Отшельник

Тимур страшно удивился:

– То есть как? У тебя во дворе уже почти целый месяц живут двое людей, с которыми ты ходишь на охоту и вообще видишься каждый день, а ты не знаешь, как они устроились?

– Ну… - я пожал плечами, - неловко как-то, это же все-таки не казарма, чтобы я заходил туда, когда мне заблагорассудится.

– Ну, ты даешь!
– Тимур решительно поднялся из-за стола, - пошли, посмотришь. У них ведь там шаманские причиндалы всякие имеются, почти что вуду.

– А ты и про вуду знаешь?

– Слушай, Майкл, ты меня что - за сибирского валенка держишь? Думаешь, я темный, как галоша?

– Все, молчу, - я тоже встал, - ну, давай, веди меня к своим шаманам.

* * *

Поздним вечером, около двенадцати часов ночи, дверь ресторана «Шконка» распахнулась, и на улицу вышли двое. В темноте их нельзя было разглядеть, но у двух стоявших напротив ресторана черных машин, «мерседеса» и «лексуса», сразу же загорелись фары и заурчали двигатели.

Провожавший припозднившихся посетителей метрдотель расторопно открыл перед каждым из них дверцы машин, потом подобострастно поклонился и, оглядевшись, вернулся в ресторан.

Черные автомобили уехали, и на пустынной полутемной улице настала тишина. Ресторан «Шконка» находился на окраине Томска, место здесь было тихое, и никто не увидел, как через некоторое время из кустов вышел человек в темной одежде.

Он долго стоял, прислонившись к толстому стволу дерева, и внимательно осматривался. Потом, убедившись, что на улице и в самом деле никого нет, он подошел к висевшему на стене детского сада железному ящику с нарисованными черепом и костями, со скрипом открыл его и вынул оттуда небольшой чемоданчик. Еще раз осмотревшись, он закрыл трансформатор и скрылся в кустах.

* * *

Знахарь и Тимур сидели перед компьютером и смотрели, как глава администрации Борис Тимофеевич Вертяков и его брат, вор в законе Саша Кислый, решают судьбы своего народа. Тимур шевелил скулами и шепотом матерился, а Знахарь как человек, привычный ко всему, просто внимательно смотрел и слушал.

– … так что все путем, - сказал Кислый, - с этим французским детским садом мы все решим. Братва пробьет директора, а с самими французами мы тоже разберемся. Не хрен тут благодеяниями заниматься, когда у уважаемых людей денег не хватает!

Вертяков засмеялся и сказал:

– Садик этот - семечки. Ты вот лучше скажи, что с кедровником делать будем. Михайлов сказал, что…

– Подожди, - перебил его Кислый, - кто этот Михайлов, напомни, а то у меня с памятью что-то… Столько дел!

– Ну, как кто! Депутат он, в думе сидит.

– Сидят на зоне, - поучительно заметил Кислый, - а в думе заседают.

– Какая разница, - ответил Вертяков, - сегодня он в думе заседает, завтра на зоне сидит, а потом снова наоборот - сам знаешь!

– И то верно, - согласился Кислый, - ну так что там этот Михайлов?

– Он сказал, что не сможет прикрывать нас вечно. Мы должны сами решать все вопросы. Документы он нам продвинул и считает, что на этом его работа выполнена. Но если они там решат, что все нужно вернуть, как было - то есть все-таки признать кедровник заповедником, - он не сможет ничего сделать и даже будет поддерживать большинство.

– Ну, дает, - Кислый сузил глаза, - как бабки хавать, так он первый, а как за базар отвечать, то - как большинство скажет?

– Получается, что так, - кивнул Вертяков.

– Но ведь он же, падла, сказал, что все тип-топ, что мы можем не беспокоиться, что он прикроет нас по-любому!

– Сказать-то он сказал, но у него в Москве дела поважнее наших будут, так что, если ему будет выгодно, он нас продаст и глазом не моргнет. А сам отмажется, будь уверен.

Вертяков знал, что говорил.

Михайлов действительно был продажным на все сто процентов и поэтому был опасен. Его нужно было устранить, но Вертяков хотел, чтобы инициатива исходила от брата, а не от него, и поэтому умело разжигал в Кислом злобу и ненависть к московскому взяточнику.

– Значит, говоришь, он нас не прикроет… - сказал Кислый задумчиво.

– Нет, не прикроет, - согласился Вертяков.

– И в случае чего сдаст, не думая…

– Сдаст.

Кислый помолчал немного, потом слегка хлопнул себя по колену и, вздохнув, сказал:

– Значит, надо его валить.

– То есть как - валить?
– притворно обеспокоился Вертяков.

– А вот так - пиф-паф! А потом по новостям посмотрим, как мертвое туловище в труповозку грузят, и выпьем за его упокой.

– А может…

– Никаких может.

– Ну, как скажешь, - Вертяков развел руками, - я против тебя идти не могу.

– Вот так и скажу, - Кислый взглянул на брата и подмигнул ему, - да ты не беспокойся, все будет в ажуре. Первый раз, что ли? Давай-ка по рюмахе!

Они налили и выпили.

Кислый захрустел огурцом, а Вертяков положил на ломтик белого хлеба полную ложку черной икры и с аппетитом откусил кусок.

Некоторое время они молчали, потом Вертяков сказал:

– А что с этими крестьянами делать, я просто ума не приложу. Через три дня приезжает комиссия из Москвы, специально по этому делу. Пять убитых селян - это тебе не хухры-мухры! Здешние менты схвачены, сам знаешь…

– Начальник милиции у меня - вот где!

И Кислый сжал костлявый кулак.

– Правильно, - кивнул Вертяков, - но это - здешние. А если за дело возьмется московская прокуратура, то сам понимаешь, гореть будем, как свечечки. Они ведь наверняка захотят показательное дело организовать - дескать, смотрите, как мы с коррупцией боремся.

– С коррупцией, с коррупцией… - Кислый вертел в пальцах вилку и о чем-то усиленно думал.

Потом он поднял голову и, взглянув на Вертякова, спросил:

– А сколько там всего крестьян-то этих?

– Восемьдесят два человека, - Вертяков несколько часов назад просматривал документы, касающиеся села Ореховое.

– Восемьдесят два… - Кислый налил себе водки и залпом выпил, - а ты помнишь, что сказал Отец всех народов?

– Он много чего наговорил, - резонно ответил Вертяков.