Отпуск по ранению.Сашка
Шрифт:
– Мой брат на Калининском… И очень давно нет писем, – сказала Тоня.
– Я тоже оттуда… Распутица… Значит, брат на Калининском, а вы… тут. Интересно…
– А почему бы нам здесь не быть? – с некоторым вызовом спросила Тоня.
– Я не про вас, а вот про него.
– У Игоря отсрочка, он перешел на четвертый курс.
– Уже на четвертый? Ох, как времечко-то летит… Не вспомнил, где мы встречались?
– Пока нет, – ответил Игорь, пожав плечами.
– Напомню… Тридцать восьмой год. Архитектурный институт. Экзамены… И оба не проходим по конкурсу. У тебя даже, по-моему, на два балла меньше было.
– Да,
– Но ты все же поступил? – Володька поднял глаза и уже не сводил их с Игоря.
– Да, понимаешь, был некоторый отсев – и… мне удалось…
– С помощью папаши?
– Нет, я ж говорю… отсев… Освободилось место.
– А на следующий год вы поступили? – живо спросила Тоня, видно желая переменить разговор.
– Поступил… Но через пятнадцать дней… "ворошиловский призыв". Помните, наверно?
– Да, – кивнула Тоня.
– Так-то, Игорек, – начал Володька вроде спокойно. – Выходит, мое место ты занимаешь в институте.
– Ну почему? Просто мне повезло, – сказал Игорь, уже с некоторой опаской поглядывая на Володьку.
– Просто повезло, просто отсев? Здорово получается… А я сегодня девчонку в армию проводил… Маленькую такую, хрупкую. Связисткой будет… Добровольно пошла, между прочим. А ты знаешь, сколько катушка с проводами весит? И как таскать она ее будет? Да под огнем, под пулями? – Володькины глаза сузились, губы подрагивали. – Нет, вы здесь ни хрена не хотите знать, вы тут… с соломинками. Вам плевать, что всего в двухстах километрах ротные глотку рвут, люди помирают… Эх, тебя бы туда на недельку!.. – потянул Володька руку к лицу Игоря.
– Знаешь что, иди-ка ты за свой столик. Посидел, и хватит, – приподнялся Игорь и отвел Володькину руку.
– Погоди, погоди… Не торопись, – растягивая слова, произнес Володька, а потом, резко встав, ударил Игоря по щеке. – Это тебе за институт, а это за то, что в тылу укрываешься, падло. – И второй раз тяжелая Володькина рука выдала пощечину.
Игорь замахнулся, но Тоня встала между ними:
– Не отвечай! Ты можешь задеть ему рану. Он сумасшедший! Разве не видишь!
Несколько мужчин, сорвавшись из-за столиков, подбежали к ним. Кто-то схватил Володьку за руку, кто-то за плечо.
– Нельзя так, товарищ военный, – сказал один из них.
– Успокойтесь, успокойтесь, – уговаривал другой.
Но Володька завопил:
– Руки! Прочь руки! – и стал вырываться. – Ах, гады, рану…
Володька разбросал державших его людей, отскочил к стене, резко бросил руку в задний карман. Секунда – и ствол "вальтера" черным зловещим зрачком уставился на окружавших его людей.
– А ну, по своим местам! Живо!
И люди стали медленно отступать к своим столикам – зрачок пистолета и сумасшедшие, выпученные Володькины глаза были достаточно выразительны, чтобы сомневаться, – этот свихнувшийся окопник и верно начнет палить… Когда все отошли к своим столикам, Володька скомандовал:
– А теперь слушать мою команду! Встать! Всем встать! И две минуты – ни звука! Помянете, гады, мою битую-перебитую роту! И ты встань, Сергей. Гляди на часы. Ровно две минуты! Там все поля в наших, а вы тут… с соломинками…
И люди поднялись. Кто неохотно, с
кривыми усмешечками, кто быстро. Молодые ребята, призываться которым, глядели на Володьку с восхищением: "Во дает фронтовик!.." Кто-то сказал, что они бы и так помянули его роту, зачем пистолет?… Один начальственного вида мужчина поднялся с ворчанием:– Безобразие, распустились там…
– Не тявкать! Влеплю! – резанул Володька, направив пистолет в его сторону, и тот поневоле вздрогнул, а Володька, кривясь в непонятной улыбочке, водил пистолетом по залу – затвор не был взведен, но никто этого не заметил…
Сергей смотрел на часы – ему, видимо, все это казалось забавным. Тоня стояла почти рядом с Володькой и глядела на него в упор без всякого страха, только тяжело дышала…
Но не прошло и двух минут, как вбежала Римма:
– Сергей Иванович! Внизу патруль вызвали! Я вас черным ходом!
Сергей бросился к Володьке, схватил за локоть, и они покатились вниз по крутой, узкой лестнице… Выбежав во двор, рванули влево. Выскочили они со дворов где-то около "Арагви" и скорым шагом стали спускаться к Столешникову переулку. Там, смешавшись с людьми, прошли немного, потом остановились и закурили.
– Ну, вы даете, сэр… – усмехнулся Сергей. – А если б патруль?
– Черт с ним! Кого я теперь могу бояться? Это ты понимаешь? – Володька сказал это без рисовки, просто и как-то уныло. – Для чего ты повел меня в этот кабак?
– Как для чего? Посидеть, выпить… поговорить.
– Нет, Серега, не только для этого…
– Может быть, – неопределенно произнес Сергей, усмехнувшись и сломав папироску в пальцах. – Ладно, пошли…
Три дня после этого отлеживался Володька дома, сходив только на перевязку. Идя в поликлинику, прошел он мимо своей и Юлькиной школы. Сейчас там находился пункт формирования, у калитки стоял часовой, а во дворе он увидел две большие воронки – рыжая развороченная земля… И то, что на передовой казалось обычным, здесь, на родной Володькиной улице, всего в одном квартале от его дома, представилось ему неправдоподобным.
Дальше прошел он мимо старинного особняка, в котором до войны была психбольница, с примыкающим к нему садиком. В этот садик забирались они с Юлькой через дырку в заборе. Вечерами был он пуст, темен, и они могли без опаски, пристроившись на одной из скамеек, целоваться… Сейчас забора не было, и садик со срубленными, наверно на дрова, деревьями был доступен взору, и эта открытость сняла былую таинственность с его дорожек, деревьев, скамеек, которых, кстати, тоже уже не было.
В поликлинике Володьку пропустили без очереди. Хирург, обработав и перевязав рану, сказал:
– Вы должны оформить отпуск, иначе я не имею права принимать вас больше.
Потом, глядя на Володьку тоскливыми глазами, он спросил, как дела на фронте. Володька пробурчал в ответ нечто невнятное.
– От моего сына уже месяц нет писем…
Врач вопросительно поглядел на него, и Володька поспешил его успокоить: месяц – это не страшно, сейчас еще распутица и перебои с почтой вполне закономерны…
Валяясь дома на диване, Володька думал: для чего все-таки Сергей повел в "коктейль"? Должен же он был предполагать, какие чувства вызовет у Володьки этот кабак… А Сергей ничего не делает просто так.