Отрочество
Шрифт:
— Даже и так? — нехорошо удивился я, на што тётя Песя закивала выразительно. Однако… Двойра нам не то штобы и нужна, а вот её швейная машинка совсем даже и наоборот!
А может… кошуся на сидящую напротив Фиру… и правда? Как приданное? Заодно и Мишка шить поучит, сильно так при деле будет! При нужности.
Пока я ел, мелкие отловили в соседнем дворе Саньку, притащив его наверх вместе с мольбертами. Завидев меня, он заулыбался, но вдруг вспомнил о своём, и через перила, на всю Молдаванку!
— Панталоны, Рут! Смотри, Обещала! — и уже поворотясь ко мне, — Здравствуй!
И
— Здравствуй… брат!
— Здравствуй, брат! — отзеркалил я ему, и чувствую — улыбка полезла, смущённая малость, но хорошая.
— Тёть Песь! — решительно остановил я нашу почти хозяйку, захлопотавшуюся было с праздником здесь и сейчас, — Не надо! Я ж всё время никуда не уезжал, помните? Мы сейчас с братьями в баню, а вечером и посидим. Только не очень торжественно!
В баню пошли мужской компанией, чисто по-родственному. Не так штобы и с разбега, а обсудили сперва — где получше, да где какие особенности. Мы ж не знатоки большие. Так!
Я на словеса дяди Гиляя больше ориентируюсь, Санька с Мишкой и вовсе — на чужих людей. Собираются иногда мужики во дворе и лясы точат, поневоле наслушаешься.
Такие все спецы, но — удовольствие! Обсудить со вкусом, поспорить мал-мала. Взрослые! Имеем возможность!
По дороге газировки, мороженного от пуза. Неспешно идём — такой себе променад, как у господ.
Ну и рассказываю о путешествии, со смехуёчками. Как с палубы зад свешивал, как щурились друг на дружку с дядей Хаимом и его сыном. Ну и так мал-мала перескочил на здешнее.
— Тётя Песя тут хвасталась, шо местные невесты с мамашами своими охоту на вас решили. Говорит, настороже надо, потому как такие есть, што прям ух! За самые яйца хватают.
Вроде как посмеялись, а Мишка через силу. Эге, думаю… задело! Всерьёз проблема тебя коснулась.
— Колись! Ну!
— Што ну! — он покраснел, — Сам ты ну!
А потом и разом. Раскололся. В сторонку чуть отошёл, штоб не на слуху у прохожих, ну и мы за ним. Встали от солнца под акацией духовитой, да мороженные облизываем, третьи уже.
— Двойра эта! — и краснеет, злится, — учу когда, так навалиться норовит. Прижимается то грудью, то…
Мишка покраснел ещё сильней.
… — даже и не грудью! А от самой потом, рыбой почему-то, и мускусом ещё! И старая!
— Эге, — от таких новостей я машинально куснул мороженное, и от холода заломило зубы, — того и гляди, в штаны полезет.
Пономарёнок покраснел ещё сильней, но заострять я не стал. И так понятно, што лезет. Вот же… извращенка озабоченная!
То ли хотелок в глазах темнеет и мысли настолько прочь, што и правда на любые штаны, то ли заодно с прицелом на мастеровитость. Хотелку она потом и так потешит. Если муж для денег и штоб в паспорте был, то для остального не всегда и нужен. Найдутся добровольцы.
Кстати, почему до сих пор не замужем? С таким-то приданным и желанием! Так-то нестрашная ведь девка, хотя и не раскрасавица ни разу. Бракованная настолько, што и девство с приданым никому неинтересно? Это на Молдаванке-то, где народ не так штобы и сильно денежный!? Значица, сильно ой. Сильно не так. Падучая там,
или заговаривается иногда. Не-е… такое счастье и нам не нужно!— Значица, так! — решительно взмахнув рукой, я проводил печальным взглядом вылетевшие из рожка остатки лакомства, шмякнувшегося на раскалённую мостовую, — Двойру — на хуй!
— В смысле, — поправился я, пунцовея, — не так штобы и прямо туда, а просто…
— Мы поняли, — торопливо перебил меня Санька, весь малиновый и чуть не дымящийся. А Мишка-то! Но не заостряю, потому как и без того — ситуация!
— Дела мои, — продолжаю, — ни разу не скорбные, а вполне себе и да! Так што от слов своих о благотворительности не отказываюсь, но немножечко не сразу.
— Сперва, — и тут я снова начал пунцоветь, — Фирке… кхм, приданное!
Голос сорвался в писк, но браты не стали смеяться, только Санька губу закусил и отвернулся чуть.
— … машинку швейную! Не из-за тебя! Давно подумывал, а тут так вот совпало. А?
— Ну… — Мишка задумался, — заодно и поучу, так?
— Ага! Она ж вроде толковая?
— Соображает, — пожал он важно плечами, — станет портнихой или нет, а поднатаскать за лето, штоб хоть себе и домашним што-то простое шила — вполне.
Взгляд за Саньку, исполненный всякого коварства…
— … панталоны, к примеру!
Выпад пропал впустую, Чиж только плечами этак насмешливо. Художник! Панталонами таким не смутишь, потому как — развращённые они там, даже и баб голых рисуют.
— Какую брать будешь?
— Будем, — поправляю я Мишку, — тебе решать! Ты специалист.
— Хм, — он чуть прикусил губу и кивнул задумчиво, — подумаю.
— И… — чуть выдыхаю, — к доктору сходим.
В ответ на вопросительный взгляд вытаскиваю изрядно засалившуюся статью. Как он на это… — Хирург, — Мишка весь одеревянел, — с Москвы… тогда ещё?
— Ну… — неловко пожимаю плечами.
— Спасибо! — и только рёбрышки мои — хрусть! До боли! — Даже если и не выйдет ничего, я теперь знаю — у меня есть настоящий брат! Братья!
Санька обоих нас обнял. Постояли так чуть, и неловко стало, на улице-то обниматься. Разомкнулись. Мне только важным показалось уточнить:
— Чистое дело-то. И длинное! С такого годами деньги на благотворительность идти будут, в больницы-то. Просто ты — первый, брат.
Машинку Двойре возвращали без скандала, хотя тёте Песе хотелось много и громко высказать за чужую нравственность. Смолчала. Но так красноречиво, шо прямо-таки талант! Верю! Заместо тысячи слов — только губы поджатые, и такой себе взгляд постно-ехидный, што мне поаплодировать захотелось. Увидь её сейчас какой-нибудь режиссёр театральный, так и проб устраивать не стал бы, взял как есть!
Машинку зингеровскую купили, в тот же день. А што? Деньги есть! Часть долгов дядя Фима наличными отдал, на прогулять и просто так, штоб в руках подержалось.
Не так штобы и самая лучшая, по словам Мишки, но козырь есть — детали сменные достать легко. Ну и не думая!
— Вот, — сказал я, когда её привезли, — приданное. Ну или калым, это уж как хотите.
И краснею! Потом как намерения показал, а не так штобы — намёки намёкивать.
Тётя Песя ка-ак села, да ка-ак перекрестилась! Широко, размашисто, от всей своей еврейской души.