Отрок московский

– Готово, Кара-Кончар, – поклонился, положив ладони на колени, Бургут.

– Кали клинок, – распорядился командир.

А сам похлопал по щеке пленного воеводу. Голова безжизненно мотнулась из стороны в сторону, но не более.

«Не слишком ли я приложил его? Можно силы не рассчитать и весь разум отбить. Жаль, ежели так…»

– Готово, Кара-Кончар, – послышался голос помощника.

Федот, не глядя, протянул руку, и Бургут вложил ему в ладонь рукоять меча. Кончик клинка слабо светился багровым.

Когда горячее железо легко скользнуло по щеке, связанный застонал и открыл глаза. Тут же рванулся со звериным рыком, но ремни держали крепко.

– Кто ты? – спокойно спросил Федот.

– А ты кто? – с ненавистью выплевывая слова, ответил воевода.

– Тот, кто тебя победил.

– У, басурманин проклятый… – Пленник побагровел, дергаясь, будто мог разорвать путы.

Федот прижал клинок к его щеке. Запахло паленой плотью. Воевода рычал, стиснув зубы, его глаза налились кровью, на висках вздулись жилы.

– Будешь говорить, умрешь легко, – улыбнулся победитель. – Не захочешь, буду на лоскуты резать.

– Режь! Увидишь, как русский человек умирает!

– А оно тебе надо? – Федот зевнул, кивнул Бургуту.

Ордынец, нехорошо усмехаясь, срезал с воеводы кожаный поддоспешник и нательную рубаху. Он не слишком осторожничал, поэтому на груди и плечах воеводы проступили глубокие порезы, на краях которых неспешно набухали тяжелые капли крови.

– Еще раз повторяю: кто ты?

Ни словечка в ответ.

– Дурной ты, воевода… Хоть назовись – буду знать, за чью душу свечку поставить.

– Ты? Свечку? Нехристь!

– Почему это я нехристь? – пожал плечами Федот. – Крещеный, как и ты.

– Что ж ты служишь Орде?

– А человек служит тому, кому выгоднее.

– А родина как же?

– Разве я свою родину трогал? Или твою? Не я на тебя напал, а ты на меня.

– Нечего тебе, – скрипнул зубами пленник, – на нашей земле делать!

– Это мое дело. Что ж, по твоей земле и проехать уже нельзя?

– Басурманам нельзя! – отрезал воевода.

– А великим князьям ездить в Сарай за ярлыками на княжение можно? Ты ж не в лесу живешь! Князья рязанские и переяславльские, тверские и нижегородские кланяются Тохте-хану. Я служу Ялвач-нойону. Что тут такого? И будь уверен, все ему доложу. Как ты исподтишка напал на нас. Ночью, как тать… Кто знает, может, ты разбойник, а никакой не воевода?

– Я смоленскому князю служу! – Обидные слова Федота достигли цели.

– А что же на проезжих людей нападаешь?

– Ордынцы на моей земле всегда чужими были! И будут!

– А ты князя своего спросил? Может, я к нему заезжал да грамоту показывал от Ялвач-нойона на проезд беспрепятственный?

– Ничего ты не показывал! Я бы знал!

– Ну, может, и не показывал… – усмехнулся Федот. – Только разве мы сейчас на Смоленской земле?

Пленник рыкнул и промолчал.

– Вот видишь, воевода. Своевольничаешь ты. Я на тебя жаловаться буду.

– Жалуйся! Напугал, подумаешь! Все равно не бывать Русской земле под татарами!

– И как ты этого добьешься?

– Я не добьюсь. Ты же меня живым не оставишь. Но найдется князь на Руси, который сумеет и междоусобицы прервать, и силы собрать достаточные, чтобы хребет Орде сломать. Не из ныне живущих, так кто-то из их сыновей.

– Ты так думаешь? Ну, может быть… Дай Бог нашему теленку волка загрызть. Ни ты, ни я этого не увидим, пожалуй. Да… С чего ты взял, что я тебя живым не оставлю? Ответь на мои вопросы, и я уеду своей дорогой. А тебя отпущу. Коня, правда, не дам, уж не взыщи. Ни к чему мне погоня. Но лук оставлю со стрелами и нож. Авось с голоду в лесу не помрешь, выйдешь к деревне какой-нибудь. Ну? Что скажешь?

– Не верю я тебе.

– Ну, не веришь и не верь. – Федот пожал плечами. Вернул меч Бургуту.

– Жечь будем, Кара-Кончар? – кровожадно осведомился ордынец.

– Тебе бы все жечь… – вздохнул Федот. – Не хочу я его жечь. Честный воин. Бился славно. Слушай, воевода, я не собираюсь тебя выспрашивать, сколько у твоего князя серебра в казне или мечей в дружине. Ответь мне только, где взял эти кинжалы? – В его пальцах будто по волшебству возникли теча, крутанулись, легли лезвиями вдоль предплечий. – Зачем с собой возишь?

Приснославич недоверчиво на него поглядел.

– Дружок твой, что ли?

– Да как сказать… Буду честен с тобой, воевода. Учитель у нас один был. Он его предал, на смерть обрек. Понимаешь, воевода, отомстить я хочу…

Илья задумался надолго. Федот ждал внешне терпеливо, а сам уже начинал злиться. Может, прав Бургут? Прижечь каленым железом, из кожи лоскуты нарезать – заговорит как миленький. Но что-то подсказывало: нет, не заговорит. Предпочтет мученическую смерть. В княжеских дружинах на Руси много таких упрямцев. Служат не за страх, а за совесть, мук и смерти не боятся, а радуются хоть в погибели послужить отечеству. Время потеряешь, а ничего не добьешься. Уж лучше хитростью и лаской.

– Ну как мне еще попросить тебя, воевода, – сказал он проникновенно. – На колени не стану, не надейся. А хочешь, в ноги поклонюсь? Помоги мне, воевода! Братом будешь мне названым! Дай мне за учителя отомстить!

Приснославич посмотрел ему в глаза – немигающие и честные-честные.

– Меня Ильей кличут.

– Спасибо. А я – Федот. Ну так поможешь?

– У мальчишки эти кинжалы были. Я его на тракте повстречал. Между Смоленском и Дорогобужем. С ним еще татарчонок был.

– Улан-мэрген?! – воскликнул допросчик.

– И его ты знаешь?

– Знаю. Тоже змея хитрющая. Им человека обмануть, в душу ему влезть, а потом нож в сердце воткнуть ничего не стоит. Как ты уцелел, Илья, ума не приложу…

– Ну, мы, смоленские, тоже не пальцем деланные. Они, вместе с рыцарем-крыжаком, целый обоз купеческий уничтожили. А когда мой отряд подоспел, врать начали, будто не знают ничего, и они тут ни при чем.

– А сейчас они где?

Приснославич вздохнул.

– Хитрецами они оказались. И, похоже, чародейству не чужды. Сперва рыцарь ушел. Среди ночи, никто из моих сторожей не заподозрил ничего. Будто невидимый. Да еще коня моего свел, Орлика.