Отверженный. Дилогия

— Абсолютного чемпиона? — переспросил куратор. — А зачем нам абсолютный чемпион? Какой смысл участвовать в таком объединённом турнире студентам первого и второго курсов, если практически любой четверокурсник их победит? С третьего курса идёт совсем другая подготовка, чем на двух первых, уровень студентов настолько разный, что это будет не соревнование, а избиение. Вот поэтому и идёт разделение на младшие и старшие курсы. Ну и нам важно знать, кто у нас сильнейший студент, а кто сильнейшая студентка. Таким образом, на турнире будет четыре, так сказать, абсолютных чемпиона. К тому же победители получат в качестве приза хорошую стипендию от кесаря. Четыре стипендиата лучше, чем один.

— А как именно подаётся заявка? — спросила Мила.

— Пишется в свободной форме и относится в ректорат. Там для заявок установлен специальный ящик. Но, как я вам уже сказал — не советую! На этом тему закрываем и переходим к занятиям!

После звонка Андрей Николаевич быстро покинул аудиторию, за ним постепенно вышли все студенты. Остались лишь мы с Милой. Девушка сидела за столом и не собиралась никуда идти, всем своим видом показывая, что хочет со мной поговорить. Деваться было некуда, я приготовился слушать.

— Ты будешь принимать участие в турнире? — неожиданно спросила Мила и этим вопросом повергла меня в ступор, так как я ожидал услышать что угодно, но только не это.

Я растерялся. И трудно было определить, что меня удивило больше: сам вопрос или тон, каким Мила его задала. Она спросила так, будто между нами не было никакой ссоры. Это было приятно, но довольно неожиданно, всё же я думал, что лёгкого выяснения отношений нам не избежать. Хорошо, что сам вопрос был непростым, и мою растерянность девушка приняла за раздумывание над ответом.

— Не думаю, что это хорошая идея, — ответил я после небольшой паузы.

— Почему?

— Не люблю лезть в драку, когда знаю, что меня гарантированно изобьют. Особенно, если есть возможность туда не лезть.

— Значит, не будешь?

— Нет. И тебе не советую.

— Но почему? Я не боюсь драк.

— Потому что переживаю за тебя!

— Вот прямо переживаешь?

— Да. И очень сильно.

— А насколько сильно? — спросила Мила и хитро улыбнулась, слегка прищурившись.

— Долго объяснять, и здесь не лучшее место для этого, — ответил я и решил сразу же перейти в наступление: — Пойдём ко мне после занятий. Глеб уехал на несколько дней, и я смогу не торопясь объяснить тебе, как сильно я за тебя переживаю.

Сказав это, я приобнял Милу и поцеловал её в губы. В глазах у девушки промелькнула озорная искорка, и она сказала:

— Ну, давай попробуем, если у тебя останутся силы на объяснения после практических занятий по боевой магии.

«У меня сейчас такая гора с плеч упала, что сил хватит на что угодно», — подумал я, но вслух ничего не сказал, а лишь ещё раз поцеловал Милу.

*****

Князь Зотов сидел в своём кабинете и с минуты на минуту ждал посетителя. Фёдору Сергеевичу предстоял непростой, неприятный, но важный разговор. Буквально час назад ему позвонил граф Левашов и попросил аудиенции. Это было неожиданно на фоне развязавшегося конфликта и особенно после взрыва, в организации которого многие подозревали Левашовых. Но как бы ни было Зотову неприятно, а отказать он не мог — если Левашов просил встречи, значит, ему было что сказать, а любая информация была на вес золота.

Граф вошёл в кабинет и слегка преклонил голову в качестве приветствия, Зотов ответил тем же. Желать друг другу здравия и уж тем более пожимать руки они не могли. Хозяин дома молча указал визитёру на один из стульев, стоявших вокруг круглого стола в середине кабинета.

— Я не буду приносить извинений за поступок моего сына, ты их всё равно не примешь, — сказал Левашов, присаживаясь на стул. — Я прибыл для другого — сказать, что ни я, ни кто-либо ещё из нашего рода не имеет отношения к тому, что произошло вчера у тебя на приёме. За этим взрывом стоим не мы.

— Ты прав, — ответил Зотов и тоже присел. — Извинения мне не нужны, и я их не приму. И я допускаю, что взрыв не твоих рук дело. Но вот чьих? Есть какие-нибудь мысли на этот счёт? Не просто так же ты пришёл.

— Никаких конкретных мыслей. Это может быть кто угодно. Как наши враги, задумавшие нас подставить, так и ваши, решившие нанести удар, будучи уверенными, что подозрения падут на нас. Это, вообще, может быть кто угодно. Не исключено, что под прикрытием нашей вражды кто-то хотел уничтожить одного из твоих гостей.

— Я тоже думал о таком варианте, — сказал князь. — Но это маловероятно. Убить сильного одарённого ненаправленным взрывом просто невозможно. А в случае ранений, даже очень серьёзных, лекари восстановят пострадавшего без особых проблем. Тем более что при ранении некоторых моих гостей самые сильные лекари прибыли бы в течение буквально нескольких минут. Мне кажется, акция носила больше провокационный или устрашающий характер.

— Возможно, и так, — согласился Левашов. — Не мне судить об этом. Я пришёл лишь официально заявить, что это не мы организовали вчерашний взрыв. И я хочу заверить тебя, что со стороны нашего рода не предпринимаются и не будут предприниматься никакие шаги по усугублению ситуации и обострению конфликта. Я понимаю, что вряд ли наши семьи уже когда-либо восстановят отношения, но натянутые отношения — это одно, а война — совсем другое. Нам не нужна война, как, надеюсь, она не нужна и вам. И уж тем более я не такой сумасшедший, чтобы устраивать теракт на приёме, где присутствовало столько важных персон.

— Я услышал твои объяснения, Семён Григорьевич, — сказал Зотов. — И принял их. Мне тоже кажется, что не в твоих интересах вовлекать в наш конфликт столько влиятельных людей, попыткой их взорвать. Мне не нравится сложившаяся ситуация между нашими родами, но это наша ситуация, и она касается только нас. И только нам её разгребать.

— И я предпочёл бы не выносить наш конфликт за пределы наших родов. Но меня не отпускает мысль, что кто-то хочет сделать нас пешками в большой и непонятной игре. И мне это очень не нравится.

— Пешками, говоришь? — переспросил Фёдор Сергеевич и призадумался. — Не хотелось бы пешками. Но раз уж зашёл разговор на эту тему, хоть мне и неприятно это всё обсуждать, я спрошу: твой сын сам всё придумал или его кто надоумил?

Левашов тяжело вздохнул, ему было неприятно и стыдно говорить о некрасивом поступке сына, но он ответил:

— Говорит, что сам. Но теперь я думаю ещё раз с ним побеседовать. Более серьёзно.

— Уж побеседуй, Семён Григорьевич, будь любезен. Дело непростое.