Ответственность
Шрифт:
С волнением и ненавистью к тем, кто так злобно и беспощадно разрушил город, шел Сеня по улицам, обозначенным только грудами развалин. Кругом расстилались неоглядные степи. Солнце скатывалось к далекому горизонту, и город казался розовым и живым, дышащим золотой пылью и как бы готовящимся восстать из пепла. Сене так и казалось, что вот он сейчас поднимется, стряхнет с себя все эти груды камней и пыли и стройно поднимется к вечернему бледному небу всеми своими домами.
В недоумении Сеня остановился перед афишей, наклеенной на часть стены, чудом сохранившейся в разбитом городе. Это была свежая афиша, только что написанная чернилами на газете, приглашающая на новую кинокартину.
Присмотревшись, Сеня увидел другой подвал, куда спускалась небольшая очередь. Нетрудно было догадаться, что это магазин. А дальше увидел он торчащие среди битого кирпича и камней, бывших когда-то фундаментом, железные трубы. Белые, чуть подкрашенные предвечерним солнцем, дымки неторопливо и мирно вытекали из них — там, в уцелевших подвалах, жили люди. Никуда они не ушли, не покинули своих мест. Жили и будут жить.
И тут он увидел немцев! Совсем не таких, каких показывали в кино, тупо и злобно топчущих захваченную землю. И не таких, пришибленных, трусливо поднимающих руки, — фашистов из кинохроники. Нестройной колонной двигались по улице немецкие солдаты в потрепанных мундирах, испачканных красной кирпичной пылью, и в разбитых ботинках. Их сопровождали всего два очень пожилых конвоира с автоматами, и у этих стариков был такой вид, будто они идут сами по себе и до немцев им нет никакого дела.
Немногочисленные прохожие не обращали на немцев внимания, шли по своим делам. Остановив одного из них — высокого жилистого старика в соломенной шляпе, — Сеня спросил, как ему разыскать городской Совет.
— А его и не надо искать. Вон, видишь, дом стоит? Это и есть.
— Дом? — Стены с пустыми оконными проемами, провалившаяся крыша, единственная полуразрушенная закопченная колонна, похожая на грозящий палец. Огибая колонну, проходили немцы.
— Дворец, — вызывающе подтвердил случайный Сенин собеседник. — Дворец культуры. А ты откуда прибыл?
— А я к Бакшину, — не отвечая на вопрос, сказал Сеня.
— О! — Старик почтительно глянул на Сеню. — К самому? Так ты прямо к дворцу. У него и квартира там…
И вахтерша, немолодая красивая женщина в полинялой солдатской гимнастерке, услыхав, что Сене нужен Бакшин, посмотрела на него почтительно, хотя и усмехнулась при этом. Она сидела за столиком, под низко нависшим портиком между двумя широкими квадратными колоннами, облицованными малахитом и бронзовыми накладками. И от малахита, и от бронзы остались одни осколки.
— Пройдите вот сюда, в раздевалку, там прохладно, — сказала она.
Мраморная лестница широкими ступенями спускалась вниз, в необъятных размеров зал. Прежде в этом зале размещался гардероб, или, как сказала вахтерша, раздевалка. Тут еще кое-где сохранились дубовые барьеры и поблескивали искривленные штанги металлических вешалок. Теперь в этом единственном уцелевшем зале разместился штаб по восстановлению города. В сумраке виднелись столы и шкафы с делами и рулонами чертежей.
Красивая вахтерша вдруг поднялась и перестала улыбаться. Щелкнули каблуки. Сеня обернулся. Через вестибюль прямо на него, легко опираясь на палку, двигался высокий плотный человек в светлом военном кителе. Он слегка прихрамывал, но Сене показалось, что палка эта у него совсем не для опоры, а скорей всего для чего-то другого. Для солидности, что ли?
— Тридцать тысяч кирпича ежедневно, — приказывал он на ходу. — Умри, а сделай.
За ним поспешали несколько военных и штатских, один из них начал что-то говорить, но он осадил его:
— Выполняйте,
что приказано.Сеня сразу понял, что это и есть сам Бакшин. Подтверждая его предположение, вахтерша проговорила:
— Товарищ Бакшин, к вам.
— Емельянов? — спросил Бакшин и, не дожидаясь ответа, обернулся к сопровождающим его: — Совещание через час ровно. — И протянул руку: — Ну, здравствуй, Семен. Пошли…
И опять, не дожидаясь Сениного согласия, потому что он даже не допускал такой мысли, будто кто-то может с ним не согласиться, Бакшин стремительно двинулся в глубь зала. Было похоже, будто он убегает от Сени, ловко петляя между столами. Сеня так и подумал: убегает — и кинулся за Бакшиным, но догнал его только в самом конце зала. Здесь оказалась малозаметная дверь, а за дверью просторная низкая сводчатая комната с каменным полом и чисто выбеленными стенами. Два окна, тоже низкие и широкие, защищены снаружи толстыми прутьями решетки. За окнами колодцы, выложенные кирпичом и побеленные. Наверное, в этом подвале прежде помещалась кладовка. А может быть, здесь гардеробщики отдыхали, пили чай и беседовали…
Посреди комнаты стоял очень большой стол. Видно было, что сработан он совсем недавно, так что дерево не успело еще потемнеть. На столе много чертежей, свернутых в трубы или расправленных и придавленных по углам камнями, чтобы не свертывались в трубы. У стола и вдоль стен несколько табуреток, тоже новых, и две скамейки. Под одним из окон другой стол, небольшой, письменный. На нем коробка полевого телефона и зеленовато-желтая пепельница в виде листа, упавшего с дерева. Перед столом старинное кресло, заново обитое шинельным сукном. За креслом в самом углу большой сейф, слегка помятый, и только что выкрашенный половой краской. Под другим окном железная кровать, аккуратно, по-солдатски, заправленная, но одеяло было домашнее, голубое с белым и синим узором.
На стене против окон большой план города, каким он был до войны, или, может быть, каким он должен стать.
— Садись, — приказал Бакшин и, обернувшись к открытой двери, крикнул: — Лянкин! Обед на двоих.
— Есть обед на двоих! — ответил невидимый Лянкин.
Откуда он взялся за дверью, в которую Сеня только что прошел и никого там не видел?
Заметив Сенино недоумение, Бакшин пояснил:
— Лянкин — помощник мой. Очень расторопный. Только тем и ценен. — И, словно вспомнив что-то не очень для себя приятное, Бакшин поперхнулся, откашлялся и сердито добавил: — А это не так уж мало для человека.
Бросив планшет и палку на стол с чертежами, он тяжело опустился на табурет и требовательно спросил:
— А ты как думаешь?
— Не знаю, — ответил Сеня, потому что он и в самом деле не знал, можно ли ценить человека только по одному какому-нибудь качеству. На замешательство Бакшина он не обратил внимания.
Но его ответ вполне успокоил Бакшина:
— Поживешь — узнаешь.
Бакшин, подготовленный к этой встрече всеми предыдущими событиями и трудными своими размышлениями, был уверен, что и Сеня тоже подготовился, и у него есть свое мнение и, конечно, не очень лестное для Бакшина.
— Это хорошо, что ты приехал так скоро. Поживешь, посмотришь и, может быть, захочешь остаться… Я был бы рад.
— Остаться мне никак нельзя, — очень твердо ответил Сеня.
— Как это нельзя? — с таким добродушным удивлением спросил Бакшин, словно ему ничего не стоит разрушить все, что мешает Сене остаться. — У вас кто директор завода?
Сеня ответил и объяснил, что директор тут совсем ни при чем, он даже и не знает, что его отпустил бригадир с разрешения мастера, и то при условии, если бригада выполнит Сенину норму.