Отпусти меня к морю

Когда я закрываю глаза, я переношусь туда. В бассейн Москва, зимний, морозный, окутанный паром от теплой воды, и в метре невозможно разглядеть, кто плывет с тобой рядом. Запах хлорки и непременные резиновые шапочки, без них нельзя. У модниц в розах, у женщин попроще гладкие.

Когда я закрываю глаза, я иду вокруг Патриаршего пруда и все время пытаюсь высчитать лавочку, именно ту, на которой сидели Воланд и поэт Иван Бездомный. Мне кажется это очень важным, мне кажется, если я найду ее, то сбудется что то волшебное. Как минимум чудо, и я прикоснусь к главному роману века вживую. Я знаю наизусть все железные скульптуры из басен Крылова. И половину гуляющих на прудах, некогда богемных старушек, даже летом одетых в меховые воротники…

Когда я закрываю глаза, я вижу трех девочек весной, идущих из школы без курток, им не холодно. Молодость теплая и не чувствует ветра. На патриарших снимают кино.

Мы, затаив дыхание, наблюдаем за съемкой во все глаза. Девочка, наша ровесница, максимум на класс старше, в школьной форме и красном галстуке, по команде «Камера! Мотор!» бежит через школьный двор. И так раз пять. Мы обнаруживаем в этом новый смысл наших советских жизней. Это потом мы узнаем, что видели, как снимали «Гостью из будущего», и что девочка, не больше не меньше, сама Алиса Селезнева, кумир нашего детства.

В восторге и шоке от увиденного, мы сидим на лавочке и, перебивая друг друга, взахлеб мечтаем. Мои одноклассницы тут же открещиваются от еще бывшей с утра прочной и реальной мечты стать врачами и космонавтками, я предаю на одном дыхании мечту о журналистике, и мы клянемся стать актрисами. Как та девочка в галстуке.

Я бегу домой вприпрыжку, восторженно, заряженная новой мечтой, новой целью. Я счастлива. У меня два желания. Быть актрисой и выпросить у мамы собаку Лесси. Что, что может быть сильнее мечты десятилетней девочки? Бегу по Бронной, сворачиваю в Малый Козихинский, взлетаю по старинным ступеням розового кирпичного дома…

Верю, верю, в новую жизнь, и, что желания сбудутся…

Через три месяца я действительно снималась в кино.

А еще через год мама подарила мне собаку Лесси.

Глава 2 Квартира моя

«Дом не там, где вы родились, дом там, где прекратились ваши попытки к бегству».

1

а всю мою жизнь домов у меня случилось много. Я, как цыганский табор, перемещалась из дома в дом, из города в город, из страны в страну, теряя по дороге все, что напоминало мне о детстве. Фарфоровая дрезденская маленькая балеринка с ажурным платьем, оббитым по краям. Теннисная ракетка от Бориса Беккера, легкая, для новичков. Белые снегурки из мягкой кожи с обтрепанными посеревшими мысами. Барби на роликах и в джинсовой короткой юбке. Пакет с письмами школьных и дворовых поклонников, открытками от подруг и телеграммами от того самого голубоглазого мальчика (он был не такой как все). Тетрадь моих детских стихов и мамина красная записная книжка, в которой были ее рисунки. Долго ездил со мной по квартирам мамин телефонный столик с резными ножками темного дерева, но и он где то не выжил, потеряла.

Я не помню деталей, цветов и нюансов своих квартир, а может быть нарочно забываю их, чтобы не привязываться и не переживать, когда приходится их оставлять. Ведь все проходит, и это пройдет. Я никогда не тосковала ни по одному месту так сильно, как тоскую по своей последней московской квартире. Может быть потому, что именно в ней я чувствовала себя дома, и из окон с высокого пятнадцатого этажа могла подолгу смотреть на свое детство уже будучи взрослой женщиной. Окна моей квартиры были тем самым несуществующим в реальности порталом, в который все бы хотели, но никогда не могли бы вернуться. Из окон кухни была видна моя школа, из окон спальни я видела парк и дома по ту сторону парка, где я жила еще девочкой. Из окон гостиной я смотрела на дома моих одноклассников и высотку университета на Воробьевых горах.

Квартира досталась мне совершенно случайно, каким-то волшебным образом. Путем странного обмена с внезапно разрешившейся доплатой, и я долго не могла поверить в то, что она теперь моя. Один из тех запоминающихся моментов, когда счастье ощущаешь физически, как когда мне купили первого щенка, или день, когда меня приняли в пионеры на Красной площади.

Когда я вошла в нее первый раз, я совершенно не обратила внимания на ужасный древний ремонт, точнее его отсутствие. Там жила семья физиков-шестидесятников с дочкой, комната которой была раскрашена в психоделические цвета. Старые клоповые диваны еще советских времен, отвалившийся голубой кафель в ванной, кухня с покосившимися на ней облезлыми дверками. Все это было не важно. Вид из окна, я смотрела только на вид из окна и думала, что хочу видеть это всегда. И еще ощущение, энергетика. Это как любовь с первого взгляда, когда ты понимаешь, что это оно и чувствуешь страх и трепет от восторга.

Через год в квартиру вошла дизайнер и мы стали творить с ней мое личное маленькое чудо. Мы могли часами выбирать оттенок пола и неделями оттенок краски для стен. Чего стоили одни только наши с ней совместные выборы пятидесяти оттенков бежевого для коридора и правильный пыльно-розовый для обивки кровати. Тяжелые двухцветные плотные шторы на окнах и множество пестрых цветов и подушек. Квартиру собирали по всему свету – мебель из Азии, картины из Рима, столики из Америки и диванные подушки из Англии. Через год мы закончили, и я получила самое уютное место на свете, мое милое стильное убежище, с его неповторимым запахом вечного кофе и московской весны сквозь приоткрытые окна. Вечерами шумел Ленинский, блестя огнями рекламы и автомобильных пробок, и я могла часами разговаривать по телефону, глядя на мой огромный город, в котором я была теперь редкой гостьей.

Мы все любили мою квартиру, и наши ночные девичники с шампанским и клубникой я вспоминаю с особенной нежностью. Милые девочки. Сколько споров, сколько секретов не на жизнь, а на смерть, сколько слез и сколько смеха вмещала в себя моя молочная кухня. Как много раз мы гадали на кофе, слушали по очереди любимые песни (колонка сломалась и телефон с музыкой помещался в стеклянную салатную миску, для лучшей акустики), крутились перед зеркалами, собираясь вечером в бар, наводили марафет в ванной у огромного зеркала в серебряной раме, пробуя друг у друга румяна и блески для губ.

Как много мы планировали, обсуждали, придумывали, очаровывались и разочаровывались, в миллионный раз твердя другу, что все будет хорошо. Наш маленький девичий остров, куда мы сбегали от проблем этого мира, в попытке решить все эти проблемы или хотя бы на время забыть о них.

Какое же это счастливое время, когда ты по-детски просто сбегаешь из дома в другое пространство, где все для тебя и о тебе.

* * *

Жизнь в разноцветных бабочках,Тех, что беспечно на старых дачах.Жизнь милая, невероятная лапочкаДаже тогда, когда девочка плачет.Жизнь как Париж золотистой осенью,Вечно прекрасный и невероятный.Жизнь – это я, молодая, русоволосая,И все мои рифмы, не напечатанные.Жизнь – она в черно-белых фото.И в землянике дикой и сладкой.В мае тебя поцелует кто-то.А после стихи об этом в тетрадке.Жизнь даже там, где ты уже взрослая.Жизнь там, где больно и невыносимо.Там, где ты пишешь тоскливыми прозами.И пузырьки в бокале лопаются красиво.Жизнь там, где рейсы ночные длинные.Там, где бегу от себя и от нас с тобой.Бабочки в чемодане, сердце малиновое.Солнце закатное в океан голубой.Жизнь на руке так хрупка и доверчива.Сердцебиение свежими ранами.Жизнь на ладони морщинкой прочерчена.Жизнь, не покинь меня. Мне еще рано.Я проживу тебя, длинную, разную,Что бы там ни было, будет весна.Я проживу тебя яркими красками.Я принимаю тебя до дна.

2

Не давайте уходить ничему, что можно удержать; потому что то, что уйдет, уже невозможно вернуть.

Джон Голсуорси. Сага о Форсайтах

ять замечательных лет успела я побыть хозяйкой своего маленького королевства под названием «Home sweet home».

Я прилетала и зимой, когда Москва укутывалась снегом и длинными усталыми пробками, снег скрипел или хлюпал под ногами и летел мимо моих высоких окон, неся с собой какой-то особый уютный тон. Я прилетала и весной, – квартира встречала меня запахом нового паркета, и я сразу же варила кофе на кухне, чтобы она ожила, задышала. Я открывала окна и впускала московское весеннее дыхание, которое, смешавшись с дымом моих некрепких сигарет и запахом кофе, создавало именно то особое настроение, которое и было для меня жизнью. Я подолгу сидела на кухне за большим стеклянным столом и видела сквозь окна, как растет мой город, становится выше и ярче. Сказать по-честному, Москва уже не была моей, и это угадывалось во многих мелочах. Вождение, абсолютный мюнхенский стиль, четко в своем ряду и медленно на боковых улицах. Удивление и восторг каждый раз, когда приходилось делать покупки в воскресенье. Косметолог, приезжающая на наши ботокс-пати в полночь, когда рассасываются пробки. Мы, стайка подруг, встречающие ее как добрую старую тетушку. Моя старинная мастер по маникюру, перед работой в 8 утра наводящая мне красоту неизменным красным, пока я дремлю на кухонном диванчике.

Но было и то, что по-прежнему напоминало мне о том, что все-таки я московская девочка и когда-то была тут дома. Некоторые традиции уже так плотно и незыблемо вплелись в мою жизнь, словно были чопорными британскими по происхождению. Завтраки в любимом кафе возле дома, где за 20 лет не поменялся ни бариста, ни официанты и все по-прежнему помнят, что капучино покрепче, а молочной пенки поменьше. Книжный магазин, в котором по нескольку часов могла бродить среди полок, и продавцы в нем, которые уже отлично знали, что любит читать мой муж, а что мои дети.