Отрывочные наброски праздного путешественника

Бермудец, оплакивая покойника, придает ему высочайшую цену, говоря: «Он был настоящим луком!» Прославляя живущего героя, он сводит к нулю все другие похвалы, говоря: «Это лук!» Бермудец, наставляющий сына житейской премудрости, все свои советы, приказания и просьбы выражает одним словом: «Будь луком!»

Мы бросили якорь в десяти или пятнадцати шагах от пристани. Было воскресенье, день был ясный, солнечный. Люди на пристани, мужчины, юноши и мальчики, делились на две равные половины: черную и белую. Все были хорошо и чисто одеты, некоторые пестро, некоторые, напротив, с большим вкусом. Далеко нужно ехать, чтобы найти другой такой город, в двенадцать тысяч жителей, который бы мог выставить на пристани так прилично одетое население, притом без всяких усилий и приготовлений. Женщины и молодые девушки, черные и белолицые, случайно проходившие мимо, все были в красивых платьях, а многие в очень модных и элегантных. Из мужчин немногие были в летних костюмах, но женщины и девочки все, и замечательно, приятно было смотреть на их белые и светлые туалеты после наших темных.

У одной бочки с картофелем стояло четыре молодых джентльмена, два черных и два белых, все прилично одетые, все с тоненькими тросточками в зубах и все с поднятой на бочку ногой. Подошел еще один молодой джентльмен, с вожделением посмотрел на бочонок и, не найдя на нем места для своей ноги, задумчиво отошел искать другого. Он бродил по всей пристани, но безуспешно. Никто не сидел на бочках, как, это делают ленивцы других стран, но все отдельно стоящие бочки были заняты людьми. Всякий, чтобы дать ноге отдохнуть, ставил ее на бочонок, если еще не все места на нем были заняты. Привычки всех народов определяются вызывающими их обстоятельствами: бермудцы отдыхают на бочонках, вследствие редкости фонарных столбов.

Многие граждане вошли на пароход и горячо разговорились с офицерами о русско-турецкой войне, как я предполагал. Однако, прислушавшись хорошенько, я увидел, что ошибся. Они спрашивали: «Какова цена на лук?» — «Ну, что, как лук?» — «Почем лук?» Вполне естественно, так как это был их главный интерес. Удовлетворив его, они перешли к войне.

Мы поехали на берег, где нас ждал приятный сюрприз: ни у пристани, нигде кругом не было видно ни извозчиков, ни лошадей, ни омнибусов. Никто не предлагал нам своих услуг, никто нас не беспокоил. Я заметил, что это совсем, как на небесах. Его преподобие посоветовал мне, сердито и даже язвительно воспользоваться таким прекрасным порядком вещей. Мы знали, что здесь существует нечто вроде пенсиона для приезжающих и теперь нам нужно было только, чтобы нас туда доставили. В это время проходил маленький босоногий чернокожий мальчик, в самых антибермудских лохмотьях. Его зад был до такой степени испещрен разноцветными квадратными и треугольными заплатами, что можно было почти наверное сказать, что это карта, вырезанная из географического атласа. Мы сговорились с ним и пошли по его следам. Когда солнце светило на него, за ним можно было идти, как за светляком. Он водил нас из одной живописной улицы в другую и довел, куда следует, ничего не взяв за свою карту и лишь безделицу за услуги. Поэтому его преподобие удвоил ему уплату. Мальчуган принял деньги с таким сияющим взглядом, который ясно говорил: «Этот человек настоящий лук!»

У нас не было рекомендательных писем, фамилии наши на пароходном списке были перевраны, никто не знал, честные мы люди или мошенники; поэтому мы рассчитывали прекрасно провести время, в том, конечно, случае, если в наружности нашей не окажется ничего подозрительного и двери пансиона не закроются перед нами. Все обошлось без хлопот. Бермудцы, мало опытны по отношению к мошенникам и совсем не подозрительны. Нам дали большие, чистые, светлые комнаты во втором этаже, выходящие окнам в палисадник, полный цветов и цветущих кустарников: камеа, лилия, лантаны, гелиотроп, жасмин, розы, гвоздика, махровая герань, олеандры, гранаты, голубая иппомея громадных размеров и множество незнакомых мне растений.

Мы совершили длинную, послеполуденную прогулку и скоро открыли, что этот ослепительный белый город построен из белого коралла. Бермуда — коралловый остров, покрытый шести дюймовым слоем земли. У каждого жителя есть собственная каменоломня. На каждом шагу вам попадаются квадратные выемки в горах, с отвесными стенами, неиспорченные заступом или киркой. С первого взгляда вам кажется, что отсюда целиком высечена огромная глыба для постройки дома; но вы ошибаетесь, хотя материал взят действительно отсюда и вот каким образом коралл пробивается насквозь, на какую угодно глубину, обыкновенно от десяти до двадцати футов и вынимается квадратными большими кусками. Сверление производится резцом с ручкой в двенадцать — пятнадцать футов длины. Его употребляют, как обыкновенный лом, когда им пробивают отверстие или как мутовку, когда ею сбивают масло, так мягок этот камень. Затем обыкновенной, ручной пилой эти скалы перепиливаются на огромные, красивые кирпичи. Большею частью в них два фута длины, фут ширины и около шести дюймов толщины. Их свободно складывают в кучи и дают им окрепнуть; так они лежат с месяц. Затем начинается постройка. Дом сложен из этих кирпичей, покрыт широкими коралловыми плитами в один дюйм толщиною. Плиты эти наложены рядами, одна на другую, так что крыша имеет вид лестницы с низкими ступеньками или террасами. Грациозные живописные трубы выпилены из кусков коралла, нижняя веранда и дорожка к калитке вымощены кораллом, ограда построена из массивных коралловых столбов с широкими верхушками и тяжелыми косяками у ворот. Все это выпилено красивыми узорами и покрыто сверху крепким раствором извести, толщиною в ноготь большого пальца. Восходит солнце и освещает эту картину, и тут, вы невольно жмурите непривычные глаза, из боязни, чтобы они не отказались служить вам. Это самая белейшая белизна, какую только можно себе представить, самая ослепительная. Бермудские дома не похожи на мраморные; их белизна гораздо гуще, в ней есть что-то неопределимо изящное, отличающее ее от мрамора. Мы долго придумывали, с чем бы сравнить эту белизну, как описать ее, нашли. Это точь в точь белизна глазури на кондитерских тортах, с тем же едва заметным неописуемым глянцем. Белизна мрамора скромна в сравнении с этой.

После обмазки известью между кирпичами нельзя отыскать ни одной трещины, ни одной соединительной линии, от самого основания дома, до верхушки трубы. Все здание как будто целиком высечено из одной глыбы, в которой потом пробиты окна и двери.

Белый мраморный дом имеет неприветливый вид; от него веет холодом, могилой; мрамор мешает вам говорить, угнетает вас. Совсем другое бермудский дом. В его живительной белизне есть что-то веселое, радостное, особенно когда освещает его солнце. Если он грациозно и красиво построен, как большинство бермудских домов, то до такой степени очаровывает вас, что вы не в состоянии отвести от него глаз до тех пор, пока они не заболят от напряжения. Одна эта аккуратно вырезанная, кокетливая труба, слишком белая для нашего мира, одной стороной сияющая на солнце, с другой покрытая нежною тенью, способна овладеть вашим вниманием на целые часы. Я не знаю другой страны, в которой бы можно было любоваться и восхищаться печными трубами. Эти утопающие в зелени снежные домики прелестны. Невозможно удержаться от восклицания, когда целый домик, иногда внезапно вырастает перед вами в каком-нибудь уголке извилистой загородной дороги.

Куда бы вы ни пошли, в городе ли, в деревне ли, везде вы находите эти снежные дома, всегда окруженные массою ярких цветов. Но стены не обвиты виноградом: он не держится на жесткой, скользкой известке. Куда бы вы ни шли, в городе или по сельским дорогам, между небольшими картофельными фермами, дорого стоящими дачами и участками непаханной земли, везде эти девственно белые домики сверкают сквозь листву и цветы и попадаются вам на каждом повороте. Самая крошечная хижина так же бела и непорочна, как и величественный дворец. Нигде нет грязи, нет вони, нет луж с валяющимися в них свиньями, никакого беспорядка, небрежности, недостатка нарядности и чистоты. Дорога, улицы, дома, народ, платье, — все, что видит глаз, замечательно опрятно и чисто. Это самый опрятный город в мире.

Смотря на все это, невольно задаешь себе вопрос: где же живут бедные? На это ответа не получилось. Мы решили предоставить решение его будущим политикам и дипломатам.

Что за чудное, обаятельное зрелище представил бы из себя один из этих загородных сияющих дворцов с его темно-окрашенными верхушками и косяками окон и зелеными ставнями, с его изобилием зелени и цветов, ласкающих взор в мрачном Лондоне! Каким блестящим сюрпризом был бы он даже в любом из американских городов.

Бермудские дороги представляют из себя нечто иное, как выбитые на несколько дюймов в твердой коралловой почве мелкие канавы, с сглаженным сверху руслом; когда попадается обвал, глубина их достигает нескольких футов. Делаются они очень легко и просто. Коралловые зерна грубы и пористы; дороги, как будто сделаны из грубого белого сахара. В них есть одно неудобство: их необыкновенная белизна и чистота. Когда вы идете по ней, солнце с такою силой отражается в ваших глазах, что вам постоянно хочется чихать. Старый капитан Том Боулинг нашел еще и другое неудобство. Встретившись с нами, он все время шел по краю дороги. Наконец, он объяснил причину: «Я, видите ли, имею привычку жевать табак, а эта дорога так раздражительно чиста!»

Мы в этот день сделали несколько миль при ослепительном сиянии солнца, белых домов и дороги. Глаза наши начинали сильно утомляться. Но вот вдруг появилась благодатная, успокоительная тень; приятно пораженные, мы подняли глаза и увидели, что она падает от проходящего мимо черного, пречерного негра. В благодарность за его появление, мы ответили ему на его военный салют и опять вступили в безжалостную белизну.

Встречавшиеся нам чернокнижие женщины и дети обыкновенно кланялись нам и разговаривали, мужчины большею частью отдавали по военному честь. Этому они научились у солдат. Англия с незапамятных времен держит здесь гарнизон. Привычка молодых людей ходить с тросточками тоже, полагаю, заимствована у солдат, которые ходят с тросточками в Бермуде, также как и в других обширных британских владениях.

Загородные дороги самыми восхитительными изгибами извиваются туда и сюда и на каждом шагу готовят вам сюрпризы: колеблющиеся массы олеандров, виднеющиеся из далеких выступов, как розовое облако солнечного заката, внезапные погружения в сады, жизнь и деятельность, за которой следуют такие же внезапные погружения в темные и молчаливые дебри лесов, убегающие видения белых крепостей и маяков, отражающиеся на небе в виде далеких горных вершин, блестящая зелень моря, на минуту мелькающая из-за открытых полянок и снова исчезающая опять, лес и уединение, время от времени, новый открытый переход, и вдруг совершенно неожиданно вся ширь океана, с его роскошными, мягкоцветными полосами и грациозно-колеблющимися парусами.

Идите по какой хотите дороге и вы не останетесь на ней и с полмили. В ней есть все, кто можно требовать от дороги: она обсажена деревьями и чудными цветущими растениями, она тениста и приятна или залита солнцем и все-таки приятна. Она приводит вас к прелестнейшим, идеальнейшим домам сквозь лесные чащи, погруженные в глубочайшую тьму, оживленную иногда пением птиц. Она все время извивается, все время обещает что-нибудь новое, тогда как на прямых дорогах все сразу видно и весь интерес их сразу истощается. Все это есть в ней, но все-таки вы не останетесь на ней с полмили, так как по обе стороны то и дело отделяются от нее маленькие соблазнительные, таинственные тропинки; они точно также извиваются и разветвляются и скрывают то, что впереди, и вы не можете удержаться от соблазна покинуть избранную вами дорогу и перейти на эти, за что обыкновенно вполне вознаграждаетесь. Поэтому прогулка ваша по внутренности острова всегда оказывается самою неопределенною, запутанной и круговоротной, какую только можно себе представить. Разнообразия масса. Иногда вы вдруг оказываетесь в открытом поле, с болотом, поросшим толстым тростником в 10 футов вышины с одной стороны, и грядками картофелю и луку — с другой. Затем попадаете на вершину горы, а вокруг вас расстилается океан, с разбросанными по нем островами. Вот вдруг дорогу пересекает глубокая пробоина, с отвесными стенами в 30 футов вышины, покрытая самыми причудливыми наслоениями, указывающими на внезапные поднятия здесь почвы в былые времена, украшенная там и сям случайно при гнездившимся цветком или виноградной лозой; время от времени ваш путь выходит на берег моря и вы можете смотреть вниз, сажени на две или на три вглубь, сквозь прозрачную воду и следить за бриллиантовыми переливами света на песчаном или скалистом дне до тех пор, пока не утомитесь, если только вы так созданы, что можете утомляться подобными вещами.