Отшельник

Ночью, как ни странно, проще. Караул у Ивановской башни отчаянно демпинговал, и за два «вознесения» тверской чеканки пропустил припозднившихся путников.

(Примечание автора: Сюжет с полётом Александра Македонского на орлах был настолько популярен, что попал на монеты сразу нескольких княжеств)

Город не спал. Он чутко дремал, готовый в любое мгновение очнуться от тревожного забытья и вспыхнуть заревом пожаров, взорвать угрюмую тишину лязгом железа, залить сбегающие к Волге улочки своей и чухой кровью. Город не смирился. Город не простил. Город чего-то ждал.

И потому горели костры, освещающие насторожённые лица, играя бликами на бронях и шлемах. Нет доверия злому городу, где жители железные, а сердца у них каменные.

Пришлые тоже не лучше — дружинники князей Шуйских поглядывают вокруг хозяйским взглядом, будто каждому из них дан ярлык на Великое Княжение. Отрыжки шайтана, камнями побиваемого! Набрали ублюдков по степи, не умеющих отличить копейное древко от собственного зебба…

Собаки не лают. Почему любые захватчики в первую очередь рубят собак? Но сейчас это на руку.

Самарин проскользнул мимо караула незамеченным. Те смотрели на огонь, заворожённые замысловатым танцем языков пламени, а постреливающие поленья вовсе заглушили почти неслышные шаги по мощёной дубовыми плахами улице. Крылечко с резными перилами, пахнущее свежим деревом. Оно и нужно.

Теперь ящик с плеча. В густой тени не видно, как Андрей Михайлович копает ножом ямку, что-то делает, и пятится назад, разматывая за собой… верёвку? Дионисию с колокольни и не разглядеть даже в бинокль.

Скрипят ступеньки лестницы, и ствол автомата поворачивается в сторону тёмного провала. Чуть дребезжащий старческий голос успокаивающе и едва слышно предупредил:

— Это я.

С отцом Евлогием столкнулись нос к носу когда ломали нехитрый замок на двери в колокольню. Местный поп страдал бессонницей и смог разглядеть две неясные тени, а чувство ответственности взяло верх над страхом перед возможными татями. Ведь даже татары церкви не трогают, а какие-то… А ежели убьют, так на всё воля Божья.

— Что, и правда не трогают? — удивился Самарин.

— Так есть, — подтвердил отец Евлогий. — Говорят, будто на землях кесаря сарацины с туркой лютуют, но у нас нет такого.

— И дорого обходится спокойствие?

— По всякому.

Теперь вот престарелый поп пришёл к Дионисию со странной просьбой:

— Сыне, хочу смерть принять мученическую.

— Это не ко мне.

— Как в Писании сказано — за други своя.

— Зачем?

— Старый я. Так хоть память останется.

Вернувшийся с вылазки к княжеским покоям Самарин услышал последнюю фразу, но поначалу промолчал. Сел в сторонке, вытер рукавом выступившую испарину, и только тогда спросил:

— И сколько же тебе лет, старый?

— Седьмой десяток пошёл в аккурат на Троицу.

— Мафусаил, одним словом. А мне вот восьмой идёт.

Андрей Михайлович слегка лукавил, так как переход в прошлое скинул минимум вдвое от прожитых лет, но мысль батюшки о самопожертвовании ему не понравилась категорически.

— Боярам да князьям Господь счёт иначе ведёт! — священник перекрестился.

— И что ты предлагаешь?

План был простой и незамысловатый. Батюшке уже приходилось видеть огнестрельное оружие в действии, и по его уверениям из такой крохотной ручницы попасть с высокой колокольни в хана Махмудку невозможно. Поэтому он предлагал не тратить попусту драгоценный порох, и использовать его иначе. В будущем это назовут поясом шахида, а сейчас…

— Огниво только своё мне отдашь, — костлявый палец указал на зажигалку, которую Самарин крутил в руке. — Это же огниво, верно?

Андрею Михайловичу очень хотелось курить, что ещё больше портило настроение:

— Подвига тебе захотелось, старый чёрт? И нехрен креститься, будет тебе подвиг.

Глава 8

Старая истина, что нет хуже, чем ждать и догонять, не всегда верна. Если со вторым при определённых условиях можно согласиться, то первое неверно в корне. Ожидание, это возможность собраться с мыслями, вспомнить кое-что, сделать правильные выводы и составить планы на будущее. Только человек не умеющий работать, в том числе и над собой, не умеет ждать. Ленивый считает предоставленное жизнью свободное время привычным бездельем и страшно устаёт от него. Устаёт тоже привычно.

Самарин использовал ожидание для изучения города. Ему много раз приходилось бывать здесь в двадцать первом веке, и он помнил Кремль, помнил башни под зелёными шатровыми крышами, выставку военной техники у кремлёвской стены, помнил удачно сделанную ночную подсветку и всегда многолюдную в любое время суток площадь Минина. Сейчас Нижний Новгород совсем другой — маленький, деревянный, застроенный роскошными теремами в верхней своей части, и вросшими в землю курными избушками в подгорной половине. Внизу селится самая голытьба и кожемяки, чьи мастерские прилепились к стене с внешней стороны.

Нижняя часть города уже проснулась, и с колокольни хорошо виден копошащийся человеческий муравейник. Тысяч шесть жителей в городе? И пять из них там, под горой. Но никого даже угрозами не заставишь перебраться в многочисленные слободы. Вопрос статуса. Последний голодранец, добывающий пропитание неизвестным способом, смотрит свысока на вполне процветающего кузнеца с Ильинской слободы или мастеров-лодейников с Красной. Он — местная аристократия. Он коренной. Он не понаехавший.

Может быть, в других городах иначе. Здесь так было и будет. Каменные люди с железными сердцами…

Ну что, время? Самарин тихонько постучал по полу звонницы, и тотчас услышал такой же стук в ответ. Дионисий внизу, чтобы задержать незваных гостей, когда всё начнётся. Кстати, да прямо сейчас всё и начнётся, пока встающее над Волгой солнце слепит глаза и не позволяет разглядеть тонкую нитку полёвки.

Тяжёлый язык тихонько ударил в тёмную бронзу самого большого колокола… Бум-м-м… Ещё сильнее! Бум-м-м!

Звонницу церкви архангела Михаила дружно поддержали колокольни других храмов города. Бум-м-м… Это и есть подвиг отца Евлогия — не самопожертвование, но дело. Сейчас появятся любопытствующие зазвучавшим во внеурочный час перезвоном, и тогда…

Ждать пришлось долго, более получаса. Важные персоны не могут выскочить на крыльцо в одних подштанниках, чтобы обматерить виновников внезапного шума, прервавшего самый сладкий утренний сон. Пробуждение такие персон есть целый ритуал — им нужно одеться с помощью десятка слуг, потянуться, почесаться, пообещать удавить нерадивых и обезглавить нерасторопных… А потом величаво прошествовать. Именно прошествовать, ибо торопливость с суетливостью присущи только черни.

Андрей Михайлович хоть и матерился вполголоса, но в глубине души радовался строгой иерархии в принятии решений. Как же можно лезть куда-то без прямого приказа? В двадцать первом веке уже давно бы проявили инициативу и свернули звонарю морду на сторону.