Озеро шумит (сборник)
Шрифт:
Вечером в лесу, подальше от деревни, собралась вся комсомольская ячейка. Она целиком состояла из ребят, не казавших носа дальше своего волостного села. Ни в одной книжке, ни в одном циркуляре, присланном уездным комитетом, не указывалось, что делать комсомольцам, если старики объявят «петушиный суд».
У секретаря комсомольской ячейки Лены Каргуевой, готовящейся к беседе с комсомольцами, тревожно билось сердце. «Хватит ли смелости у ребят пойти наперекор решению всей деревни?» — беспокоилась она, подбирая доводы против такого «суда». Заблагорассудится петуху продрать горло — и человек на всю жизнь прослывет вором, станет позором для своей семьи, срамом для селения, посмешищем соседних деревень. Кличку
…Ячейка не сразу пришла к единому решению. Кто жил с матерью или сестрой, тому было легче сказать: «Признавая петуховый суд несознательным, постановляем ликвидировать его как вредный пережиток». Труднее тем ребятам, у кого отец что сосновая палка, которая нет-нет да прогуляется по сыновней спине. В конце двадцатых годов родительская власть все еще царила в глухих деревнях, и кто жил на родительских харчах, тот поневоле считался с нею. Проспорив до хрипоты, все же выработали обязательное для всех комсомольцев Кутозера решение:
«Суд петуховый не признавать, считать это гнусным суеверием. Признать его несовместимым с комсомольским долгом, а поэтому протестовать и вообще суду такому не подчиняться».
В тот же вечер, позднее, в одной из самых дальних бань снова собралась небольшая группа комсомольцев. Долго-долго шептались они и разошлись нерадостными. Рассудком все понимали, что нельзя выполнять комсомольцу глупого обычая, но память о многих кулачных расправах подсказывала иное: «быть нам крепко битыми!»
В бане задержался один из парней по имени Степка. Вскоре вернулась обратно ушедшая было со всеми Анютка. Между ними начался тихий разговор. Видимо, даваемое Степкой поручение казалось девушке не из легких. Подумала она, подумала и тряхнула косичкой:
— Авось да выполню!
Коробейник не потерпел убытка. По случаю пропажи он удорожил прочие товары и, распродав принесенное, очень довольным выбрался налегке из Кутозера. К полудню следующего дня вернулся измученный дальним путем посланец деревни. За его спиной в плетеной корзине сидел петух. У самой деревушки, расслышав клохтанье куриц, петух закукарекал.
— Ну вот! Вот! — встрепенулся кутозерец. — Есть у нас в деревне вор… Ясное дело!
Встречные соглашались с ним. Всю дорогу молчала мудрая птица, а стоило подойти к селению, тотчас подала голос. Следовательно, в деревне вор!
Все взрослое население было на «страде». Облепленные комарьем, весь день косили кутозерцы болотную траву. До омертвения коченели ноги в холодной жиже болота. От множества укусов вспухали шея и руки, а лицо становилось неузнаваемым. К вечеру, с трудом сгибая ноющие ноги, косцы медленно возвращались в деревню. Комсомольцы были озабочены — весть о петухе уже разнеслась среди кутозерцев:
— Принесли петуха, который молчал всю дорогу, а в деревне тотчас же запел. Старики говорят: «В деревне есть вор!»
Возвратясь домой, кутозерцы вымылись в бане, принарядились и начали собираться на лужайке у часовни, где обычно устраивался сход. На этот раз не слышалось смеха и оживленного судачения. Идти на «суд» было жутковато: «Прикоснешься к петуху — и вдруг он кукарекнет? Чем тогда миру докажешь, что ты не крал?» Каждый втайне чувствовал нелепость такого обычая, но как набраться смелости и высказать землякам это вслух?
Старики заботливо следили, чтобы собрались все односельчане. Вскоре отправили гонца за «судьею».
— Ой-ой-ой! Хосподи Исусе! — послышались из деревни вопли. — Ой-ой! Дуавитту кукко! Это ль не чудо?
Кутозерцы бросились к избе, где находился петух. Каждый вертел и старательно тряс мертвую птицу.
— Дуавитту кукко… Дуавитту (задушен)! — повторял каждый.
Кто-то пустил слух, что это дело комсомольцев.
Андрей Степаныч, самый уважаемый
человек в Кутозере, прежде подрядчик у купцов-лесозаготовителей, имел личные счеты с комсомольской ячейкой. За попытку заняться тайной скупкой овечьей шерсти для перепродажи кооперативу волостная налоговая комиссия подвергла почтенного кутозерца индивидуальному обложению. От кого-то он разузнал, что комсомольцы подавали на него заявление. Надолго запомнилась ему эта обида. Глядя на мертвую птицу, Андрей Степаныч решил отомстить своим обидчикам. Он объявил, что сам привезет от зятя черного петуха. Старики одобрили его предложение. Без долгих сборов бывший подрядчик уселся в лодку. Бесшумно заскользила она по озеру и исчезла в голубоватой дымке.Получив от зятя черного петуха, Андрей Степаныч утречком направился в обратный путь. Вернулся он в Кутозеро не рано, однако народ был еще на покосах: суд, конечно, судом, а время все-таки хозяйственное! Покос не ждет.
Задуманная Андреем Степанычем месть казалась ему важнее сенокоса. Он остался дома, чтобы уберечь привезенного «судью» от горестной участи предшественника.
Вечером народ вновь собрался у часовни. Тая усмешку в зарослях усов и бороды, Андрей Степаныч принес плетушку с петухом и сам привязал его за ногу к корзине. Бывший подрядчик оказался человеком сообразительным — за это время птица привыкла к своему щедрому кормильцу и теперь не станет его опасаться.
Толпа широким кольцом расселась на траве вокруг страшного «судьи». Кто-то даже всхлипнул. Жуть перед случайностью охватила всех «пытаемых».
— Подойдешь к петуху, — громко шептала свекрови молодица с явными признаками скорых родов, — а он вдруг заверещит! Сколь ты не клянись, сколь ты не крестись, а кто ж тогда поверит твоей честности? Ой, мамонька, вдруг приключится беда-а!
Старуха в ответ сама смахнула слезинку: «Хоть бы помереть без срама, вовек воровкой еще не слыла!»
Сбросив порядком побуревшую суконную фуражку и разгладив гребешком стриженные «под горшок» поседевшие волосы, Андрей Степаныч вызвался первым подойти к петуху. Человек расчетливый, он правильно решил, что, накричавшись вдоволь, пока его несли в плетушке, петух едва ли заорет сейчас. Поэтому был смысл раньше других доказать собравшимся свою невиновность. Пройдя испытание первым, он встанет около петуха для наблюдения за правильным выполнением обычая. Вот тогда-то и осуществится задуманная им месть!
Зная, что за ним следят, Андрей Степаныч глядел с таким умилением на черного петуха, словно тот был иконой, да еще с нарочитой торжественностью перекрестился. Поклонившись степенно народу и незаметно для самого себя поеживаясь, он осторожно подошел к «судье» в черных всклокоченных перьях. Хоть и с трудом, но губы бывшего приказчика привычно растягивались подобострастной улыбочкой. Так когда-то он подходил к «большим людям»: к купцам и уездному начальству. Ласково смотря на петуха, Андрей Степаныч ловко округлил вокруг него руку. На расстоянии казалось, что он вплотную прикоснулся к петуху. Молчанием птица подтвердила честность Андрея Степаныча. Вот когда он по-хозяйски выпрямился, словно вновь настало время скидывать перед ним шапку. Встав вплотную у самой плетушки с петухом, бывший приказчик скомандовал:
— А ну, выходи! Который следующий?
Произошла заминка — никто не решался первым доказать свою непричастность к пропаже. Всем известно, что петух птица капризная, а потому каждого кутозерца одолевал страх. Толпа глухо шепталась, люди старательно уговаривали, подталкивая друг друга.
— Иван Парфеныч, друг! Будто не веришь в себя? — выпихивал кто-то старичка с реденькой бородкой. — Подь, подь со христом…
— Тебе бы самому идти! — сердился тот, пятясь слабыми ногами. — И тебе бы! Не стариковско дело ленты шелковы красть: не на бороду весить!