Отрекусь от матери

Я почувствовала, как чья-то тяжелая рука легла мне на спину, потом услышала сиплое дыхание вперемешку с алкоголем:

–Привет, лапочка… Соскучилась по мне?

Я хотела вырваться, но этот Гоша был силен, как горилла. Он просто скрутил мне обе руки, схватил в охапку и потащил в мамину комнату, где стояла старенькая двуспальная кровать с продавленным матрасом. Скрип стоял на весь дом, когда Гоша кинул меня на кровать и с довольной плотоядной ухмылкой смотрел на меня сверху вниз.

–Какая ты куколка, —пробормотал он, хватая меня за щиколотки и рывком притягивая к себе. – Лидку сто лет не видел, но и ты ничего… даже лучше, свежее молодое мясо…

Я орала, как резаная, но меня хватило только на пару секунд. Кулак Гоши вонзился мне под дых, и я захлебнулась собственным криком. В глазах потемнело, я судорожно ловила ртом воздух, когда мужчина тихо прошипел мне в ухо:

–Закройся, сучка. Еще раз пикнешь, шею сверну. И Лидку порежу, чтобы не болтала почем зря. Мы договорились?

Я кивнула, понимая, что сейчас произойдет… Гоша так разошелся, что чуть не сломал кровать, пока скакал на мне, а я от боли и отвращения не чувствовала ничего, кроме желания умереть на месте. Не могу сказать, сколько времени все это длилось, но Гоша был удивлен, заметив следы крови:

–Вот те раз… А я думал, мне тебя учить нечему, такое про тебя слышал…

Подумав, полез в карман брюк, вынул оттуда пухлый бумажник и достал несколько крупных купюр.

–Держи, это тебе компенсация за мою шалость. Только никому не говори, а то мамка пострадает. Спалю дом к чертям собачьим, если тявкнешь.

Я пообещала молчать и пошла приводить себя в порядок. Простынь тут же застирала, чтобы мама не подняла ор, как она обычно делает. Гоша, сделав свои грязные дела, тут же ушел с таким видом, словно ничего не произошло.

Я спрятала полученные от маминого и теперь моего любовника деньги, не зная, что с ними делать. Чувство жалости к себе прошло сразу же, как только я обдумала случившееся. С такой мамой, как моя, рано или поздно кто-нибудь бы сделал со мной такое, я это понимала. Да еще и басни Антона дали всем пищу для пересудов. Если кому-нибудь удастся сделать со мной то же, что и Гоша сегодня, то все будут знать, что Ромащенко был прав, рассказывая обо мне всякую непотребщину.

–Сбегу отсюда, как пить дать, сбегу, —думала я, собирая книги в сумку. Кстати, она у меня дышала на ладан, не сегодня-завтра порвется. У мамы, разумеется, ничего не допросишься. Раньше нам кто-нибудь давал что-то из своих старых вещей, но в последнее время уже не дают. При виде меня, мамашки и тетушки отводят глаза и делают вид, что спешат куда-то по сверхважным делам. Хотя раньше все отвечали на приветствие и выражали сочувствие. Но в последнее время только и слышу в спину:

–Лидкина лярва идет. С кем на этот раз была?

Даже моя классная руководительница, Елена Викторовна, и та стала косо смотреть в мою сторону. Оценки у меня были нормальные, я училась без троек, но она все чаще стала заваливать меня. Один раз я даже не вытерпела и обратилась к ней при всем классе:

–У меня диктант без ошибок, ни одного исправления. За что поставили тройку?

–Не твоего ума дело, —жестко ответила она. – Значит, было, за что. Я не должна отчитываться, кому и за что ставлю оценки. Тебе все ясно?

Я поняла, что она сама по себе до такого бы не дошла. Раньше, по крайней мере, я не замечала за ней желания так явно грубить. Подождав, когда класс разойдется, я подошла к Елене Викторовне после уроков:

–Извините. Мы можем поговорить?

Она слегка вздрогнула, потом сказала:

–Только дверь закрой.

Когда я села перед ней, учительница посмотрела на меня долгим изучающим взором и глубоко вздохнула.

–Тебе придется уйти из школы без аттестата.

–Почему? —машинально спросила я, хотя причину понимала.

–Я не знаю, что произошло между тобой и Ромащенко, —ответила она таким же тихим голосом. – Но на меня давят и его родители, и школьная администрация. Говорят, что ты своим аморальным поведением портишь репутацию всей школы. Я пыталась тебя защищать, но поставили вопрос ребром. Прости, Вика, но мне нужно кормить свою семью. Так что…

Она не стала договаривать, но я и так прекрасно все поняла.

–А я могу перевестись в другую школу? —спросила я на всякий случай.

–Скорее всего, нет, —ответила Елена Викторовна после паузы. – Мне звонили из других школ, спрашивали, правда ли, что ты такая проблемная. Я не знала, что ответить…

–Мне осталось каких-то полгода до окончания школы, —прошептала я, вытирая слезы.

Ответом мне был виноватый взгляд и тихий вздох. Я представила, как отреагирует мама, которая уже строила планы на мое будущее.

–Ты же хорошо учишься, может, попадешь на бюджет, – представляла она. – Получишь диплом, станешь человеком. И отблагодаришь меня за то, что столько лет своей жизни я потратила на тебя.

–Отблагодарю, можешь даже не сомневаться в этом, – я вытерла слезы и посмотрела на учительницу. – Я могу забрать документы?

–Пусть мама придет и напишет заявление, – ответила Елена Викторовна.

Я молча вышла из ее кабинета и пошла домой. Ксюша ездила учиться в город из нашего села, потому что найти жилье там не получилось. На ее счастье, дядя Толя работал механиком в автосервисе и сам подвозил ее к месту учебы. Ксюша поступила в торговый техникум, и с учебой у нее был полный порядок.

Если я пойду сейчас к ней, то, скорее всего, подругу там не найду. Она обычно возвращается после семи вечера. Придется поговорить с мамой…

Но разговора у нас не вышло. Как только я появилась на пороге, мама начала кричать на меня, осыпая грубыми ругательствами:

–Ах ты, малолетняя шалашовка! От кого идешь? Где деньги?

–Мама, ты в своем уме? Какие деньги? – я ничего не понимала. Мама продолжала орать:

–Какие деньги, говоришь? Все знают, что ты на трассе стоишь, шоферюг всяких привечаешь. Неужели даром? Где деньги, которые они тебе заплатили за «работу»? У мамы, значит, ни сапожек приличных нет, ни теплой одежки на зиму, а ты из себя бедняжку строишь?

Как я тогда орала на нее в ответ, не передать словами. Припомнила ей все: и папин уход, и ее бесчисленных любовников, и пьянки, и безделье, и всегда наплевательское отношение ко мне, причем с самого детства. Сказала, что из-за ее славы недалекой шлюховатой мымры ко мне относятся хуже, чем к собаке, и приписывают подвиги, которых я не совершала.

–Тебе всегда было по фигу, что со мной! – кричала я, размахивая руками. —Тебя интересовало только одно – как бы самой потеплее устроиться. Забыла, как свалила на несколько дней, оставив меня в холодном доме одну? Мне было тогда десять лет, стерва! Десять лет! И жрать дома было нечего. Если бы не Ксюша, я бы тогда с голоду подохла. Я с пяти лет на тебя батрачу, а тебе все мало. Вместо того, чтобы выцарапать глаза тем, кто про меня такие слухи распускает, ты требуешь с меня деньги? Какая ты мать после этого? Ты никогда меня не защищала, только старалась добить. Из-за того, что ты сама ведешь себя по-блядски, ко мне так и относятся. Только и слышу, что пойду по твоим стопам, что тоже рожу в шестнадцать. За что я должна быть благодарна тебе? За это? Из-за всяких слухов меня выгоняют из школы. Завтра же сходи и напиши заявление, чтобы я могла забрать документы. Слышишь? Завтра же!