Отражение звезды

Он чувствовал, что Киркей его ненавидит, и не понимал, за что, пока не поймал его взгляд, устремленный на Айдыну… Ого! Оказывается, он перешел дорогу этому парню со смуглой кожей, твердыми мышцами и злыми глазами.

Появился Никишка и сообщил, что Ончас зовет их в баню, перед боем-де надо очиститься. Мирон обрадовался. Помыться следовало давно, но где это сделать? Не в речке же с ледяной водой?

Никишка привел его к шатру из жердей, покрытых войлоком. Они подняли шкуру, закрывавшую вход, и вошли внутрь. Там их ждала Ончас. Сильный жар шел от очага, обложенного камнями, и Мирон сразу вспотел. Но где и чем мыться? Ни тебе шаек с водой, ни веников, как в русской бане. Он с недоумением посмотрел на Никишку, но тот был, похоже, озадачен не меньше.

Ончас что-то буркнула, и Никишка перевел:

– Велит раздеваться.

– Раздеваться? – поразился Мирон. – А старуха не уйдет разве?

Но черкас лишь развел руками. Пришлось подчиниться.

Пока они снимали одежду, стыдливо отворачиваясь от старухи, она сидела рядом с жаровней, наполненной доверху раскаленными углями. Затем достала из кисета и бросила на угли пару щепотей серого порошка. Остро запахло коноплей. Следом она подступила к Мирону и стала довольно бесцеремонно натирать его жирной мазью, которая пахла травами и пихтовой хвоей. Казалось, ей было все равно, что перед ней сидят на корточках два голых мужика, потеющих не столько от жары, а от ее изрядно смелых прикосновений. Но для Ончас это было привычно так же, как доить скот или стричь овец. Она лишь бурчала сердито, когда Мирон и Никишка пытались прикрыть кое-какие части своего тела. Шлепала их по рукам и даже замахнулась на Никишку, когда он что-то смущенно сказал ей по-кыргызски.

– Чертова старуха! – пробормотал черкас.

Но Мирон его не поддержал. Он уже сидел на кошме, пот струился градом по лицу, ручейками стекал по спине, груди, животу… В голове было пусто-пусто, а душа, казалось, парила под самой крышей шатра, вместе с дымком от очага. Никишка тоже затих и даже закрыл глаза. Сколько они так лежали – неизвестно. Мирон успел даже задремать. Черкас посапывал рядом, распластавшись на кошме.

Ончас изредка подходила и оглядывала их узкими глазками-щелочками. Наконец старуха вновь подступила к ним, велела подниматься. Все существо Мирона протестовало против насилия. Не хотелось открывать глаза, двигаться, говорить что-то…

Но Ончас осталась верной себе. Принялась соскребать с него мазь и пот чем-то вроде широкого деревянного ножа. И терла так истово, что кожа загорелась и кровь прилила к мышцам не хуже, чем в парилке, после того как пройдется по телу добрый березовый или пихтовый веник.

Переодевшись в чистые порты и рубахи, они вышли из шатра под огромное звездное небо. Вдохнули свежий прохладный воздух. И Мирон вдруг подумал, что жизнь продолжается. И будет она еще долгой, эта жизнь. И обязательно счастливой.

А ночью к нему снова пришла Айдына. И снова он задыхался от любви к ней, а она тихо смеялась и целовала его так, как целует только любящая женщина…

Глава 22

Тайнах появился со своим войском на следующий день, когда солнце достигло зенита. Но еще утром прискакали лазутчики и сообщили, что езсерский бег на подходе. Мирон и Никишка наблюдали, как он в окружении дюжины дружинников спешился возле коновязи. Айдына вышла навстречу. Ни тени улыбки на лице, никаких проявлений радости. Лишь что-то сказала Тайнаху, и он последовал за ней в юрту. Следом подъехали Эпчей и Хоболай и тоже прошли внутрь.

– Глянь, Мирон Федорович, – дернул его за рукав Никишка. – Однако Олена там…

Но Мирон и без того понял, что один из всадников – женщина. А на груди у нее, в холщовой, обшитой собольим мехом перевязи, – Мирон не поверил собственным глазам – ребенок.

Олена сошла с коня. Сняла перевязь и взяла малыша на руки. Он тут же зашелся в плаче.

– Смотри-ка, – озадаченно почесал затылок Никишка, – нешто от Тайнаха принесла?

– От кого ж еще? – пожал плечами Мирон.

– Ну, как есть баба беспутная! – пробурчал досадливо черкас. – От нехристя родила!

– А тебе что за дело? – усмехнулся Мирон. – У нее своя голова на плечах…

Никишка хмыкнул и посмотрел на князя.

– Подойдем, што ли? Глянем?

– Погоди, не время, – остановил его Мирон. – Посмотрим, как дальше все повернется.

Олена тем временем примостилась на камне и, нисколько ни стесняясь, выпростала из разреза на рубахе большую белую грудь и принялась кормить ребенка.

– Ишь ты! – Никишка облизал губы. – Суразенок-то маленький совсем, а как мамкину титьку шустро сосет!

Мирон и сам прикинул, что дитю месяца три от роду, значит, в момент нападения на острог Олена была на сносях. Но как ловко увела раненого Тайнаха прямо из-под носа казаков!

«Вот чертова девка!» – подумал он, но без злости. Потому что Олена даже в воинских доспехах излучала такое счастье, с такой любовью смотрела на малыша, что в этот момент, наверно, не поднялась бы на нее рука даже у отъявленного злодея.

– Я все-таки подойду, – Никишка нахлобучил поглубже шапку на лоб.

– Как хочешь! – пожал плечами Мирон.

Он видел, как черкас, озираясь по сторонам, медленно, словно крадучись, направился к Олене. Сам же не двинулся с места, ожидая, что произойдет дальше.

Дружинники мигом заступили Никишке дорогу. Но Олена поднялась с камня и что-то повелительно крикнула им. Угрюмые хозончи Тайнаха расступились и отошли к коновязи.

А лицо Олены засветилось радостью. Она расплылась в улыбке и, прижимая к себе ребенка, подошла к Никишке. А тот, троекратно расцеловавшись с ней, принялся что-то говорить, размахивая руками, и чуть ли не приплясывал от удовольствия. А затем оглянулся на Мирона и махнул рукой. Олена тоже уставилась в его сторону. Но улыбаться перестала.

– О, черт! – выругался Мирон.

Ему совсем не хотелось встречаться с Оленой. Но делать нечего, пришлось подойти.

– Здорова будешь, Олена! – сказал он на подходе. – Вижу, дите у тебя! От Тайнаха небось?

Лицо Олены покраснело, а глаза полыхнули злостью.

– А хотя бы от Тайнаха! – с вызовом произнесла она и крепче прижала ребенка к груди. – Сын у меня, Мироша! А Тайнах муж мне, хоть и невенчанный.

Она шагнула к Мирону, прищурилась.

– Тока ты, Мироша, давеча меня мужа чуть не лишил, а сынка – тятьки! И за то не будет тебе от меня прощения!

– Чего базлаешь, Олена? – Никишка придвинулся к князю. – То ж в схватке было! А в схватке взятки гладки! Там кто кого!

– Ты ведь тоже в меня стреляла? – усмехнулся Мирон. – Или, скажешь, промахнулась?

Ребенок заплакал, и Олена принялась тетешкать его, пока он не угомонился. Все это время она не сводила с Мирона злых глаз.

– Брюхо мне помешало прицелиться. Вполсилы стрелила. А то б уже в земельке гнил, Мироша!

– Вот ты какая! – озадаченно посмотрел на нее Мирон и покачал головой. – А я уж думал – пожалела!