Ответственность

«Сашка, — подумал он, — мальчишка, а туда же…» — и с удивлением почувствовал некое жжение под ресницами. «Фу ты, черт, старею, что ли?» Но тут же пришла другая мысль, не выжимающая умилительной слезы: «Мальчишка, если бы не он и не его немальчишеская отвага, то что стало бы с ним, с Бакшиным, и со всем отрядом? А есть еще на свете Семен Емельянов. И сын есть, солдат. Да. Перед ними не оправдаешься ни болью, ни увечьем и никакими своими заслугами. Вот в чем все дело…»

Раскрыв папку, в которой всегда лежала бумага, он решительно написал: «В Центральный Комитет ВКП(б)».

СЕКРЕТ УВАЖЕНИЯ

Семен отсыпался после ночной смены. Проснулся он после полудня и, только когда оделся, увидел два пакета. Один большой, белый, из плотной бумаги, другой поменьше, склеенный из сероватой тетрадной обложки. И хотя почерк на самодельном конверте был незнакомый, Сеня сразу подумал, что это от мамы.

Сердце его забилось. Он осторожно разорвал конверт, выхватил несколько листочков и сразу увидел мамин почерк. Это было оглушающе, как взрыв, после которого вдруг пропадают и все звуки, и ощущение собственного веса. Сунув письма в карман, Сеня выбежал из дома. Его не удерживали. Ничего не замечая, он пошел по улице, отлого спускающейся к реке. Он двигался, как лунатик, бессознательно обходя столбы и канавы, переходя поперечные улицы, и ни разу не споткнулся.

Он шел, читая письмо и не понимая ни одного слова. По его лицу текли слезы, он их не замечал. И, конечно, он не мог видеть, как из дома вышел Володька Юртаев и последовал за ним. Только у самой реки он остановился. Вольный ветер взъерошил волосы и высушил слезы. Он снова развернул письмо.

«Родной мой! Мой любимый мальчик! Нет таких слов, какими можно передать все, что я передумала и перечувствовала, узнав, что теперь мы остались с тобой вдвоем. О папе мне сказали только то, что его нет, а подробностей я не знаю. Да и вряд ли теперь они имеют какой-нибудь смысл».

Одна мысль прорезала Сенино сознание, как молния: «подробности, не имеющие смысла». Если бы всего этого не было — ни войны, ни холодной «семиэтажки», ни этих диких волнений, не было бы полоумного летчика — тогда папа еще жил бы, да жил. Подробности? Их-то куда денешь? А мама писала, как бы угадав горькие сыновьи размышления:

«Ты мне все расскажешь, как человек, для которого большая беда всего народа больнее своей большой беды. Или, вернее, — это все одна наша общая боль. Очень плохо жить тому, кто только свое горе ставит выше всего на свете. Тогда горе овладевает человеком и становится опасным для жизни, как неизлечимая болезнь. Конечно, тебе пришлось очень трудно, да и теперь еще, наверное, не совсем хорошо — так и должно быть. В такое время хорошо только мелким и подлым людям. Я очень в тебя верю и знаю, что ты все перенес, не теряя достоинства…»

И снова, как молния: нет, не все, не всегда. Сколько раз срывался и делал всякие непростительные глупости.

«…и я тоже расскажу тебе, как я жила и что делала на войне. Сейчас, в этом письме, я не могу всего рассказать, но ты с уверенностью должен знать, что ни одного поступка, за который пришлось бы потом раскаиваться, ни одной даже мысли сомнительной, о которой пришлось бы втайне пожалеть, у меня никогда не возникало. Нам с тобой не будет плохо среди людей самых честных и преданных. Ты это помни и всегда высоко держи голову».

— Да! — сказал Сеня, торопливо перевертывая страницу, которую ветер пытался вырвать из рук. — Да, я это всегда знал. И я, и Ася. Сегодня же напишу ей…

«Найдутся такие, которые начнут обвинять меня. Их немного. Но все или почти все, кто был рядом со мной в партизанском отряде, никогда ни в чем и не подумают обвинить меня. И они, эти люди, мои боевые товарищи, очень помогли мне в самую трудную, самую страшную минуту. Лейтенант Шагов, радистка Валя Косых и разведчик Саша Пантелеев. Вот им ты верь до конца.

Теперь я должна предупредить тебя насчет командира нашего отряда Бакшина, и вот почему: я уже слышала, как его обвиняют во всем, что получилось со мной. Его называют чуть ли даже не предателем. Это чудовищно неверно. Он человек до конца преданный и высокой честности. Чем он привлекает? Прежде всего обаянием долга и даже обаянием приказа. Ему невозможно противиться. Для победы он и сам, ни минуты не думая, пошел бы на смерть, того же он требовал и от всех, с кем воевал. Если он погиб, как мне сказали, и во что мне трудно поверить, мы сохраним о нем самую светлую память. А если жив, то он обязательно тебя найдет. И вот тебе мой совет, или, вернее, мое главное желание: ты сам должен его найти. Я очень хочу, чтобы ты увидел его, поговорил и сам составил бы свое мнение.

Мой родной! Мне очень надо предостеречь тебя от ошибок, которые так легко и бездумно совершаются в твои годы. Я думаю, что самая большая из них, так сказать, — мать всех последующих ошибок, это — отрицание авторитетов и отсутствие идеалов. Давай сразу договоримся не бояться этого слова и всего, что с ним связано. Человек без идеалов и не признающий авторитетов прошлого и настоящего, теряет многие, если не все, человеческие качества. Он возвращается в состояние первобытности. Воображающий себя существом, свободным от идеалов и традиций, он на самом деле — неуч и дикарь. Такому становится трудно жить, да и незачем жить. Прошлого он не знает, настоящее в тягость, о будущем не думает хотя бы только потому, что он и не умеет думать».

Сеня снова на секунду оторвался от письма. Это мама написала сразу же, как только кончила писать о Бакшине. Кончила писать, но продолжала думать. Не так-то просто переключиться с одной мысли на другую. Они всегда связаны. Значит, оберегая сына от ошибок, свойственных юности, она думала о Бакшине? Выходит, так. Но Сене и в голову не пришло, что только о нем одном — о ее сыне — были все материнские думы и заботы. Только о том, чтобы не оскудел мир его мыслей и воображения.

Мысли и воображение! Уж этого-то у Сени хоть отбавляй!

Ну и ладно! Ну и отлично! Все здорово! Теперь ничего не страшно. Ура!.. Размахивая драгоценными листочками, он разбежался и перепрыгнул через камень. Впереди оказался камень побольше. Он приготовился взять и это препятствие, но тут увидел Володьку Юртаева. Сначала он увидел его одежду на песке и только поэтому догадался, чьи это ноги торчат из-за камня.

Сбросив с себя одежду, Сеня перепрыгнул через этот камень и свалился на Юртаева. Сцепившись, они покатились по песку. Но Юртаев был сильнее, и после непродолжительной борьбы он положил Сеню на обе лопатки. Сидя на его животе, он, задыхаясь, спросил:

— Ну, как?

— Письмо от мамы, — ответил Сеня, тоже задыхаясь и отплевывая попавший в рот песок. — Ох ты, черт, какой сильный!..

Володька вскочил на ноги и подал Сене руку.

— Что пишет?

— А ты сам прочитай, — сказал Сеня, потому что в их доме ни у кого не было ничего такого, что приходилось бы скрывать друг от друга. Доставая мамино письмо, Сеня вспомнил о другом письме. Конверт был плотный, белый, явно довоенный. Пакет. Обратный адрес удивил и взволновал его.

— Ты что? — спросил Юртаев.