Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
— Перед нами скандалист, бузотер… И чужие лодки с цепей срывает — девчонок катать…
Каждый лист дела не остался без внимания. Даже случай с потерей денег был оценен как «шантаж друзей», а выезд Володи Волкорезова к больному отцу вызвал особый интерес.
— Значит, твои друзья, Ярцев, отрабатывали поочередно за Волкорезова?
— Отрабатывали.
— Но ведь это же коллективное укрывательство прогульщика!
— Он вылетел в Москву в воскресенье. Некому было оформлять административный отпуск. Ждать понедельника не мог: отец в больнице, инфаркт…
— Сердобольная демагогия… Нам-то известно, что отец остался жив…
— Неужели это огорчает вас? — дерзнул спросить Ярцев. Он
— Огорчает! — бросил разгневанный Шатунов.
— Тогда я не знаю, почему вам доверили вести сегодняшнее заседание.
И тут началось…
Даже Рем Акимович заколебался и согласился с тем, что Василий Ярцев демагог, бузотер. Долго и обстоятельно «анализировал» характер поведения Ярцева приглашенный на это заседание член парткома завода Жемчугов. Он был осведомлен о том, что Ярцев сколотил компанию «нигилистов» и внушает им нездоровый дух, которым напитался в Турине; устраивает демонстрации недоверия к службе контроля за качеством. И во всех делах Ярцеву помогает комендант общежития, некто Ковалев…
— Как это «некто»?! — вскипел Ярцев, готовый высказать все, что он думает об Олеге Михайловиче, но ему не дали договорить.
Кто из членов парткома голосовал за исключение, кто против, Василий Ярцев не знал: его попросили выйти, затем через несколько минут позвали обратно и зачитали решение: «Считать выбывшим из партии…»
— Исключили? — спросил Ярцев, теряя равновесие.
— Понял правильно, — ответил Шатунов.
Провожал Ярцева из кабинета парткома до лестницы, а затем до остановки автобуса Рем Акимович Угодин. Жалуясь на перебои в сердце и прихрамывая на правую ногу, обмороженную на фронте, он произносил какие-то длинные фразы. Ярцев никак не мог уловить, упрекает его или наставляет на путь истинный этот Рем Акимович. В уши западали лишь скрипучие слова: «Езжай отсюда, езжай… Зло в себе не держи… Хилый дух в тебе гнездится… Держись, держись…»
Скрипнули тормоза автобуса. С этой минуты Василий не помнит, где метался до полуночи, не находя себе места. Рассудок вернулся к нему на берегу моря. Брызги волн освежили лицо, появилась бодрость. Пора спокойно обдумать все, что случилось. Но вдруг берег закачался и покатился навстречу волнам. Умеющему плавать волны в море не опасны, они страшны у берега: хлестнет о камень или затянет под кручу — и сдавайся на милость стихии. Зная об этом, Василий метнулся вдогонку за волной, что покатилась от берега. Он мог вырваться на простор разлива, если бы не топляки — затонувшие бревна, что ходят под водой стояком. Мозглые комли таких бревен цепляются за дно, а вершины качаются под волнами. Топляки… Они вздыбились от обвала кручи и будто ожили, осатанели, вскидываясь черными акулами между гребнями волн.
Первый удар в грудь сбил дыхание. Второй пришелся в голову. В воде и под водой острая боль быстро гаснет. Очень сильные и опасные для жизни удары кажутся тупыми, мягкими, поэтому Василий с большим опозданием ощутил, что ему не повинуются ноги…
По отмели, подталкиваемый волнами, он выполз из воды на остров. Это была вершина когда-то высокого кургана с кустарником шиповника.
…Очнулся Василий на больничной койке. Ноги в гипсе, грудь и голова туго перетянуты бинтами. Кто-то топтался перед дверью палаты. Глухо доносился женский голос:
— Нельзя к нему. Хирург категорически запретил всякие свидания с этим больным… Да, да, надолго…
Откуда-то сверху послышался шепот:
— Староста, а староста, не грусти, я тут…
Ярцев перевел глаза на верхний угол окна. Через открытый квадрат рамы протискивался Мартын Огородников. Как он туда забрался?
Не каждый акробат решится на такой трюк.Мартын хвастливо подмигивал Василию, — дескать, вот я какой, через окно нашел ход, — и приговаривал:
— Ты, Вася, поверил мне, теперь я не оставлю тебя… Проживем, Вася, не горюй… Вот, коньячок тебе, бутылочку французского раздобыл. Сунь под подушку. Могу вместе с тобой по глотку, за твое здоровье…
Василий покачал головой:
— Эх, Мартын, Мартын… Когда же ты за ум возьмешься?.. Сестра!..
И Огородникова как ветром сдуло.
Глава двенадцатая
ЧЕГО НЕ ПОНЯЛ ШАТУНОВ?
Неуютно стало на душе Жемчугова после вызова в горком партии по поводу Ярцева. Неуютность эта вселилась в него не на день, не на два. А тут еще тихий старикашка из парткомиссии горкома допытывается: что, да как, да почему приобщился член парткома завода к разбирательству дела Ярцева на парткоме строительного управления?
Нет, нет, Жемчугов не научился критиковать себя, осуждать свои поступки. А многие ли умеют это делать хотя бы про себя? Ему просто хотелось скорее освободиться от этой неуютности в душе и даже от дружбы с Шатуновым. Однако дело поворачивалось все круче и круче. Возвратился с курсов секретарь парткома, которого замещал Шатунов, и уже проведено заседание по пересмотру решения по делу Ярцева. Затевается какая-то говорильня вокруг этого вопроса…
И в какое время! Ведь все знают: рано или поздно нагрянет государственная комиссия. Нагрянет принимать вторую очередь завода.
Теперь стало известно, что основу государственного акта будут составлять заключения рабочих комиссий по всем пусковым объектам, что в первых пунктах акта обязательно найдет отражение характеристика условий труда и внутризаводского быта. А это значит, все так называемые «бытовки» — гардеробы, душевые, сушилки, буфеты, кухни, столовые, медпункты, не говоря уже о работе кондиционеров и вентиляционных устройств, — должны быть в полном порядке, в полном «ажуре», без единой задоринки. Чтобы заглянул в цех, будто заглянул в завтрашний день.
Государственную комиссию возглавит не начальник главка Министерства автомобильной промышленности, как предполагалось раньше, а кто-то повыше. Назван и срок прибытия комиссии. Срок не очень жесткий, но подумать только, пустили такую махину, и вдруг из-за какой-нибудь «бытовки» в акте появятся минусовые оценки. Пустяковый недогляд, а стыда не оберешься!
Однако весть из Москвы и разговор о том, каким будет государственный акт по второй очереди завода, не смутили председателя партийной комиссии горкома. Он неторопливо листал персональное дело Ярцева и все уточнял и уточнял смысл каждого листка. Словно где-то среди них запрятались мины замедленного действия, которые во что бы то ни стало надо обезвредить, а не то все графы государственного акта почернеют от минусовых оценок…
Тягостно и грустно было возвращаться с такими упреками из горкома партии.
Перед своим кабинетом Жемчугов встретил секретаря главного инженера. Она передала ему две папки с графиками на очередную неделю и убежала в другой конец коридора, где топтались парни из отдела главного энергетика. Беззаботные люди, у них не жизнь, а масленица: рядом гигантская гидростанция да еще внутри завода своя ТЭЦ на триста тысяч киловатт. Включай, подключай — Волга не пересохнет…
Графики по второй линии конвейера составлены без учета подготовки к приезду государственной комиссии. Необходимо внести коррективы и завтра же с утра обратить внимание инженеров, механиков на… На что, на какие объекты? Мелкие, а их столько, что в глазах рябит.