Овация сенатору

— Слушай, — продолжала вездесущая матрона, — слуги говорят, она готовилась к любовному свиданию с самого утра даже в тот день, когда убили Антония… — Аврелий вздрогнул, опасаясь неизбежного продолжения. — Самое интересное, что об этой истории муж ничего не знал, потому что, когда она через несколько дней снова ушла на встречу со своим загадочным любовником, он стал искать её в доме матери. Так ему и надо, этому лицемеру Метронию! Он вёл себя как сводник и с первой женой, уступив её Элию Сейяну в обмен на жизнь… В следующий раз подумает как следует!

— Не будет следующего раза, Помпония, — деликатно напомнил сенатор.

— Ах да, верно… А о чём это я говорила? — продолжала матрона. — Точно, о последнем приключении Кореллии. Похоже, что раб, прислуживающий в её спальне, кое-что знает об этом… Что с тобой, Аврелий, почему так тяжело дышишь? Нездоровится? Пусть Кастор что-нибудь приготовит тебе… Кстати, а где он?

— В отпуске, — коротко сообщил сенатор.

— Наконец-то ты наградил его! Он заслуживает, такой хороший друг! Подумай только, как часто он спасал тебя от разных неприятностей!

Аврелий почувствовал, как вспыхнуло вдруг его лицо, словно покраснело.

Помпония распрощалась часа через два, и патриций проводил её до дверей, где привратник Фа-беллий, как обычно, крепко спал.

Проходя по пустому атриуму, Аврелий услышал над головой лёгкое покашливание и с интересом посмотрел вверх.

— Тес… Хозяин, я тут!

Грязный левантиец выглядывал из-под самой крыши, с комплювия [79] , держа зажжённую свечу и пару свитков папируса.

79

Широкое квадратное отверстие в крыше атриума, из которого дождевая вода попадает в расположенный точно под ним имплювий — бассейн для сбора дождевой воды.

Аврелий почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, и погрозил ему кулаком.

— Осторожнее! Если только позовёшь кого-нибудь, эти драгоценные свитки тотчас превратятся в пепел. В одном письмо, которое Цирия обнаружила у Валерии, а в другом список владельцев сожжённых домов, — произнёс секретарь, поднося свитки к пламени свечи.

— Это шантаж, Кастор, причём самый подлый! — прогремел взбешённый патриций.

— Согласен, хозяин, — как ни в чём не бывало признал александрийский вольноотпущенник.

— Спускайся немедленно!

— Даёшь честное слово римского гражданина, что выйду отсюда с нетронутой спиной?

— Спускайся, там видно будет, — проворчал сенатор.

— Мне нужен час, чтобы исчезнуть, прежде чем спустишь на меня своих ищеек, — настаивал Кастор.

— Согласен! — уступил, наконец, Аврелий, подавляя гнев.

И вскоре в библиотеке при свете большого бронзового канделябра он рассматривал документы.

«Великолепно, Кастор!» — чуть было не вскричал он, но вовремя осёкся и, напротив, произнёс:

— Думаешь, за эти свитки я помилую тебя и избавлю от плети?

— Именно так я и думаю, мой господин!

— И всё ещё рассчитываешь остаться тут после шутки, которую сыграл со мной?

— Это прекрасный дом, мой господин, и мне здесь очень нравится!

— Ты хоть понимаешь, что если я не стану наказывать тебя, то потеряю лицо перед всеми слугами? — спросил Аврелий, лихорадочно ища какое-нибудь решение, которое позволило бы достойно выйти из щекотливого положения.

— Тоже верно, мой господин. И всё таки хавай придумаем что-нибудь такое, что устроило бы нас обоих. Дело в том, что любое наказание имеет два аспекта. Прежде всего это расправа, чаще всего телесная, а также моральное унижение для избитого человека.

— Ну и что?

— Я готов был бы отказаться от первого в обмен на второе.

— А как? — с недоверием поинтересовался хозяин.

— Послушай! — сказал Кастор, понизив голос.

— На этот раз он получит плетей по-настоящему! — изумилась Филлида.

— Кастор давно это заслужил. Столько натворил пакостей, но последняя его выходка и в самом деле непростительна, — заметила Нефер.

— Поверьте мне, я всячески старался помешать наказанию, однако сенатор и слышать ничего не хотел! — признался Парис с потемневшим лицом.

— Так я тебе и поверю! Именно ты всегда готов был первым донести на него из-за любого пустяка, — возразила Иберина, с укором посмотрев на него.

— Я просил только побранить Кастора, но не бить… — ответил терзаемый угрызениями совести управляющий.

— У него такая красивая спина. Будем надеяться, что не останется следов… — простонал женоподобный Азель, спокойно поглаживая накрашенные щёки.

Астерия дрожала, прижавшись к матери.

— Ну, ну, — утешила та её. — Сенатор знает, что делает!

И тут на весь домус раздался очередной жуткий вопль.

— Боги, это невыносимо! — воскликнул Парис, зажимая уши, чтобы не слышать ударов плети и мучительных стонов, доносившихся из библиотеки.

— Нефер, приготовь смягчающее масло для Кастора! — добавил он со слезами на глазах.

Внезапно наступила полная тишина, и слуги, обратившись в слух, на цыпочках подошли ближе к двери.

А там Аврелий отёр пот со лба и нанёс последний удар, в ответ на который раздался такой душераздирающий вопль, что у рабов, услышавших его, побежали мурашки по коже.

— Знаешь, я немного устал, может, хватит? — спросил сенатор, опуская плеть.

Кастор поднялся с кушетки, где спокойно лежал всё время, пока длилось наказание, и провёл ладонью по колонне, которую крепко хлестал хозяин.

— Да, думаю, достаточно. Однако штукатурка немного потрескалась. Нужно будет поправить.

— А теперь уходи. Не хочу, чтобы слуги слишком переживали.

— Минутку, — ответил Кастор, забирая одежду.

— Эй, но это моя туника! — возразил хозяин.

— Конечно, мой господни, но она тоже должна поучаствовать в спектакле, чтобы комедия получилась правдоподобнее…

Через минуту Кастор появился на пороге библиотеки и, пошатываясь, двинулся между расступившимися перед ним взволнованными слугами. Он с гордостью, решительным жестом отклонил руку, которую, желая помочь, протянул ему Парис, и со страдальческим лицом направился в свою каморку.

— Ни стона, ни упрёка! — в восхищении воскликнула Филлида.

— Вот ведь какой мужественный человек, а я так плохо думал о нём… — признался Парис.

— Вот это я понимаю, мужчина! — прошептала Иберина, мечтательным взглядом провожая вольноотпущенника, который удалился в ореоле бесстрашного героя-страдальца.