Отважная лягушка

Переодевшись, Ника замерла в нерешительности. Риате тоже надо вымыться. Но не оставлять же её один на один с золотом? Особенно после такого душевного разговора. А таскать корзину самой, значит, привлечь ненужное внимание.

– Мойся, - махнув рукой, решила девушка.
– Я тут посижу. Только в эту помойку не окунайся, там в кувшине ещё вода осталась.

Проведённая с подчинённой политико-воспитательная работа возымела своё благотворное действие. Невольница-рабыня торопливо ополоснулась, столь же быстро оделась и замерла в ожидании приказа, скромно опустив глаза.

Веселье в большом зале постоялого двора всё ещё било ключом, несмотря на царившую за стенами ночь.

Поднявшись к себе, Ника переоделась в ночную рубашку и завалилась на постель, с удовлетворением убеждаясь, что ни пятки, ни затылок ни во что не упираются. Она заснула почти сразу же, в последний миг расслышав, как раскладывавшая на полу шкуры Риата что-то очень тихо, на грани слышимости бубнит себе под нос.

Но девушке показалось, что не прошло и нескольких минут, как в ухе зашелестел её мягкий, вкрадчивый голос:

– Госпожа, госпожа!

"Ну, что ещё!?- скрипнув зубами, мысленно взвыла Ника.
– Какого батмана нужно этой дуре? Сейчас точно все космы выдеру!"

Однако, когда свинцовые веки, наконец, смогли подняться, вся злость куда-то улетучилась. В комнате властвовал день. Косые лучи били сквозь окно, и в световых потоках плясали, вспыхивая на солнце, невесомые пылинки.

– Завтракать будете, госпожа?
– с несвойственным ранее подобострастием и даже страхом, предложила невольница.
– Я принесла лепёшки, оливки и мёд.

– Мёд?
– переспросила хозяйка, со вкусом потягиваясь.
– Мёд - это хорошо. Но сначала другие дела.

В мятой и уже не очень чистой рубашке выходить из комнаты не хотелось. Мало ли на кого наткнёшься в заполненном народом постоялом дворе по пути в уборную? Нужно поддерживать имидж аристократки. Но садиться на горшок там же, где собираешься есть - тоже не стоит. Поэтому пришлось вначале умыться, потом переодеться и только затем, набросив на голову покрывало, с трудом удерживаясь от перехода на рысь, посетить настойчиво зовущее место.

Повозок возле постоялого двора заметно убавилось. По камням мостовой бегали дети артистов, а их матери устроили тут же постирушку, развесив на оглоблях какие-то тряпки.

– Где Гу Менсин и остальные?
– первым делом спросила Ника, вернувшись к себе.

– Не знаю, госпожа, - по-прежнему не поднимая глаз, пролепетала рабыня, с испугом косясь на хозяйку.

Нике вдруг стало её жаль. Что ни говори, в последние месяцы именно Риата оставалась для неё самым близким человеком, делившим с девушкой все трудности опасного путешествия. Даже появилось сожаление о возможно слишком грубых словах и поступках. Кажется, она сумела по-настоящему напугать бедную невольницу.

Но вспомнив рассказы Риаты о прежних хозяевах и их отношениях к рабам, девушка заподозрила, что та, зная мягкий характер госпожи, пытается сыграть на этом, внушив чувство вины.

Поэтому, старательно делая вид, будто ни скорбно опущенные уголки рта, ни тоскливая обида и немой укор в глазах собеседницы её нисколько не волнуют, Ника продолжала отдавать распоряжения:

– Потом постираешь рубашку, сегодня тепло, до вечера высохнет.

– Да, госпожа, - смиренно вздохнула невольница, поспешно доложив.
– Ваше платье я уже выстирала.

– Вот это ты правильно сделала!
– как ни старалась Ника сохранять равнодушие, приличествующее владелице говорящего орудия труда, похвала вышла все же несколько более эмоциональной, чем ей хотелось. Видимо, она все же невольно пыталась вернуть былую душевную близость. Всё-таки такое поведение Риаты несколько... напрягало.

Спустившись, путешественница подошла к хлопотавшим у фургона жёнам артистов, и поздоровавшись, спросила, как долго они намерены здесь пробыть?

– Не знаем пока, госпожа Юлиса, - пожала плечами Приния.
– Муж ушёл к консулам.

И понизив голос, продолжила доверительно:

– Сами видите, госпожа Юлиса, город маленький. Вряд ли стоит задерживаться здесь надолго...

– А вот и они!
– прервала её Дипта Золг.

Обернувшись, девушка увидела приближавшихся актёров, возбуждённо переговаривавшихся между собой.

– Добрый день, госпожа Юлиса, - первым делом поприветствовал её глава урбы.
– Рад видеть вас в добром здравии.

Ответив на поклон, Ника поинтересовалась:

– Что вам сказали консулы, господин Гу Менсин?

Огорчённо крякнув, толстяк почесал начавшую заметно лысеть макушку.

– Нам разрешили показать представление на рынке или на площади народных собраний...

Девушка краем глаза заметила, как просветлело лицо Принии.

– Но только с помоста, - с сожалением закончил старый актёр.

– Обязательно?
– с робкой надеждой спросила какая-то женщина.

– Да!
– жёстко отрезал глава урбы.
– Здешний хранитель городского порядка почему-то возжелал, чтобы все жители Меведы хорошо рассмотрели наше выступление.

– Разве это плохо?
– спросила Ника, с недоумением оглядев враз посмурневших артистов.

– Ах, госпожа Юлиса, - скорбно покачал головой толстяк.
– Нам придётся заплатить за помост и за его разборку местным мастерам, и это не считая обычных городских сборов. Мы больше потратимся, чем заработаем.

– Если давать по два представления в день, - пробормотал Корин Палл.
– И менять пьесы...

– Всё равно ничего не получится!
– фыркнул Анний Мар.
– В этой дыре слишком мало народу. Мы за три дня успеем всем надоесть...

– Вам виднее!
– громкий голос Ники заставил спорщиков замолчать.
– Я готова ехать хоть завтра.

С этими словами она ушла, оставив урбу решать столь животрепещущий вопрос. Риата тут же у колодца занялась стиркой, а её хозяйка отправилась осматривать местные достопримечательности.

Путешественница знала, что девушкам благородного происхождения не полагается появляться в общественных местах без рабыни или служанки, но в данном случае решила наплевать на условности. Вряд ли кто в Меведе узнает, что она принадлежит к древнему роду младших лотийских Юлисов.