Отражение

— Вы ведь не знаете, кто ваш отец, — сказал он рассудительно. — Но хотите узнать, так?

— Нет, не хочу, — решительно ответил я.

— Я вам не верю.

Мы свирепо сверлили друг друга взглядами.

— Любой человек хочет знать, кто его родители, — сказал он. — Это естественно.

Я сглотнул подступившую слюну.

— Она вам сказала, кто он?

Он покачал головой.

— Нет. Не сказала. Думаю, она вообще никогда никому этого не говорила. Ни единому человеку. Если вы не будете искать сестру, то никогда этого не узнаете.

— Ну и гад же ты, Джереми, — сказал я беззлобно.

Он смущенно поежился, но это было напускное. В его глазах вспыхнули огоньки, словно у шахматиста, поставившего мат противнику.

— А я-то думал, — с горечью сказал я, — что адвокаты восседают за столами, а не носятся сломя голову, чтобы повлиять на старую леди.

— Эта старая леди — мой Рубикон…

Мне показалось, что он собирался закончить предложение по-другому, но в последний момент передумал.

— А почему она не оставит деньги своему сыну? — спросил я.

— Не знаю. Она вообще ничего не объяснила только сказала моему дедушке, что хочет отменить прежнее завещание, по которому все отходило ее сыну, и оставить новое в пользу Аманды. Конечно, ее сын будет оспаривать это решение. Мы ей об этом сказали, но все без толку. Она… э-э… упряма.

— Ты встречался с ее сыном?

— Нет, — ответил он. — А ты?

Я покачал головой. Джереми снова обвел рассеянным взглядом ипподром и сказал:

— Давай попробуем искать Аманду вместе. Мы бы мигом ее нашли, уверен. А потом, если хочешь, забирайся снова в свою берлогу и обо всем забудь.

— Нельзя забыть о том, кто твой отец.

Он метнул на меня острый взгляд.

— Значит, согласен?

Буду я ему помогать или нет, но он от своего не отступится, подумал я. Он опять будет донимать меня; читать программу скачек в газетах и вылавливать меня на ипподроме, и стоять над душой. Ведь он хочет доказать дедушке и дяде, что доведет дело до конца и сдержит слово.

Что до меня… я почти согласился на его предложение. Причиной тому была тайна, окутавшая мое рождение. По крайней мере, теперь у меня появилась возможность узнать, что послужило причиной трагедии моего детства, отголоски которой слышались теперь, точно эхо ушедшей за горизонт бури, выяснить, из-за чего разразился скандал в тот день, когда я в новом костюме сидел в холле за белой дверью.

В итоге я мог бы возненавидеть человека, давшего мне жизнь. Мог ужаснуться. Мог пожалеть, что вообще что-то узнал о нем. Но Джереми был прав. Раз представляется такая возможность… отказываться нельзя.

Ну? — спросил он.

— Ладно.

— Вместе будем ее искать?

— Да.

— Вот и отлично! — просиял он.

Я был другого мнения, но — уговор дороже денег.

— Сможешь съездить к ней сегодня вечером? — спросил он. — Я ей позвоню, скажу, что ты приедешь.

Он неуклюже нырнул в телефонную будку и в течение всего разговора не сводил с меня тревожного взгляда — боялся, что я передумаю и смоюсь.

Однако вышел он расстроенный.

— Черт, — сказал он, подойдя ко мне. — Я говорил с сиделкой. Миссис Нор было плохо, и ей сделали укол. Она спит. Сегодня посетителей не принимают. Надо звонить завтра.

У меня на лице было написано чувство облегчения, и он это заметил.

— Все это, конечно, хорошо, — сказал я. — А что бы ты сделал, если бы вдруг выяснилось, что своему существованию ты обязан любовным утехам девицы в кустах с молочником?

— Ты так думаешь?

— Примерно так. Всяко бывает, верно?

— Все равно… — нерешительно сказал он.

— Все равно, — покорно согласился я, — знать надо.

Решив, что миссия Джереми завершена, я направился к автостоянке. Но я ошибся — он шел за мной в кильватере, правда, так медленно, что я оглянулся и подождал его.

— Я еще хотел сказать о сыне миссис Нор, — сказал он. — Джеймсе.

— Что же?

— Я подумал, может, съездишь к нему? Узнаешь, почему его лишили наследства.

— Вот как?..

— Но мы же теперь вместе работаем, — поспешно добавил он.

— Вот ты и поезжай, — предложил я.

— Э-э… нет, — замялся он. — Как адвокату миссис Нор мне придется задавать вопросы, которые я задавать не должен.

— А на мои вопросы этот самый Джеймс, стало быть, ответит.

Из кармана черного пиджака он вытащил карточку.

— Вот его адрес, — сказал он, протягивая ее мне. — А ты обещал помощь.

— Уговор есть уговор, — согласился я и взял карточку. — Но ты все равно гад.

Глава 8

От ипподрома до Лондона, где жил Джеймс Нор, расстояние вдвое меньше, чем от моего дома, поэтому со скачек я прямиком поехал к нему на Камден-Хилл. Всю дорогу я надеялся, что не застану его, но когда я нашел улицу и дом и нажал на кнопку звонка, дверь открыл человек лет сорока, который подтвердил, что он и есть Джеймс Нор.

Естественно, он был немало изумлен, увидев перед собой неизвестного племянника, свалившегося как снег на его голову, однако, после недолгого колебания, все же пригласил меня в дом. Мы прошли в гостиную. Она вся была уставлена викторианскими безделушками, а от яркого цвета стен у меня зарябило в глазах.

— А я-то думал, Кэролайн сделала аборт, — грубо сказал он. — Мать говорила, что избавилась от ребенка.

Пухлый, с дряблым телом, маленьким ртом и каким-то скорбным выражением в глазах, он ничуть не походил на свою сестру. У него не было ни ее насмешливой легкости, ни грациозности, ни горячечной суетливости, и я сразу же ощутил возникшую между нами неловкость, с каждой минутой все больше и больше ненавидя поручение Джереми.

Я объяснил ему, что разыскиваю Аманду. Поджав губки, он слушал меня с нарастающим беспокойством.

— Старая грымза уже несколько месяцев твердит, что лишит меня наследства, — яростно сказал он. — С тех пор, как здесь побывала. — Он скользнул взглядом по комнате, в которой ничто не напоминало о моей матери. — Пока я бывал у нее в Нортэмптоншире, все было хорошо. А потом она вдруг заявилась сюда без приглашения. Старая грымза!

— Она больна, — сказал я.

— Ну конечно. — Он резко взмахнул руками. — Я предложил ее навестить. Нет, говорит. Видеть меня не хочет. Старая дура!

Раздался нежный звон — медные часы на каминной полке пробили полчаса. Здесь все было высшего качества и начищено до блеска. И старинные безделушки Джеймса Нора оказались не подделкой, а настоящим антиквариатом.