Отряд
Шрифт:
– Господи, красота-то какая!
– не удержался Митрий.
– Ну наконец-то пришли.
Беглецы дружно упали на колени и, перекрестясь, возблагодарили Господа за окончание пути.
– Интересно, - поднимаясь на ноги, озаботился Митька.
– Что же гости московские, завернут к погосту иль прямо поедут? Дорожка-то во-он, - он кивнул вперед, - в заозерье ведет. А погост-то, видать, на отшибе.
– Эвон, не завернули, - прищурив глаза, прошептал Прошка.
– Прямо поехали… во-он их возы видать.
Митрий тоже всмотрелся:
– Вижу…
Московские возы, словно букашки-жуки,
– Кузьминки, - вспомнив, пояснил Митрий.
– Кажется, так называется… А дорожка - Кузьминский тракт. На Архангельский городок, да есть и повертка на север - к погосту Тойвуйскому вкруг Онеги-озера, а дале - к Сумскому острогу, а уж там Белое море - и Соловки.
Прошка уважительно покачал головой:
– И откуда ты, Митька, все это знаешь?!
– Да был у меня один знакомец, монах, Царствие ему Небесное. Научил, что сам знал.
– Митрий вздохнул и перекрестился, после чего добавил и про Карлу Иваныча, «доброго свея», у которого как-то во все глаза рассматривал «чертеж земли русской». Не просто так смотрел, много чего и запомнил, особенно что к Тихвинскому посаду близко.
– Ну, что?
– взглянула на ребят Василиска.
– Идем, что ли? Солнышко-то, чай, скоро закатится.
Невелик оказался Спасский погост - церковь, кладбище да пяток изб, мимо которых вдоль поскотины тянулась дорожка на выселки. Вокруг церкви шумели березы, дальше, у подножия холма, синело озеро, еще дальше рос густой орешник, а уж за ним виднелись сосны и ели. Посовещавшись, беглецы решили к церкви не подходить, а выяснить о починке дядьки Кузьмы у какого-нибудь пастушонка. Как раз у околицы, на поскотине, паслось стадо коров. Рядом, под старой раскидистой березой, подложив под голову руки, лежал малец лет двенадцати - босой, белобрысый, веснушчатый, - рядом, в траве, валялся длинный пастуший кнут. Никакой собаки, слава Богу, не было - была бы, так давно б выскочила, почуяв чужих.
– Эй, парень, - выйдя из-за деревьев, тихо, чтобы не напугать пастушонка, промолвила Василиска.
Парнишка испуганно вздрогнул, перевернулся, но, увидев перед собою девчонку, облегченно вздохнул:
– Ты чего здесь?
– С Пашозерья я, - влегкую соврала Василиска.
– Родичей иду навестить на починок, да вот заплутала.
– А, с Пашозерья, - пастушок лениво улыбнулся.
– Знаю. А чей починок ищешь?
– Дядьки Кузьмы…
– Эвон!
– Парнишка покачал головой и присвистнул.
– А говорят, он уж давно в запустенье, починок-то.
– Да что ты?! Неужто правда?
– Ну, точно-то не скажу, а так, слухи ходили. Ты, дева, совсем не в ту сторону забралась. Починок Кузьмы во-он за тем озером, - пастушонок махнул рукой.
– Видишь - дорога?
– Угу, вижу. Там и избы.
– Избы - это Кузьминки, деревня с постоялым двором, а тебе еще верст пять подале надо, за холм да за лес… Ну, добредешь до Кузьминок, там спросишь - покажут.
Поблагодарив пастушка, Василиска улыбнулась и, перекрестившись на Спасскую церковь, ходко пошла в указанную сторону, моля Господа, чтобы не столкнуться
с кем-нибудь из причта - дьячком иль пономарем. Расспросы всякие начнутся, а духовным врать - последнее дело.Позади послышались торопливые шаги - то догоняли девчонку ее спутники.
– За Кузьминками, оказывается, починок-то, - оглянувшись, сообщила Василиска.
– Верст пять. Если стоит, если не в запустении.
– Да слышали мы, - Митрий усмехнулся и с тревогой посмотрел в небо.
– Эх, не успеем до темноты. Придется в лесу ночевать.
– Да может, и успеем, всего-то пять верст!
– уверенно заявил Прошка.
– А ну-ка, прибавим ходу.
– Ежели кого встретим - мы с Пашозерья идем, - оглянувшись по сторонам, в который раз уже напомнил Митрий.
– В монастырь, к Богородице Тихвинской приложиться. А что не в ту сторону путь держим - так заплутали малость.
Он еще что-то хотел сказать, да не успел - позади послышался скрип тележных колес. Ребята собрались было юркнуть в придорожный лесок - да уж больно редок он был, ну и запряженная парой лошадок телега уже выскочила из-за поворота.
– Эгей, люди добрые!
– придержав коней, засмеялся возница - молодой круглолицый парень с чуть кучерявившейся бородкой и длинной, падавшей прямо на глаза челкой.
– Куда путь держите?
– Здрав будь, - путники чинно поклонились.
– На богомолье идем, к Богородице Тихвинской, да вот заплутали.
– Хорошее дело, - одобрительно кивнул парень, внимательно осматривая беглецов.
Митька поежился - почему-то не понравился ему этот взгляд, больно уж пристальный был, липучий. Хотя, может, это просто так показалось.
– Вам лучше б заночевать, - между тем продолжал незнакомец.
– В Кузьминках как раз и постоялый двор есть - с паломников не возьмут много, а то и так, за молитву переночуете.
– Да у нас тут родичи дальние, на починке, - осторожно сообщил Митрий.
– Починок дядьки Кузьмы, не знаешь?
– Дядьки Кузьмы?!
– Парень присвистнул.
– Да это ж за лесом, верст семь с гаком. Не советовал бы я вам туда идти - дорожка-то там не очень, не дорожка - тропа, потемну уж точно заплутаете. Да и волков там много, в починке-то уж третью собаку сожрали, ироды!.. Да не думайте, садитесь, вон, на телегу, подвезу до Кузьминок. Там заночуете. А уж потом, с утречка - и на починок. Эвон, гляньте-ко, экая синь идет!
Путники повернули головы - и в самом деле, с востока, медленно пожирая на глазах темневшее небо, наползала огромная черно-синяя туча, сулившая ближе к ночи ливень, а то и грозу. Беглецы переглянулись и дружно полезли в телегу.
– Ну, вот и славно!
– Ухмыльнувшись, возница тронул вожжи.
– Тебя как звать-то?
– усевшись, спросил его Митрий.
– Никодим я. Николы-охотника сын. Н-но, милаи! Пошли!
Подгоняя лошадей, Никодим щелкнул языком. Заскрипели колеса.
Митрий исподволь разглядывал и телегу, и возчика - вроде бы ничего необычного, интересно только, куда этот Никодим на ночь глядя ездил? Что-то отвозил? А почему так поздно? И улыбка у него какая-то… словно бы приклеенная. Что еще там за постоялый двор, в этих Кузьминках? Наверное, немалый - тракт-то людный. О Боже! Так ведь там же, наверное, обозники!