Оттенки страсти

И преуспел! Сэкономил целый час, если не больше. Тут же сел за руль и погнал в обратный путь.

А дома его ждала телеграмма. Он машинально открыл ее и тут же окаменел. Извещали о смерти отца. Прежде чем на него нахлынула горечь утраты, пришло осознание всего, что связано с похоронами. Масса хлопот! В любом случае завтра утром он должен быть в Шотландии. Он стал поспешно отдавать распоряжения слугам – подготовить машину, упаковать вещи, обзвонить ближайших родственников и известить телеграммами дальних.

– А где сейчас ее светлость? – поинтересовался он у камердинера.

– Миледи у себя, милорд.

Мона ужасно расстроится, подумал Питер. Она ведь искренне любила герцога. Наверняка жена захочет проводить его в последний путь. Он быстро поднялся наверх, громко постучал в дверь ее спальни и, не дожидаясь ответа, вошел. Аннет, стоя на коленях перед большой коробкой на полу, складывала туда какие-то вещи. Мона стояла рядом. Увидев его, она вздрогнула.

– Я… – начала она и неожиданно замолчала.

– Сегодня утром умер мой отец, – тихо проронил Питер. – Вечером мы выезжаем в Гленак. Как думаешь, хватит времени на сборы?

– Вечером? – переспросила Мона каким-то неестественно напряженным голосом.

– Да, дорогая!

– Ах, боже мой! – вскрикнула она и пошатнулась, словно вот-вот лишится чувств.

Питер подхватил ее на руки и осторожно отнес на постель.

– Не волнуйтесь, милорд! – тут же пришла на помощь Аннет. – Это просто шок! Положитесь на меня. Я сама приведу миледи в чувство!

С этими словами старая няня довольно бесцеремонно вытолкала Питера за дверь. Реакция Моны на известие о смерти отца очень его расстроила. Он и подумать не мог, что жена примет все так близко к сердцу.

Впрочем, уже в следующую минуту он начисто об этом забыл. Столько дел вдруг навалилось сразу, и все надо успеть до отъезда. Но сейчас сцена в спальне Моны снова отчетливо всплыла в его памяти. Так куда же она все-таки собиралась? Зачем упаковывала вещи? Ответ напрашивается сам собой. Ведь она сама призналась ему, что знала, куда и на чем отправляется Алек. Итак, «Каримато», следующий курсом на Ямайку. Ну, конечно! Куда же еще? Ведь у брата там бунгало. Питер был знаком, по крайней мере, с двумя женщинами, которые в свое время точно так же купились на лживые посулы Алека, наверняка тоже рисовавшего им райские кущи на фоне океана. Что-то вроде тайного медового месяца вдали от посторонних глаз. Наивные дурочки верили в то, что этот рай продлится всю жизнь. Но Алеку быстро наскучила что одна, что другая дама сердца, и он довольно бесцеремонно выставил обеих вон. Бедняжка Мона! Наверняка он готовил ей точно такую же участь. Можно представить себе, каково это проснуться однажды утром и обнаружить, что чародей изволил устать и не желает более заниматься сеансами магии со своей зачарованной жертвой. Вот так рассеивается цветное марево иллюзий, а на смену страсти приходит ненависть. Те двое! Сколько позора и унижений выпало на долю несчастных женщин! Свет отринул их с той же беспощадной легкостью, с которой они в свое время бросили все ради сомнительного приключения с Алеком. И вот мрачный финал скоропалительного романа: доброе имя втоптано в грязь, муж, дети, друзья – все отвернулись от них. Помнится, одна из этих жертв его брата даже обращалась к нему за помощью. И он был преисполнен сочувствием к ней и искренне восхищался ее отчаянными усилиями начать жить с нуля и заново построить то, что было так опрометчиво разрушено.

Ах, Мона, Мона! Неужели и ты позволила коснуться себя этим грязным рукам?

Или они казались тебе чистыми? И этот негодяй любил тебя так, как я не смел себе помыслить даже в самых сокровенных своих мечтах.

Да, скорее всего в Лондоне между ними что-то было. Вот уж, наверное, посмеялись всласть над обманутым мужем, так легко отпустившим жену к любовнику! Иначе с чего бы ей запирать двери собственной спальни в ночь накануне отъезда Алека? Разве он посмел хоть раз потревожить ее покой, особенно если она уже спит? Но запираться-то зачем? А затем, что они уже все спланировали. Они собрались отплыть на Ямайку вместе! Итак, вина доказана, и высокий суд приступает к оглашению приговора.

Приговор! Питер чувствовал, что какая-то часть его души противится обвинениям и призывает к состраданию. Но! Справедливость должна восторжествовать! Разве не в этом смысл правосудия?

– Виновна!

Кажется, кто-то произнес это слово вслух. Но кто? Питер лихорадочно оглянулся вокруг. Господи, это же он сам выкрикнул приговор. Виновна!

Он только сейчас заметил, что у него мокрые руки и грудь. Оказывается, все это время он ничком лежал на траве. Где? Трудно понять. Все вокруг утопало в тумане. Он весь продрог. Ночь была холодной, правда безветренной. Питер с трудом поднялся с земли. Вся его одежда пропиталась влагой и стала тяжелой, тело ныло и болело, словно после долгой и отчаянной драки. Да, в этой драке ему досталось на орехи. Точнее, его самого разделали под орех, усмехнулся он мысленно, собирая в кулак остатки воли.

Итак, где же он? Судя по всему, он забрел от дома на пару миль и даже не мог вспомнить, как здесь очутился. Питер еще раз внимательно огляделся. Он лежал под каким-то деревом. Что за дерево? Постой-ка! Так ведь это же старый дуб-великан, его тайное убежище детских лет. Питер вдруг вспомнил, сколько горьких слез было пролито под сенью этого дуба, которому он, единственному на свете, доверял все свои детские обиды и горести. Мысль о том, что он снова пришел за утешением и помощью к своему верному другу и товарищу давно минувших лет, подействовала на Питера благотворно. Вот и ему отныне надо строить свою жизнь, беря пример с этого могучего старца. Сколько веков прошелестело над его кроной, а он стоит и не шелохнется под любыми ударами судьбы. Надо быть сильным! Надо учиться переносить несчастья, какими бы горькими они ни были. «Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя…» Ах, Мона, Мона!

По возвращении в замок его встретила мертвая тишина. Возле дверей комнаты Моны Питер невольно замедлил шаг. Что она сейчас делает? Спит? Или разметала по подушке свои черные кудри и тоже мучается без сна? Думает, но не о нем! Алек! Питер внутренне содрогнулся. Отныне и навсегда имя Моны будет неразрывно связано в его сознании с именем брата. И всякий раз он будет представлять себе, как они… вместе… Нет, это выше его сил!

«Если же правый глаз твой соблазняет тебя…»

Эта мертвая тишина… Как она мучительна! Пожалуй, за последние дни он похоронил не только отца. Сегодня он похоронил еще и свое счастье. В ту ночь Питер засиделся за письменным столом почти до рассвета. Что-то долго писал, время от времени бросая рассеянные взгляды в окно. Вековые дубы угрюмо шумели под порывами ветра. Их ветви вздымались вверх, словно пытаясь отодвинуть наступающий со всех сторон мрак.

Глава 19

Когда же кончится эта бесконечная ночь? Мона металась в постели без сна. Мысли ее кружили и кружили по замкнутому кругу. Ей казалось, будто она очутилась в дремучем лесу и потеряла дорогу. И теперь отчаянно пытается выбраться на верный путь и не может его найти. И никакие слова утешения, никакие советы и участие близких тут не помогут. Что слова? Разве словами можно выразить все те противоречивые чувства, которые бушуют в ее груди? «Я почувствовала какое-то непонятное волнение… Это было как…» Как что? Как «наваждение»? Неужели именно такими словами она примется описывать свое состояние в письме к Сэлли? Она представила себе все это на бумаге. Плоско, примитивно, пошло. Разве слова могут передать то, что она пережила? Разве есть такие слова, которыми можно пересказать все ее терзания и муки? И ужас от содеянного. И удивление от того, что, оказывается, она способна и на такое.

Как мы привыкли гордиться собственным знанием обо всех хитросплетениях человеческой души. Как любят женщины похвастать тем, что они прекрасно разбираются в людях, особенно в мужчинах. И что? Кого они обманывают, в конце концов? Только самих себя, бедняжки!

Разве она подозревала, что ее любящий, нежный, всегда покорный ее желаниям муж может в мгновенье ока превратиться в сильного и властного мужчину, который в минуту гнева вселяет благоговейный страх и даже ужас? А она-то считала, что ей известно все, что творится в его душе, что эти красивые серые глаза не могут скрыть от нее малейших сомнений души и сердца. И вот вместо привычного любящего человека перед ней предстал незнакомец, которому она должна объяснить свои поступки, у которого ей надо вымаливать прощение. Так знала ли она Питера вообще?

За окнами начало светать. Слабый свет пробивался сквозь плотно задернутые шторы, и, как это часто бывает после бессонной ночи, Мону вдруг неожиданно сморил сон, и она заснула крепко, безо всяких сновидений и кошмаров. И проснулась, только когда часы пробили десять, и в комнату вошла Аннет с завтраком на подносе.

– Его светлость отбыл сегодня чуть свет! – объявила она прямо с порога. – Оставил мне письмо для вас, ми… ваша светлость.

Верная служанка с явным нетерпением уставилась на хозяйку. Аннет, которая, по ее же собственному выражению, нюхом чует любую беду, не ждала ничего хорошего от этого послания, запечатанного в плотный конверт с герцогскими вензелями по углам. Мона лихорадочно разорвала конверт, извлекла оттуда лист бумаги и попыталась читать. Буквы плясали у нее перед глазами и никак не хотели складываться в понятные слова. А потому смысл прочитанного дошел до нее не сразу.