Отверженный дух

В моей временной спальне царил неописуемый хаос.

— Извини за беспорядок: здесь должны сейчас же начать уборку. Вот, — он протянул мне длинный конверт, — тут мое завещание.

— Черт побери, Арнольд, что все это значит?!

— А вот ключ от конторки: обещай, что, кроме тебя, к нему никто не прикоснется.

— Хорошо.

— Что бы ни случилось, ты будешь ждать меня здесь?

— Ну конечно. Ты, главное, не волнуйся.

— Ради всего святого… Если бы я только мог рассказать тебе обо всем… Если бы я только мог.

Веки его опустились; он сомкнул пальцы и прикрыл ладонями лицо.

— Теперь оставь меня.

Я стал лихорадочно соображать, как бы подипломатичнее выразить точку зрения Вайолет: в самом деле, нельзя же отпускать его одного! — да так ничего и не придумал. Фабиенн сказала свое слово; мне ли было с ней спорить?

Машина подъехала в половине десятого, Арнольд вышел в легком плаще, с небольшим саквояжем в руке. Внешне они с Фабиенн были совершенно спокойны.

— Позвони мне, как приедешь, — попросила она. Он кивнул. Мы пожали руки.

Загудел мотор; огни задних фар стали медленно удаляться. Мы с Фабиенн еще немного постояли на веранде; только шорох листвы и случайных капель нарушал теперь вечернюю тишину. Она резко развернулась, быстро прошла через холл к лестнице и стала подниматься — должно быть, к спальне сына.

Глава 7

1

Под одним из торшеров, изящной статуэткой застыв среди складок элегантного вечернего платья, расположилась с вязанием Вайолет Эндрюс. Она была неподвижна: стремительно двигались лишь длинные пальцы. Светская дама, яркая и элегантная, безупречная во всех отношениях — вот только, может быть, излишне педантичная и все еще чуточку провинциальная, — она идеально вписывалась в интерьер роскошного арнольдовского особняка… Многое ли изменилось бы в этом доме, распорядись судьба чуть иначе, поменяй она ролями этих двух женщин?.. Ровно ничего: много лет уже, судя по всему, истинной хозяйкой была здесь Вайолет Эндрюс. И вчерашние «друзья» Арнольда были, скорее, ее друзьями, ее естественным окружением и идеальным фоном; теннис с бриджем и всей прочей развлекательной программой — вряд ли придуман был Арнольдом или, тем более, Фабиенн.

С момента отъезда моего друга никто из нас не проронил ни слова. Фабиенн свернулась клубочком в углу дивана и строчила письмо, пристроив блокнот на коленях. Я сидел в кресле с книгой, читать совершенно не мог, и лишь перепрыгивал взглядом от строчки к строчке, каждый раз убеждаясь в том, что перечитываю несколько раз одно и то же, не вдумываясь в смысл. Следовало бы давно отправиться спать, но первым уйти было бы невежливо, да и не хотелось оставлять Фабиенн в такой напряженной, грозовой атмосфере. Залп грянул очень скоро, но с несколько неожиданной для меня стороны.

Фабиенн отложила авторучку, развернулась слегка, опершись локтем о валик, и как-то угрожающе прикрыла глаза козырьком ладони. Вайолет некоторое время успешно делала вид, что не замечает обращенного на нее взгляда, но не выдержала в конце концов:

— Тебе, может быть, что-нибудь принести?

— Скажи-ка мне лучше, почему ты не вышла тогда за Арнольда?

Вайолет невозмутимо опустила спицы и медленно подняла глаза. Похоже, внезапный выпад не застал ее врасплох.

— Какой странный вопрос… очень, очень странный.

— Ты была в него влюблена, имела все основания рассчитывать на взаимность… Что же тебе помешало?

Вайолет взглянула на часы; затем размеренно и артистично принялась сматывать клубок — демонстрировать красоту своих рук она научилась, пожалуй, слишком даже хорошо за долгие годы.

— Пора спать, наверное. Горячего молока не хочешь?

— Я хочу одного: услышать ответ на свой вопрос.

— Вопрос твой я считаю крайне нетактичным. Тебе надо бы выспаться, Фабиенн. Ты так устала, что не соображаешь уже, что говоришь.

В ее заботливом тоне явственно слышались нотки холодного презрения.

— Комплимент возрасту? — Фабиенн усмехнулась. — Давненько меня не укладывала спать воспитательница. Итак, Арнольд делал тебе предложение… или нет?

— Да! — Вайолет вспыхнула, может быть, оттого, что поспешила с ответом. В отличие от Фабиенн, она тяготилась моим присутствием, и я готов был бы ей посочувствовать, если бы сам не сидел, как на иголках. Выскользнуть незамеченным из своего угла я не мог, потому решил идти напролом.

— Спокойной ночи.

— Я очень просила бы вас остаться, — я замер на середине комнаты. — Пожалуйста, будьте свидетелем нашего разговора, — добавила Фабиенн, не поворачивая головы.

— Какое все это имеет отношение к лорду Уиттенхэму?! — зло вскрикнула Вайолет. — Впрочем, можешь беседовать с ним о чем угодно. Я иду спать.

— Я бы на твоем месте осталась, — ее ровный голос остановил Вайолет на полпути. — Разговор этот давно назрел и перезрел, пожалуй: если сейчас, наконец, мы сумеем все расставить по своим местам, обеим станет намного легче.

С этими словами Фабиенн поднялась за сигаретой, остановилась прикурить у камина, пыхнула дымом безобидно — а потом вдруг развернулась и легко присела на ручку кресла, отрезав сопернице путь к отступлению.

— Итак, мы продолжаем. Арнольд делает тебе предложение. Ты безумно в него влюблена. И вдруг — отказываешь. Как странно.

— Я ему не отказывала!

— Значит, это, по крайней мере, была ложь?

— Ложь, на которую я имела право! Как еще могла я выйти из того идиотского положения? Мне нужно было как-то сохранить лицо.

— Ты хочешь сказать, что Арнольд — как бы это выразиться — тебя «обманул», что ли?

Вайолет провела языком по пересохшим губам. Мне ее становилось жалко. Но какова Фабиенн! — ничего общего с тем идиллическим образом, что вылепил я в своих мыслях…

— В тот момент, когда Арнольд делал мне предложение, — Вайолет шевельнулась как-то странно — удивительно неловко для дамы с такой культурой жеста, — Он был… слегка не в себе. И потом ничего не смог вспомнить. Я объясняюсь достаточно ясно?

Мне показалось, чего-чего, а обвинение в лживости Вайолет не заслуживала: сейчас, по крайней мере, она была совершенно искренна.

— То есть как «не в себе» — пьян, ты хочешь сказать?

— Господи, какая ерунда. Льюисы не употребляли спиртного, и пьяным он не бывал никогда. Ну вы-то должны помнить, — она резко повернулась ко мне, — все эти его заскоки. То он возбуждался вдруг, с чего непонятно, то начинал отплясывать, как бесноватый… Ой! — она прикрыла рот ладонью, — этого я сказать не хотела. Но правда ведь, вспомните: однажды он устроил перед всеми дичайшую пляску, перепугал мамочку до полусмерти, да еще и сам вдобавок потерял сознание. И наутро ничего не помнил!