Ожерелье королевы

– Ну хорошо, графиня. Предположим, что мы оба корыстны. Но как я могу способствовать вашим интересам, а вы моим?

– Прежде всего, ваше высокопреосвященство, меня так и подмывает устроить вам сцену.

– Так устраивайте, графиня.

– Вы не выказали мне доверия, а следовательно, и уважения.

– Я? Но когда же это было?

– Когда? Не станете же вы отрицать, что ловко вытянули из меня сведения, которые я сама умирала от желания сообщить вам.

– Какие сведения? О чем?

– О том, что некой высокопоставленной даме нравится некая вещь. И вы теперь можете удовлетворить ее желание иметь эту вещь, не сказав мне об этом.

– Вытянул сведения, догадался о желании некой дамы иметь некую вещь, удовлетворил это ее желание! Право, графиня, вы говорите загадками, точно сфинкс! Я вижу пока женскую головку и шею, но львиных когтей не увидел. Похоже, вы мне сейчас продемонстрируете их. Ну что ж.

– Ничего я вам, монсеньор, не буду демонстрировать, поскольку вы сами ничего не желаете видеть, я просто дам вам разгадку. Сведения – это то, что я узнала в Версале, дама – это королева. И для удовлетворения ее желания вы вчера купили у господ Бемера и Босанжа их знаменитое ожерелье.

– Графиня! – вздрогнув, выдавил побледневший кардинал.

Жанна взглянула на него чистыми глазами.

– Ну что вы смотрите на меня с таким ужасом? – спросила она. – Разве вы вчера не заключили сделку с придворными ювелирами?

Роганы никогда не лгут, даже женщинам. Поэтому кардинал промолчал.

Но он покраснел, а это такая обида, какую ни один мужчина не прощает женщине, ставшей ее причиной, и поэтому Жанна поспешила взять г-на де Рогана за руку.

– Простите, принц, – сказала она, – мне не терпелось показать вам, что вы заблуждаетесь на мой счет. Вы ведь считали меня глупой и скверной?

– О графиня!

И наконец…

– Ни слова больше! Позвольте теперь сказать мне. Быть может, я сумею убедить вас, потому что отныне ясно вижу, с кем имею дело. Я ожидал найти в вас красивую, умную женщину, очаровательную возлюбленную, но нашел гораздо большее. Послушайте.

Жанна придвинулась к кардиналу, и рука ее все так же оставалась между его ладонями.

– Вы согласились стать моей любовницей, не любя меня. Вы только что сами сказали мне это, – продолжал г-н де Роган.

– И повторяю еще раз, – бросила Жанна.

– Итак, у вас есть цель?

– Разумеется.

– И какова же она, графиня?

– Вам нужно, чтобы я ее назвала?

– Нет, мне она и так ясна. Вы хотите способствовать моей фортуне. А разве не ясно, что как только моя фортуна будет сделана, я первым делом позабочусь сделать вашу? Так это, или я заблуждаюсь?

– Вы не заблуждаетесь, ваше высокопреосвященство, все именно так. И поверьте мне в одном: я следовала к этой цели без неприязни и отвращения, дорога была приятной.

– Вы очень любезны, графиня, и говорить с вами о делах – одно удовольствие. Начнем с того, что вы угадали совершенно точно. Вам известно, что я питаю к некой особе почтительную привязанность?

– Да, принц, я заметила это на балу в Опере.

– Эта привязанность всегда будет безответной. Не дай мне Бог когда-нибудь поверить в противное!

– Королева иногда становится просто женщиной, – заметила графиня, – а вы, насколько мне известно, заслуживаете не меньшего, чем кардинал Мазарини [118] .

118

Мазарини, Джулио (1602–1661) – первый министр Франции, был морганатическим супругом Анны Австрийской, матери Людовика XIV и регентши Франции во время малолетства последнего.

– Он был весьма привлекательный мужчина, – улыбнувшись, бросил г-н де Роган.

– И превосходный первый министр, – совершенно невозмутимо заключила Жанна.

– Графиня, с вами думать и высказываться – излишний труд. Вы думаете и высказываетесь за ваших друзей. Да, я очень хочу стать первым министром. К этому меня побуждает все: и мое происхождение, и знание дел, и определенная благожелательность, каковую выказывают мне кое-какие иностранные дворы, и любовь, которую питает ко мне французский народ.

– Одним словом, все, кроме одного, – заметила графиня.

– Вы имеете в виду неприязнь?

– Да, неприязнь королевы. И эта ее неприязнь – поистине неодолимое препятствие. То, что нравится королеве, в конце концов начинает нравиться королю; то, что ненавистно ей, он отвергает с порога.

– А я ей ненавистен?

– О!

– Будем откровенны, графиня. Я не думаю, что вам следует останавливаться на полпути.

– Ну что ж, монсеньор, королева не терпит вас.

– В таком случае, на мне можно ставить крест. У меня остается только ожерелье.

– А вот тут, принц, вполне возможно, что вы ошибаетесь.

– Но ожерелье-то уже куплено!

– По крайней мере королева убедится, что, хоть она и не любит вас, вы любите ее.

– О графиня!

– Монсеньор, но мы же уговорились называть вещи их именами.

– Ну, хорошо. Так вы говорите, что не теряете надежды увидеть меня в один прекрасный день первым министром?

– Я убеждена, что так и будет.

– Я остался бы весьма недоволен собой, если бы не спросил, что я должен буду сделать для вас.

– Принц, я скажу вам это, как только у вас появится такая возможность.

– Уговорились. В первый же день я жду вас.

– Благодарю. А теперь давайте поужинаем.

Кардинал взял руку Жанны и пожал – именно такого пожатия Жанна ждала несколько дней назад. Но то время уже прошло.

Жанна отняла руку.

– В чем дело, графиня?

– Ваше высокопреосвященство, я сказала: поужинаем.

– Но я не голоден.

– Тогда поговорим.

– Но мне больше нечего сказать.

– В таком случае расстанемся.

– И это вы называете нашим союзом? – сказал кардинал. – Вы спроваживаете меня?

– Монсеньор, чтобы по-настоящему быть полезными друг другу, будем оставаться сами собой.

– Вы правы, графиня. Простите, я и на этот раз ошибся в отношении вас. Но клянусь вам, это уже в последний.

Кардинал взял руку Жанны и поцеловал с такой почтительностью, что не увидел насмешливой, дьявольской улыбки, какая появилась на губах графини, когда он объявил, что в последний раз заблуждается на ее счет.