гортань, надсаживает глотку. Его не удержать! Он роняет очки, наступает на них, превращает в мусор. Он ослеп. Он продолжает гневаться на ощупь. Перешагивает через людей, что впереди. Затем через тех, что впереди тех, что впереди. Спотыкается, изрыгает проклятия!

— Мерзавцы, душегубы, мясники, франкисты, убийцы, погонщики, живодёры, садисты, гестаповцы, скотобои!

Он шагает по плечам, как по ступеням. Публика у него вместо лестницы! В нём горит оккультный огонь жертвенника! Он готов сжечь себя на площади, чтобы убедить гибнущий мир в истинности своих убеждений. Он не слышит криков возмущения, он продирается к арене, наступая на уши, портя причёски, пачкая платья. Его молотят со всех сторон. Он идёт… как Иисус по воде! В озарении, без очков! Волосы растрёпаны! Нимбус! Руки вытянуты как у медиума! Отрешённый! Взъерошенный мученик! Восхитительный! Не чувствующий боли! Великолепный! Апостол! Страстный быколюб!

Месье Феликс спускается в круг света и крови, чтобы оказать помощь зверю. Поднимает свою худосочную руку в защиту обезумевшего животного. Смерть кровавому человечеству! Позор кровожадным безумцам!

Мы кричим в один голос «Фели-и-и-и-и-икс», сколько есть мочи! Но он не слышит. Он отрезан от мира, как все идущие на смерть. Он уже добрался до первого ограждения, его отделяет от арены только коридор, где суетятся помощники.

— Берта! Чёрт возьми! Сюда, немедленно! — кричит Берю.

Ибо в наших рядах начинается цепная реакция. Толстуха рванула вслед за своим эталонным мэтром (месье Феликс родом из Бретея [72] ). Она хочет спасти ему жизнь, чего бы это ни стоило! Не дать проткнуть его как сосиску! Таких людей, как Феликс, надо беречь. Хранить в стерильных местах, защищённых от радиоактивности, от налогов, от шума и всего прочего. Содержать на пансионе, холить, смазывать жиром, благославлять как свору охотничьих собак. И она идёт по вопящим рожам, огромная в своём шикарном красном платье в стиле Карменситы. У мужиков на её пути выпадают глаза. Они даже забыли про выход пикадоров. Они видят, как на их головы вдруг сваливаются два огромных окорока в черных трусах! Им кажется, что мир неожиданно погрузился в темноту. Короче, не Фатима. Еще бы, Испания и Португалия из кожи лезут, чтобы быть к ней поближе.

72

Эталонный метр из платины с иридием находится в выставочном павильоне в Бретее. — Прим. пер.

— Да она чокнулась, с…, п…, в три б… м…! — сыпет многоточием Берюрье, срываясь с места.

Теперь уже приходится спасать благоверную. Он дорожит Бертой! Овдоветь через рога не ассоциируется у него со справедливостью.

Началось шествие. Теперь уже дорожка образовалась среди зрителей, словно след от детского хоровода на пшеничном поле. Появились отметины из помятых соломенных шляп, пригнувшихся голов, вытянутых кулаков.

Есть! Месье Феликс на арене. Он бежит к пикадору, который вонзает свою пику в плечо быку. Кровь брызжет гейзером, алая, блестящая, сверкающая как жизнь, как Испания… Дымится на солнце.

Мы не слышим, что говорит Феликс. Он тянет за рукоятку пики, чтобы выдернуть её из животного. Он болтается как хоругвь на мощном древке. Парни из скуадры бегут, окружают его, хватают его. Хотят увести, но он упирается!

Цепляется за пику! Лошадь пугается и скачет галопом. Пика сломалась. Феликс висит на обломке. Волочится по светлому песку арены. Взбешенный бык, всё ещё с железом в загривке, бросается им вдогонку. Тореадоры пытаются завладеть его вниманием, тряся плащом, но ему по барабану. Фердинанд не понял намерений месье Феликса, он хочет его достать, насадить на рога, разрисовать ему кожу, превратить в швейцарский сыр, растерзать, сделать кашу из преподавателя истории. Скотство у животных в том, что иногда они ведут себя как люди. Крупнорогатый обманулся в намерениях Феликса. Он решил, что щуплый напал на него. Ярость бьёт у него из ноздрей. Он вот-вот настигнет его, проткнёт его! Есть! Нет! Чудо: на площадке появилась Берта. Бандерильеро пытается поймать её за платье, но Толстуха делает отчаянный рывок, и муслиновая ткань рвётся. Нет больше обшивки в тыльной части. Берта осталась в одних трусах. Она показывает задницу благородной Испании. Страсть рождает героизм. Эта добрая женщина, которая в обычные дни не смогла бы взять за ошейник даже собаку, хватает быка за хвост.