Овация сенатору

— Эй, хозяин, уж не тигрицу ли ты изнасиловал? — поинтересовался секретарь, увидев Аврелия в таком виде.

— Почти, — произнёс сенатор.

— Выходит, верно, что иногда статуи оживают, как случилось с Галатеей у Пигмалиона, — деликатно прокомментировал грек.

— Ради великого Юпитера, откуда ты знаешь, кто это был? — изумился Аврелий, но Кастор лишь неопределённо пожал плечами в ответ.

Парис, напротив, скромно отвёл глаза, притворившись, будто не видит царапин и ссадин на лице хозяина.

— Мой господин, мне нужно поговорить с тобой об одном очень важном деле… — произнёс он.

Патриций всё же счёл нужным заставить его подождать, пожелав сначала выслушать секретаря.

— Кастор, разве ты не говорил мне, что Цирия уедет в Тресполию?

— Так и есть, — подтвердил грек. — Вчера она уехала в фургоне в Брундизиум, где собирается сесть на судно.

— Тогда объясни мне, что она делала только что в таверне «У Цереры»? Говорят, она купила её, расплатилась наличными и намерена управлять ею вместе с бывшим продавцом из книжной лавки Со-сиев.

— Ошибаешься, хозяин, трёх золотых явно не хватило бы, чтобы купить лавку на викус Патри-циус!

— Вообще-то я заплатил ей пять, — напомнил ему Аврелий. — Значит, остальные ты положил себе в карман…

— Этот термополиум стоит целое состояние. Где эта девушка нашла такие деньги? — задумался между тем Кастор. — Боги, мои сбережения! Я держал их под матрасом, и, наверное, она украла их оттуда! — воскликнул он, вытаращив глаза, и бросился в свою комнату.

Несколько минут спустя он выскочил из дома и помчался вниз по Виминальскому холму к таверне «У Цереры».

Как только он исчез из виду, Публий Аврелий обратился к управляющему:

— Так в чём дело?

Парис стоял перед его столом, опустив глаза, поникнув головой, с совершенно убитым видом.

— Давай, выкладывай! — призвал его патриций, ожидая получить некоторое удовольствие от признания.

Управляющий изложил своё дело, и это было совсем не то, чего ожидал Аврелий.

— Ты это всерьёз, Парис? — спросил он, помрачнев. — В самом деле хочешь уйти со службы?

— Да, мой господин, — пролепетал тот со слезами на глазах.

— Твой отец Диомед был управляющим в семье Аврелиев, и твой дед до него тоже. Скажи мне хотя бы, чем я провинился, что ты так неожиданно отворачиваешься от меня. Я сделал тебя обеспеченным человеком, доверял настолько, что даже оставлял тебе перстень с печаткой и ключи…

Парис явно чувствовал себя очень неловко: управляющий практически никогда не удостаивался привилегии хранить ключи от фамильного сундука — это была прерогатива отца семейства или по крайней мере его супруги. Получается, что хозяин всегда полностью полагался на него, а он вместо признательности отвечает теперь низкой неблагодарностью…

— Ты осыпал меня благодеяниями, мой господин, был добрым, справедливым, честным… — всхлипывая, прошептал Парис.

— И всё же хочешь уйти, — строго произнёс Аврелий.

— Мой господин, мой господин! — управляющий разрыдался. — У меня разрывается сердце, но я не могу поступить иначе.

В таком случае пусть будет по-твоему, — холодно ответил патриций.

— А по поводу другой моей просьбы?.. — спросил Парис, потемнев лицом. — Мне жаль, но я не могу удовлетворить её.

— Умоляю тебя, мой господин, я готов отдать тебе всё, что у меня есть! — с необычайным волнением воскликнул управляющий.

— Я не могу продать тебе Зенобию, даже если бы захотел. Она больше не принадлежит мне.

— О боги, ты продал её! — Парис пошатнулся, чувствуя, что лишается последних сил, и тихо спросил — И кто же теперь её хозяин?

— Никто, — резко ответил Аврелий. — Она ещё не знает, но я освободил её, как стало известно, что она беременна.

Лицо управляющего, до сих пор пылавшее от волнения, внезапно побледнело, словно кто-то провёл по нему тряпкой со щёлоком.

— Я посчитал, что сын моего управляющего не должен родиться рабом, — уточнил Аврелий, с трудом сдерживая улыбку.

Но когда снова взглянул на Париса, желая оценить его реакцию, то оказалось, что управляющий лежит в обмороке на полу, не выдержав сильнейшего потрясения.

Чтобы привести Париса в чувство, Аврелию пришлось несколько раз ударить его по щёкам, пожалуй, даже чуть крепче необходимого.

— Хозяин, хозяин, я буду служить тебе всю жизнь, и мои дети тоже, и дети моих детей… — клялся администратор, и смеясь, и плача от радости.

Аврелий что-то проворчал и быстро отдёрнул руку, прежде чем слуга успел поцеловать её.

— Прости, мой господин, я очень стеснялся и не решался сказать тебе об этом. Кто знает, что ты подумаешь обо мне теперь!

— Ты в самом деле хочешь знать это, Парис? Когда я увидел, как ты тайком выходишь из каморки Зенобии, я вздохнул с большим облегчением, потому что жить рядом с таким целомудренным типом, как ты, довольно трудно для человека моих взглядов. Но интересно, что скажет по этому поводу Кастор…

— О боги, секретарь! — в ужасе задрожал Парис.

— Рано или поздно он узнает, и тебе придётся самому выходить из положения!

Управляющий стиснул зубы, решив ради любви к Зенобии вытерпеть ещё сколько угодно выпадов всегдашнего соперника.

— Да будут боги всегда милостивы к тебе, мой господин. Ты для меня как любящий отец!

— Что ты себе позволяешь? Я всего на четыре года старше тебя! — обиделся Аврелий, которому не нравилась роль старого мудреца, а хотелось выглядеть молодым повесой.

— Да нет, ты же мне как старший брат! — тотчас поправился Парис и, быстро отвесив поклон, умчался, торопясь сообщить Зенобии великолепную новость.

XXXIII ИЮЛЬСКИЕ ИДЫ

Мумий получил секретное послание Публия Аврелия, и теперь они сидели в таверне, что напротив казарм второй когорты стражей порядка, делая вцд, будто играют в Felix sex [80] , и наблюдали за входом в неё.

«Abemus incena pullum, piscem, pernam, paonem» — «У нас на ужин кура, рыба, ветчина и павлин», — сообщала надпись, вырезанная на деревянной игральной доске.

Аврелий бросил кости и, притворившись, будто сделал ход своими фишками, подвинул доску к пожарному.

80

Felix sex (лат.) — «Счастливая шестёрка», настольная игра в кости на доске из шести ячеек, которые нередко заменялись словами из шести букв.