Ожерелье королевы

Шарни испустил стон, схожий с последним стоном умирающего. Дыхание королевы опьянило его; он впивал каждое ее слово, ее рука жгла его плечо, ее грудь опаляла его сердце, и губы у него запеклись от ее речей.

– Дайте мне возблагодарить Господа! – шепнул он. – Ах, если бы я не думал о Боге, я думал бы о вас одной!

Она медленно поднялась, устремив на него горящие глаза, в которых стояли слезы.

– Я отдам за вас жизнь! – потрясенно сказал он.

Она помолчала, по-прежнему глядя на него.

– Дайте руку, – попросила она, – и проведите меня повсюду, где были они. Сперва вот сюда – здесь была подарена роза…

Она извлекла из-под плаща розу, еще теплую от огня, пылавшего у нее в груди.

– Возьмите! – приказала она.

Он вдохнул благоуханный аромат цветка и спрятал его на груди.

– Здесь, – продолжала королева, – та, другая, протянула ему руку для поцелуя?

– Обе руки! – возразил он, шатаясь на ногах и пьянея, потому что к его лицу прижались пылающие руки Марии Антуанетты.

– С этого места снято заклятие, – с ласковой улыбкой произнесла королева. – А дальше они, помнится, пошли в купальню Аполлона?

Шарни в изумлении застыл перед ней, как громом пораженный.

– Ну, в эту купальню, – весело заметила королева, – я по ночам не хожу. Пойдемте лучше вместе поглядим, через какую калитку убегал возлюбленный королевы.

Подхватив под руку самого счастливого человека на всем божьем свете, она легко и весело, почти бегом, преодолела лужайки, отделявшие рощу от круговой аллеи. Они очутились у калитки, за которой виднелись следы лошадиных копыт.

– Это по ту сторону, – сказал Шарни.

– У меня есть все ключи, – ответила королева. – Отоприте, господин Шарни, и давайте все рассмотрим.

Они вышли и наклонились, разглядывая следы; из-за тучи выглянула луна, словно желая помочь им в поисках.

Бледный луч ласково коснулся прекрасного лица Марии Антуанетты, которая опиралась на руку Шарни и вглядывалась в темноту.

Убедившись, что все спокойно, она ласковым и повелительным движением увлекла своего спутника назад, в парк.

Калитка за ними затворилась.

Пробило два часа.

– Прощайте, – сказала она. – Возвращайтесь к себе. До завтра.

Она пожала ему руку и, не прибавив более ни слова, быстро ушла по буковой аллее в сторону замка.

По ту сторону калитки, которую они заперли, в кустах поднялся на ноги какой-то человек и нырнул в лес, тянувшийся вдоль дороги.

Этот человек уносил с собой тайну королевы.

13. Прощание

На другой день королева вышла сияющая и прекрасная; она собиралась к мессе.

Страже было приказано допускать к ней всех. День был воскресный, и, проснувшись, Мария Антуанетта воскликнула:

– Какой прекрасный день! Надо хорошо его прожить.

Казалось, она с большим удовольствием, чем всегда, вдыхает аромат своих любимых цветов; она щедрее обычного жаловала и одаряла; она больше спешила раскрыть свою душу Богу.

Не отвлекаясь, как прежде, она прослушала мессу. Никогда прежде она не склоняла так низко свою гордую голову. Пока она усердно молилась, на пути от ее покоев до часовни, как всегда по воскресеньям, собралась толпа; даже ступени лестницы были заняты придворными дамами и кавалерами.

Среди дам блистала скромно, но изящно одетая г-жа де Ламотт.

А среди двойных шпалер, которыми выстроились мужчины, справа можно было увидеть г-на де Шарни; множество друзей поздравляли его с исцелением, с возвращением, а главное – с его сияющим видом.

Милость источает тончайший аромат; она с такой быстротой распространяется в воздухе, что знатоки чуют, распознают и оценивают ее благоухание задолго до того, как ларчик раскроется. С тех пор как Оливье стал другом королевы, прошло от силы часов шесть, но все вокруг так и напрашивались ему в друзья.

Пока Оливье с добродушием воистину счастливого человека принимал поздравления, все, кто стоял левее его, мало-помалу перебрались направо, спеша засвидетельствовать ему почтение и дружбу, и Оливье, упоенно озирая всех, кто вился вокруг, заметил прямо перед собой одно-единственное лицо, поразившее его бледностью и неподвижностью черт.

Он узнал Филиппа де Таверне: тот был затянут в мундир, а руку держал на эфесе шпаги.

С тех пор как после дуэли Филипп нанес ему несколько визитов вежливости, всякий раз не входя дальше передней, потому как доктор Луи предписал Оливье полное уединение, между соперниками не было никаких отношений.

Видя Филиппа, который смотрел на него спокойно, без дружелюбия, но и без угрозы, Шарни приветствовал его поклоном, на который тот издали ответил.

Затем, отстраняя тех, кто оказался между ними, Оливье произнес:

– Прошу прощения, господа, позвольте мне отдать долг вежливости.

Он пересек пространство, отделявшее правую шеренгу придворных от левой, и подошел прямо к Филиппу, который не шелохнулся.

– Господин де Таверне, – сказал Оливье с еще более учтивым поклоном, – я должен был поблагодарить вас за участие к моему здоровью, но я только вчера вернулся.

Филипп, вспыхнув, посмотрел на него и тут же отвел глаза.

– В ближайшее же время, сударь, – продолжал Шарни, – я буду иметь честь нанести вам визит и надеюсь, что вы не станете таить на меня обиды.

– Нисколько, сударь.

Шарни уже протянул было ему руку, но тут барабан возвестил о появлении королевы.

– Сударь, королева! – тихо произнес Филипп, не отвечая на дружеский жест Шарни.

Свои слова он сопроводил поклоном, скорее меланхоличным, нежели холодным.

Шарни, несколько удивившись, поспешно отошел к своим друзьям, в правую шеренгу.

Филипп остался на прежнем месте, как часовой.

Королева подходила ближе, многим она улыбалась, у многих принимала или велела принять прошения; еще издали она завидела Шарни и, не сводя с него взгляда, с той безудержной отвагой, с какой она следовала своим привязанностям, – враги ее усматривали в этом бесстыдство, – произнесла звучным голосом: – Просите нынче, господа, просите: сегодня я ни в чем не смогу отказать. Волшебное звучание и самый смысл этих слов пронзили Шарни до глубины сердца. Он задрожал от радости: то была его благодарность королеве. Вдруг сладостное, но опасное созерцание, которому она предалась, оказалось нарушено звуком шагов и посторонним голосом.