Ожерелье королевы

В один день положение настолько ухудшилось, что доктор Луи стал подумывать о сильнодействующих лекарствах. Больной губил не только себя, но и королеву: он не говорил, а кричал, не вспоминал, а сочинял; но хуже всего, что в моменты просветления, а их было немало, Шарни был куда безумней, чем в бреду.

Обеспокоенный до последней крайности, Луи, не имея возможности сослаться на короля, поскольку больной сам ссылался на него, решился поговорить с королевой и воспользоваться тем, что Шарни, утомясь рассказывать свои сны и взывать к видению, уснул.

Когда он вошел, вид у королевы был задумчивый и в то же время радостный: она решила, что доктор принес добрые вести о состоянии больного. Поэтому она весьма удивилась, когда на первый же ее вопрос доктор Луи без обиняков ответил, что больной крайне плох.

– Как так! – воскликнула королева. – Еще вчера он прекрасно себя чувствовал.

– Нет, ваше величество, чувствовал он себя очень плохо.

– Но я же посылала Мизери, и вы сказали, что у него прекрасное самочувствие.

– Я обольщался и хотел, чтобы вы тоже верили, что все хорошо.

– Но если ему так плохо, зачем было обманывать меня? – побледнев, спросила королева.

– Ваше величество…

– А если ему лучше, зачем внушать мне вполне естественное беспокойство за человека, который верно служит королю? Ответьте прямо и открыто. Как развивается болезнь? Как он сам? Существует ли опасность?

– Существует, ваше величество, но не столько для него, сколько для других.

– Доктор, вы опять начинаете говорить загадками, – обеспокоенно бросила королева. – Объясните же.

– Это очень трудно, ваше величество, – отвечал доктор. – Вам достаточно знать, что болезнь графа де Шарни – всецело болезнь души. Рана – всего лишь побочное дополнение к его страданиям, причина бреда.

– У господина де Шарни душевная болезнь?

– Да, ваше величество. Я называю душевным все, что невозможно исследовать с помощью скальпеля. Избавьте меня, ваше величество, от более пространных объяснений.

– Вы хотите сказать, что граф… – не отступалась королева.

– Вы желаете, чтобы я объяснил? – осведомился доктор.

– Разумеется, желаю.

– Хорошо. Я хочу сказать, что граф влюблен, только и всего. Ваше величество потребовали объяснений, я их даю.

Королева передернула плечами, что означало: «Подумаешь!»

– И вы, ваше величество, полагаете, что от этого можно вылечиться, как от раны? – задал вопрос доктор. – Нет, и после краткосрочных приступов бреда у господина де Шарни начнется помешательство. А тогда…

– Что же тогда, доктор?

– Вы потеряете этого молодого человека.

– Право же, доктор, у вас поразительная манера выражаться. Я потеряю этого молодого человека! Что же, если он сойдет с ума, то я буду причиной этого?

– Вне всякого сомнения.

– Доктор, вы возмущаете меня.

– Вы станете причиной этого, если не сейчас, то позже, – пожав плечами, отвечал непреклонный врач.

– Тогда посоветуйте мне что-нибудь, ведь это ваша профессия, – чуть смягчившись, попросила королева.

– То есть вы хотите, чтобы я дал рецепт?

– Если вам угодно.

– Вот он: молодой человек должен быть излечен утешением или суровостью; женщина, имя которой он все время повторяет, должна либо исцелить, либо убить его.

– Опять эти ваши крайности, – нетерпеливо прервала его королева. – Убить, исцелить… Экие громкие слова! Неужто можно убить человека суровостью? Или улыбкой исцелить несчастного безумца?

– Если уж вы столь недоверчивы, – заметил доктор, – то мне остается лишь заверить ваше величество в своем глубоком почтении.

– Так что же, получается, все дело во мне?

– Я ничего не знаю и не хочу знать. Я лишь снова повторяю вам, что господин де Шарни – разумный безумец, что разум может стать причиной помешательства и убить, а безумие может сделать человека здравомыслящим и исцелить. Когда вы захотите избавить дворец от воплей, снов и огласки, вы примете решение.

– Какое?

– То-то и оно, что какое. Я даю всего лишь рецепты, а не советы. Я с уверенностью могу говорить только о том, что слышал своими ушами и видел своими глазами.

– Хорошо, предположим, я вас поняла. Что это даст?

– Двойное благо. Во-первых, и это будет самым лучшим как для вас, так и для всех нас, то, что больной, пораженный в самое сердце стилетом, именуемым здравым смыслом, увидит конец своей начавшейся агонии; во-вторых же… М-да, во-вторых… Простите меня, ваше величество, я был уверен, что из лабиринта есть два выхода, но ошибался. Для Марии Антуанетты, королевы Франции, существует только один.

– Я поняла вас, доктор, вы говорили весьма откровенно. Нужно, чтобы женщина, из-за которой господин де Шарни утратил разум, хочет она того или не хочет, вернула ему его.

– Совершенно верно.

– Нужно, чтобы она решилась пойти и вырвать у него его мечты, иначе говоря, жалящую змею, что свернулась в самых глубинных безднах его души?

– Да, ваше величество.

– Прикажите позвать кого-нибудь, например мадемуазель де Таверне.

– Мадемуазель де Таверне? – переспросил доктор.

– И приготовьте все, чтобы раненый принял нас надлежащим образом.

– Это уже сделано, ваше величество.

– И без всяких церемоний.

– Хорошо, ваше величество.

– Все-таки очень грустно, – прошептала королева, – что вы не знаете, к чему это приведет: убьет или исцелит.

– Так у меня бывает всегда, когда я сталкиваюсь с неизвестной болезнью. Разве могу я знать, когда борюсь с нею лекарством, что оно убивает – болезнь или больного?

– Так вы уверены, что убьете больного? – вздрогнула королева.

– Сколько народу гибнет каждый день из-за капризов королей? – с хмурым видом произнес доктор. – Неужели один-единственный человек не может погибнуть ради чести королевы? Идемте, ваше величество, идемте.

Андреа не нашли, и королева со вздохом последовала за доктором.

Было одиннадцать утра; после чудовищной, беспокойной ночи Шарни, полностью одетый, дремал в кресле. Ставни в комнате были полностью закрыты, сквозь них едва просачивался слабый отблеск дня. Все было сделано с учетом обостренной нервной чувствительности больного, первопричины его страданий.