Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

АЛЕКСАНДРИЯ

Когда мне говорят: Александрия…

М. Кузмин

Завечерела водная стихия, Пассатный ветер в парусах ревет, И темный наш корабль, кренясь, идет В знакомый порт, к огням Александрии. Он раздвигает сумерки густые, Он, как живой, желанной встречи ждет: Здесь милых Муз веселый хор поет! О сердце мира! Наша Пиэрия! Мы знали и степей сарматских зов, И Фидиевых мраморных богов, Печаль Сафо и клич сирен призывный,— Но нас ничто не волновало так, Как Фарос твой, твой Гептастадий дивный, Из мрака черного вознесшийся маяк! 12/III.1922

ВЕРГИЛИЙ

Мужик из Мантуи, задумчивый, кудрявый, Он с отроческих лет стихи слагать умел, Пастуший посох, плуг и медный шлем воспел, И был вознагражден неслыханною славой. Он сквозь огонь и дым усобицы кровавой Увидел пышный век, когда от черных дел Почил покорный мир, приемля свой удел Под царственным ярмом божественной державы. Но все прошло. И Рим, и цезарей дела Рука истории в гробы поволокла, Где спят иллюзии, порфиры и короны, А он доселе жив. И звон его поэм Нам отзывается рыданьями Дидоны, Бряцаньем панцирей и всплесками трирем. 12/III.1933

САД В ГОГОЛЕВЕ

Столетние над молодым бурьяном Облокотились вербы на плетень, Под сенью слив — соломенный курень, Чудесен мир в дыханье трав медвяном. Здесь нарастает буйным ураганом Веселый праздник сел и деревень, Здесь сельских муз еще витает тень С прославленной свирелью и тимпаном. Здесь посылают дружеский привет Прохожим Сон-трава и Огнецвет, Красивое прекрасно без прикрасы: В разгуле светлой радостной игры Тропинка с Лысой сказочной горы Ведет к вершинам самого Парнаса. 14/XII. 1921

ЧИТАЯ ПОЭТА

«Есть добрые сердца, есть светлые умы, Они сияют нам, как утра блеск багряный, В хаосе шумных дел, среди житейской тьмы, Их голоса звучат торжественной осанной. Уносит вечность всех под мрачный свод гробов, Но непорочных душ и мысли, и стремленья Выбрасывает вал сурового забвенья На берег бытия, как зерна жемчугов…» Романтика мечты живет в сердцах поэтов: Чтоб столько накропать элегий и сонетов И свято веровать в предизбранность свою! И точно: что таким хор знатоков убогий? Холодный суд ума не победит в бою Романсов сладостных и пышных антологий! 27/II.1932

САМООПРЕДЕЛЕНИЕ

Я знаю — имя нам «библиофаги»: Как шкаф, набита наша голова, Как резчики, шлифуем мы слова, Нещадно много изводя бумаги. Никто не скажет нам: «Жрецы и маги! Вы создаете чудо мастерства!» Душа у нас сурова и черства И чужда юной жажде и отваге. Что в тонком слове? Нас чарует звук Актерской реплики, поддельных мук, Горючих слез искусной истерии. А критик нам диктует: «Шапки прочь! Вот пред тобой прославленный вития: Горит, как светоч, озаряя ночь!» 29/XII. 1929

КЛАССИКИ

Вы уж давно ступили за порог Земной судьбы — творцы и полубоги, Рапсодии, элегии, эклоги Звучат из тьмы аидовых дорог. Туман печали нам на сердце лег, Усилья наши жалки и убоги: Ужель назад вам больше нет дороги? Ужели рок так безнадежно строг? Где ваших слов могучее звучанье? Напрасны все мечты и заклинанья — Невозвратим навек умолкший глас! Одна отрада есть душе поэта, Одно для мира возрождает вас — Прекрасная законченность сонета. 15/XII.1921

СВЯТОСЛАВ НА ПОРОГАХ

Варуфорос… Геландрий темнокрылый, Шумя, кипит июльский Вулнипраг, Угрюмый князь — неистовый варяг — Ведет на север лодки-моноксилы… Он родился для битв, он полон силы, У Доростола он поставит стяг, Его влечет в дорогу только враг, И Киев, и родня ему не милы! Но чу! тревожный окрик засверкал! И хищники бегут по склонам скал, Гремят мечи, изнемогает Слава… И, празднуя удавшийся набег, Из черепа хмельного Святослава Вино хлебает трезвый печенег. 7/VI.1930

«Тот сон счастливый длился десять лет…»

Посвящается умершему сыну

Тот сон счастливый длился десять лет: Как это сердце билось полнокровно, Как солнце безмятежно и любовно Давало небу — синь, а миру — свет. И каждый год был радостью согрет, Все обещала жизнь беспрекословно, И открывался путь легко и ровно, Как будто в нем препон для счастья нет. Но мир недолго мнился мне прекрасным: В осенний теплый день, под солнцем ясным Увидел я себя сухим стеблем, Стою безмолвный, не имея силы: Тяжелый холмик на сердце моем — Немилосердно ранняя могила! 20/IX. 1934

ТЕПЛЫЙ АЛЕКСЕЙ

А може, ще добро побачу, А може, горе переплачу?

Приметам о весне и Теплом Алексее Еще не верит снег. Не слышно талых вод, Под елками хрустит прозрачный тонкий лед, И спит большая даль, задумчиво темнея. Нет! В мире нет чудес — ни манны, ни елея, Пустыне горьких дум никто не подает. Одна печаль томит, одна тоска грызет, И сердце с каждым днем становится слабее. Нет света и тепла земли обетованной Тому, кто изнурен морозной мглой туманной! О Теплый Алексей! Когда ж растает лед? Подснежник радости проглянет, не робея, Травой глубокий шрам утраты зарастет, И поле дней моих проснется, зеленея?..

Михайло Драй-Хмара

«Пролил свой гнев и стих…»

Пролил свой гнев и стих. Гремят потоки, яры, и радуги стожары сжигают стих. А он уже в лугах! С отцом не посчитался и босиком умчался, пропал в бегах! Огни со всех сторон… Детина лишь нагнется — в руках звезда займется,— что это, сон? Ах, сон тот — вещий звон: метелица кружится, а он той песне снится — как бы вдогон. 1920

МАТЬ

1

Чело в венке бумажном стынет, крест вощаной зажат в руках, и брови черные не вскинет, хоть и улыбка на устах. Тоскуют васильки и мята. Витает ладан в синих снах, и горько-горько, виновато птенцы щебечут в головах. 1921

2

Погост убогий и ворота,— ну как увидеть, как обнять? Попали ноженьки в болота: весна — и журавли летят. Не разлучила мать и сына смерть, что пощады не дает,— он встал над ней соцветьем крина, любовь утрат не признает. 1921