Оттепель. Инеем души твоей коснусь

— Конечно, — убито ответил Мячин. — Я тоже хотел вам сказать, что если вам лучше, чтобы я никогда не напоминал вам о том, что было вчера, то я никогда… То есть я не напомню вам… И сам постараюсь забыть.

— Да! Очень прошу вас! Спасибо! — пробормотала она и быстро отошла, налила себе стакан чаю из огромного, уже заваренного чайника, села поодаль на траву и стала рассеянно дуть на свой чай, не притрагиваясь к нему.

Последним вышел Кривицкий, хмуро оглядел съемочную группу, не поблагодарив, взял из рук Регины Марковны намазанную маслом булку с большим куском колбасы «Любительская», свежей, ярко-розовой, с жирком, и сообщил, что едет в Москву сначала к директору «Мосфильма» Пронину, а если тот откажется хлопотать за Хрусталева, то немедленно прямо в прокуратуру.

— А вы тут работайте! — повелительно сказал он. — И никаких истерик. Поеду и сам разберусь. Письмо напишите, пока я поем. Коллективный протест против задержания Хрусталева и… ну, как это там? Что мы за него все, короче говоря, ручаемся.

— Руча-а-а-емся? — протянул народный артист Будник. — Вот так вот: «ручаемся», да?

— Вот так вот: ручаемся! Да! — Кривицкий раздул ноздри. — А ты против чего возражаешь, Геннадий Петрович?

— Я не возражаю, я лишь уточняю. Меня самого один раз в кутузку загребли. Вступился за девушку, спас. Давно, правда, было. Приятного мало!

— Герой! — иронически воскликнул Кривицкий. — Не нам всем чета!

Он откупорил бутылку лимонада, с жадностью отпил половину и вскоре отбыл на служебной машине. Мячин приказал немедленно готовиться к съемкам. В гримерной Марьяна опять столкнулась с Ингой Хрусталевой, которая с тем же заледеневшим лицом сидела перед зеркалом, не отвечая на вопросы гримерши Жени, и смотрела на свое отражение мрачными и безучастными глазами. Марьяна села рядом. Лида быстро распустила ее длинные и пушистые волосы, сказав сквозь зубы: «Никаких укладок не нужно, они от природы такие», и по ее завистливо блеснувшему взгляду было видно, что этот факт не приносит Лиде никакой радости. Будник заглянул в дверь, попросил, чтобы ему припудрили лоб и слегка подкрасили губы.

— Теперь без Хрусталева, — присвистнул он, — мы все заблестим. Сколько надо мной операторов билось, чтобы лоб не блестел, вы себе представить не можете! И ни у кого ничего не получалось. Блещу! А как Хрусталев появился, так я перестал!

— Ну, что говорить? — вздохнула Лида, с такой силой начесывая и раздирая волосы Марьяны, словно она мстила ей за что-то. — О чем говорить? Мастер был!

— Почему вы говорите «был»? — не выдержала Марьяна. — Его ведь отпустят! Ведь это ошибка!

— Надеюсь, надеюсь, — беспечно махнул ладошкой Будник. — Хотя… кто там знает? Допьются до чертиков и — вот вам, пожалуйста!

— Скажите… — тихо попросила Марьяна. — Я не очень поняла: что там случилось?

— Был у нас на «Мосфильме» сценарист Костя Паршин. Говорили, что очень талантливый. Я этого мнения, честно говоря, не придерживаюсь, мне на его фильмах всегда так грустно было! — откликнулась Женя. — Ну, пили они с Хрусталевым. А потом Паршин вывалился из окна и разбился насмерть.

— При чем же здесь?.. — Она запнулась, не смогла произнести «Виктор», и глаза ее в зеркале стали растерянными.

— При чем здесь наш Виктор Сергеич? — уточнила Лида. — А кто их там знает! Правильно Геннадий Петрович говорит: «Допьются до чертиков»…

Марьяна резко встала с наполовину доделанной прической.

— Голова кружится! — сказала она. — Душный сегодня день, правда? Как же можно так говорить о человеке? Неужели вам не совестно? — Она быстро шагнула к двери, хлопнула ею и торопливо сбежала по ступенькам.

— Что это с ней? — недоуменно спросил Будник. — Мы думали, тише воды, ниже травы, а девушка с норовом!

Мячин бушевал на съемочной площадке. Готовые кадры пришлось три раза переделывать, генератор перегоняли в лес, возвращали обратно и снова перегоняли. Люся Полынина в насквозь пропотевшей ковбойке, взвалив на плечо неподъемную камеру, снимала вручную и тихо чертыхалась про себя.

— Если вы не хотите выполнять мои требования, — кричал Мячин, — я попрошу, чтобы мне прислали другого оператора!

— Да не могу я это снять! — не выдержала наконец Люся. — Вы тучку не видите, что ли?

— Плевал я на тучку! Снимайте, и все!

— Егор Ильич! — попробовала вмешаться Регина Марковна, полные ноги которой были снизу доверху покрыты волдырями от крапивы. — Я не первый год в помрежах хожу! Семнадцать фильмов на счету! А такого кошмара никогда не было! Вы посмотрите, что вы со мной сделали! Сказали, что будем снимать из оврага, а там ведь сплошная крапива! И я вам не девочка, Егор Ильич! Я вам не коза, чтобы по оврагам скакать!

— Я вас попросил, Регина Марковна, проверить исходную точку! — угрожающе перебил Мячин. — А есть там крапива или нет там крапивы… На это мне тоже плевать!

— Люся! — Регина Марковна тут же сменила требовательный тон на мягкий, медовый и заулыбалась светло. — Пойди, Люся, покури! Мы с Егором Ильичем тут кое-что обсудим. Рабочий момент!

И дождавшись, пока Люся, с мокрыми от обиды глазами, облокотилась на плетень, у которого главный герой Михаил должен объясниться в любви председателю колхоза Иринке, укоризненно сказала Мячину:

— Егор, иди в жопу! Нельзя так с людьми!

Мячин, не обращая внимания, проводил глазами тоненькую фигурку Марьяны, которая медленно обогнула Люсю, постояла на тропинке, ведущей к летней столовой, освещенная внезапно брызнувшим сквозь облака солнцем, зашла за деревья и скрылась.

— Ты слышишь, Егор? Я тебе говорю!

— Регина Марковна! — Мячин обернул к ней отчаянное лицо. — Почему она ходит такая убитая? Я про Пичугину! Смотрите: сама на себя не похожа!

— С чего веселиться, Егор? — разумно спросила его Регина Марковна. — Вот пообедаем сейчас, и я побегу на почту, надо в Москву звонить Кривицкому. Кто его знает, какие там новости? У меня у самой душа не на месте!

Глава 2

В столовой, устроенной хотя и на скорую руку, но очень уютной — деревянные некрашеные столы и скамейки под большим брезентовым навесом, на каждом столе стеклянная баночка с букетиком скромных, но свежих цветочков — сидела вся съемочная группа. Марьяны не было. Мячин обежал взглядом собравшихся и подошел к Александру Пичугину, вот уже вторую неделю работающему главным художником по костюмам.

— Санча! Где твоя сестра?

Санча разговаривал с развеселившейся Люсей Полыниной, которая смотрела на него влюбленными и счастливыми глазами.

— Сколько такая камера весит? — смеясь, спрашивал он, машинально поправляя завернувшийся воротничок на Люсиной блузке. — Небось я такую и не подниму!

— Ты что, меня хочешь в слоны записать? — И Люся всплеснула руками. — Умру, не скажу, сколько весит! Тяжелая, сволочь!

Марьяна появилась на пороге, подошла к раздаче, взяла стакан компота.

— Марьяночка, так не годится! — Регина Марковна схватила полную тарелку борща и с размаху поставила его на поднос. — Вот борщика нужно поесть! А то ведь ты ноги протянешь! Какие уж съемки тогда! Ешь по-быстрому!