Отшельник. Его девочка

— Я… мам… в общем тут такое дело, — бормочу, прикрыв веки. — Я устроилась на работу. Теперь смогу помочь тебе и Степке.

— Что? — слышу в голосе негодование и раздражение. — Дарина, на какую работу?

— Мам, тут будут хорошо платить. Ты сможешь совсем не работать. Я обеспечу и тебя, и брата!

Мама напряженно молчит пару секунд.

— А я поняла, — заявляет таким тоном, что у меня сердце подпрыгивает в горло и больно раздувается там воздушным шариком. — Ты, Дарина, захотела легких денег и красивой жизни. Верно?

— Ма, я тебе помочь хочу!

— Да ты что! — фыркает ядовито. — А мне такая помощь не нужна! Знаю я, куда ты там устроилась. Не ожидала, что дочь у меня вырастит такой…

— Мам, ты что такое говоришь…

— А ничего, Дарина, ничего! Я тебя воспитывала так, чтобы ты была гордой, недоступной, скромной. Всего в меру! А ты на легкие деньги повелась, да?

— Ну… не такие уж и легкие, — вздыхаю с приглушенным стоном.

— Дарина, я запрещаю тебе работать проституткой! — остервенело вскрикивает мама.

У меня в ушах звенит от ее резких слов и повышенного голоса.

— Что? — шевелю губами, а звука нет. — Мам!

— Мне такие грязные деньги не нужны!

— Нет, мама! Нет! Помнишь, Давыдов давал объявление, что ему нужна домработница?

— Дарина, ты мне лапшу на уши не вешай, ладно? Знаю я про этого Давыдова! Он себе не домработницу искал, а шлюху!

— Нет!

— Что, хочешь сказать, он тебя спать с ним не принуждает?

— Мама! — вскрикиваю и падаю на кровать спиной.

Сгореть хочется со стыда, что родная мать меня в таком подозревает.

Мне даже душно становится, и по телу дрожь до самых косточек прошибает.

— Все с тобой ясно, Дарина! Я от тебя, конечно, чудес не ждала, но чтобы ты начала телом торговать!

— Да блин, мам! Ну каким телом? Ты говоришь полный бред!

— Я даже разговаривать с тобой больше не буду! Ты… — понижает голос до хриплого шепота. — Ты мне больше не дочь!

Я закрываю рот рукой. Слезы катятся вниз по вискам, неприятно щекочут кожу.

— Что ты такое говоришь? — обессиленно выдыхаю.

Я не ожидала такой бурной реакции.

— Это просто должность горничной! — убеждаю ее снова и снова.

— Все, — безапелляционно бросает в трубку разгневанный голос. — Пока!

— Мам…

Но вместо ответа только три гудка.

Отбрасываю телефон в сторону, из груди рвется болезненный стон.

Конечно, я знала, что мама будет недовольна. Думала, скажет что-то про мою учебу, типа нельзя было бросать, ведь столько сил уже вложено. Но вот такой реакции я точно не ожидала.

Она ведь просто с грязью меня смешала! Даже слушать меня не стала! Только обвинила в том, чем я не собираюсь заниматься никогда в жизни.

Громко всхлипываю и переворачиваюсь на живот. Утыкаюсь носом в подушку, прикусываю наволочку, сильно стискиваю челюсти.

Как же неприятно…

Как же больно и мерзко!

Я ведь все это для нее и для Степки!

Только ради них пошла на этот шаг. Не для себя, не для красивой богатой жизни. А ради семьи!

А в итоге мама мне в душу плюнула.

Грудь горит огнем, а горло сжимают невыносимые рыдания.

Да я ведь еще девственница! Как я могу быть проституткой? Я ничего в постели не умею!

Как родной человек может в таком меня обвинять?

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем мне удается немного успокоиться. Я хожу по комнате, глубоко дышу, приоткрыв окно.

Прохладный ночной воздух наполняет пространство. Обволакивает меня и успокаивает.

Вот только пить очень хочется. Во рту настоящая пустыня. И после моей тихой истерики голова начала болеть.

Мне бы сейчас таблетку.

Аптечка на первом этаже.

И питьевая вода тоже там, на кухне.

Только мне по правилам Льва Сергеевича нельзя покидать свою комнату ночью.

Сажусь на край кровати и заламываю пальцы. Вязкая горькая слюна просто плавится на языке. У меня есть своя ванная комната, но вода там непригодна для питья. С примесью хлорки какой-то. По крайней мере запах специфический есть.

Я не рискну пить такую воду.

Лучше быстро спуститься на первый этаж и вернуться.

Уверена, что меня никто не заметит даже.

После неудачного разговора с мамой чувствую себя просто ничтожеством.

И даже если Лев Сергеевич поймает меня сейчас где-то на первом этаже и уволит за нарушение запрета, я нисколько не расстроюсь. Вернусь домой, продолжу учиться, а с деньгами… может, мама кредит возьмет? Очередной…

Мы и так по уши в долгах.

Черт!

Кусаю пересохшие губы, жажда просто невыносимая.

Осторожно подхожу к дверце в свою комнату и открываю ее. Прислушиваюсь.

Тишина звенит в стенах замка.

Накинув на ноги резиновые тапочки, я осторожно крадусь к лестнице, освещая себе путь фонариком телефона. Чувствую себя шпионкой в крутом боевике.

Спускаюсь на третий этаж… второй… первый…

Кругом тихо. Слышно, как кузнечики звонко стрекочут в траве у дома. И где-то в дали гулко ухает сова.

В доме прохладно, пахнет расплавленным воском.

Кто-то свечи жжет?

Осматриваюсь в столовой, свет включать боюсь, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания. Мне и так страшно просто до жути… описаться готова в любой момент.

Кладу телефон фонариком вверх на столешницу, достаю аптечку и нахожу обезболивающие таблетки. Наливаю воду из кулера в стакан.

Жадно пью большими глотками прохладную вкусную воду.

Кто-то говорит, что вода всегда имеет одинаковый вкус. Только вот я так не считаю.

Мне кажется, что вода везде разная.

А в этом замке она просто невероятная. Как из колодца. Свежая, немного сладковатая. Прикрываю веки от наслаждения.

Ммм…

Мне прямо легче становится.

Да, маме тяжело принять мой выбор. И про Давыдова Льва Сергеевича действительно ходят ужасные слухи. А моя мама легко внушаемая и верит в то, во что верить никак нельзя.