Ожерелья Джехангира

Зрение у тайменей очень зоркое, а хватка — меткая. Однажды я видел, как к ручью подбежал горностай. Опустив в лужицу шоколадную мордочку, грациозно изогнувшись, он аппетитно начал лакать воду. Таймень, который лежал вдали от берега, сделал молниеносный рывок, и бедный зверек даже не успел пикнуть.

В конце августа, когда заметно похолодало, таймени покинули студеные ключи и в поисках пищи разбрелись по всей реке. 1 сентября снова я посетил знаменитый заливчик. И что же? На черном илистом дне его остались лишь волнистые расплывчатые борозды, и никто не догадался бы, что это летнее ложе великого табуна сибирских лососей, ушедших из Енисея — от ядовитого натиска заводских отбросов, от вонючего мазута.

Так я узнал, что жизнь тайменей вовсе не простая и ясная, как представляется некоторым рыболовам. Они все время в движении, все время мигрируют — то на нерестовые перекаты, то в зимовальные ямы, то в погоне за рыбой, которой питаются. В одних реках после икрометания они скатываются, в других, наоборот, поднимаются вслед за хариусами в такие ручейки, где им порой с трудом удается спрятать под воду свой хвост.

Незабываемые впечатления

Самые незабываемые рыбацкие впечатления остались у меня от речки Майгушаш, где мы работали в конце августа. Речка эта впадает в Тынеп. На карте она показана едва заметной прерывистой синей струйкой. Я очень переживал, что геологическая судьба забросила меня, рыболова, на такую невзрачную речушку. Зато потом был счастлив.

Помню, у нас кончились продукты, и мы были вынуждены питаться грибами да глухарями, которых иногда удавалось подстрелить. Наш лагерь стоял в густых дебрях тайги. Все с нетерпением ждали, когда перекочуем на Майгушашу. Рыба нам была просто необходима. Без нее мы совсем отощали, не могли ходить в геологические маршруты.

И вот наконец перед нами протянулась долина Майгушаши — низенькая, заваленная гнилым буреломом пойма с вздрагивающими травянистыми кочками, с бесчисленными вымоинами, заполненными мутной охристой водой, с хлипкими трясинистыми западинами, спрятанными под буйным моховым покровом. Ступишь на кочку и не успеешь помянуть господа бога, как окажешься по пояс в желтой жиже. Сама речушка неширокая, местами она походила на торфяные рвы с темными, сумрачно задумчивыми заводями, местами весело и легкомысленно журчит по голышам.

Вода в ней была какая-то темно-бурая, густо настоянная болотным перегноем. В такой воде, решили мы, даже лягушки не могли бы жить. Одним словом, Майгушаша никому не внушала доверия, и ловить рыбу в ней никто и не пытался.

Мы лежали у костра, а солнце быстро тускнело и вот уже мутным оранжевым шаром коснулось вершин деревьев. Из кустов, из травы, из мха вспорхнули тысячи бабочек, затрепыхали белыми напудренными крылышками. И молчаливая, сумрачная, безжизненная Майгушаша шумно вздрогнула, всколыхнулась и затрепыхалась вслед за бабочками. «Вбульк» — то там, то тут вскипали пузырчатые круги. «Бух» — следовали частые раскатистые бултыхания.

Павел схватил спиннинг, торопливо пристегнул никелированный «байкальчик». Едва блесна шлепнулась в воду, как жилка натянулась и по дну заметалась темная рыбина. Павел торжественно выволок ее на берег. Это был здоровенный килограмма на полтора хариус — густо-фиолетовый горбач с широким зелено крапчатым веером на спине.

— Впервые такого большого подцепил — не знал, что хариус на блесну идет, — сказал Павел и снова сделал заброс, и снова вытащил красавца.

Следующая блесна шлепнулась возле лопухов водяного вязиля, колыхавшихся на длинных лиловых черенках. Павел хотел перезакинуть ее подальше, но на ней уже успела засесть рыбина. В отличие от хариуса она не металась из стороны в сторону, а вертелась волчком, плескаясь и будоража заросли. Павел умело подвел ее прямо к палаткам. Это оказался ленок — со сверкающей золотистой чешуей, с черно-сажистыми пятнами на боках, с малиновыми плавниками. Глотнув воздух, он сразу же уснул, и яркая пестрая окраска его начала бледнеть, переливаясь цветами радуги.

Рыба ловилась, как в сказке, — то хариусы, то щуки.

— Вот тебе и плюгавая речушка! — весело потирал руки Николай Панкратович, пеленая рыбу в мокрую траву, а потом закапывая в горячую золу. А что может быть вкуснее печеных на костре только что пойманных нежных хариусов или отборных жирных ленков! На щук, разумеется, не обращали внимания — отпускали обратно.

Павел отошел подальше и бросил блесну туда, где Майгушаша изгибалась круглой заводью.

— Засел! — спокойно сказал он и вдруг засмеялся, глядя, как в алых лучах заката высокими вертящимися свечами запрыгал таймень. Через некоторое время он вытащил тайменя на берег.

— Добрый поросеночек, — улыбался Павел, еле сдерживая огромную рыбину. И распаленный азартом, задорно крикнул:

— А ну еще попробую!

На следующий день нам предстояло наловить рыбы как можно больше, ведь нужно было идти дальше в глубь тайги, где уж никакие реки не текли. Соль у нас кончилась. Поэтому решили рыбу коптить.

Поднялись поздно. Уж солнце выглядывало из-за деревьев. На листьях водяного вязиля круглыми жемчужными четками притаились тяжелые капли росы. Недалеко от палаток лежали огромные глыбы долеритов. Вода билась между глыбами шумной струей, а потом медленно расплывалась по черной заводи. Правый берег был чистый — самая благодать размахивать спиннингом. На левом берету переплелись кусты ив, ольхи, черемухи; дальше — рыжий уступ ледниковой морены, усыпанный брусникой, а еще дальше — березы, лиственницы, кедры.

Вот уж двадцать лет я увлекаюсь рыбной ловлей. Уже мозоли натер удилищами на ладонях, а все никак не могу без волнения сделать первого заброса. Подходишь к речке, и сладостное томительное чувство наполняет сердце, с трепетом ждешь поклевки — желанного подводного сигнала. И очень хорошо, когда быстрое течение, когда темна молчаливая заводь: ничего тогда не видно, что там, кто там на глубине. И все кажется таинственным, и хочется поскорее заглянуть в подводные тайны. Наверное, вот это чувство ожидания, вот это все уже до боли пережитое и в то же время все до восторгов новое, свое, каждый раз неповторимое, неведомое и манит так властно к воде.

Неуклюже забрасываю под каменные глыбы «байкальчик». Робкий толчок по блесне, и из воды высунулся оранжевый хвост тайменя.

Жаль, что не могу довести поединок до победного конца честным путем. Я сегодня промысловик. Нам нужно очень много рыбы. Нельзя упускать лучшее время утреннего клева. Прочь поэзия тайменьих «свечей» в лучах восходящего солнца!

— Кончай! — кивнул Павлу. Он вскинул мелкокалиберную винтовку…

За утро добыли трех тайменей, каждый не меньше пуда, штук сорок отменных хариусов, десятка полтора крупных ленков и две метровые щуки. И все это лишь в одной малюсенькой заводи, которую можно было легко перебросить спиннингом. Не думайте, что я восторгаюсь количеством улова, хотя в нашем положении он был жизненно необходим. Я восторгаюсь непуганым уголком сибирской реки, столь прекрасным, редкостным сочетанием ценнейшей рыбы в одном месте. Таймень, ленок, щука, хариус — не изумительно ли это? И всех мы ловили на маленький никелированный самодельный «байкальчик» с маленьким тройником.

Мы с Павлом наслаждались своеобразным состязанием, кто меньше сделает ошибок, определяя по характеру хватки, какая рыба поймалась. Смею вас заверить — это было интереснейшее состязание. Держать в руке живой поющий спиннинг и по его трепету, по голосу жилки, по ворчанию катушки отгадывать, что за «зверь» засел на тройнике, — не увлекательно ли это?

Щука бросалась за блесной, словно кошка за мышью. Поймает и сразу же останавливается. Поэтому начальный рывок ее очень резкий, энергичный.

Хватка хариуса напоминала щучью, но, проглотив блесну, он не останавливался, а продолжал с такой же прытью метаться по сторонам, иногда делая с разгону высокие «свечи».

Хватка у тайменя мягкая, как бы нерешительная, не разберешь, рыба ли это, или волокутся подводные травы. А все по тому, что таймень, забрав блесну, не замирает резко, как щука, а некоторое время, будто не чувствуя уколов якоря, бежит вперед, плавно сбавляя скорость.

Ленок же, как только его подсекут, впадает в буйную истерику: кувыркается, вертится на месте, хлещет хвостом по блесне, но очень скоро выдыхается.