Пациент мафии

– Вы имеете в виду… – со священным ужасом произнес я.

– Да, именно это я имею в виду, – холодно ответила женщина.

– Бог с вами! – добродушно рассмеялся я. – Вы, конечно, шутите?

– Вовсе нет, – отрезала Клавдия Сергеевна.

Я взял маленький реванш и, в свою очередь, посмотрел ей в глаза с откровенным презрением.

– В таком случае я лучше буду жить на одну зарплату…

– Вы и в самом деле глупец, – сказала она. – Впрочем, это ваш выбор. То, что могло быть вашим, достанется другому. Можете забыть наш разговор.

Она посмотрела мимо меня отсутствующим взглядом.

Я обернулся – мои помощники с неприкаянным видом стояли на пороге спальни. Они ждали меня.

– Мы вам больше не нужны? – поинтересовался я.

– Нисколько, – был ответ.

– Тогда разрешите откланяться.

Клавдия Сергеевна безразлично кивнула. Я сделал знак своим и пошел к выходу. В прихожей нас ждала испуганная домработница. Она заботливо открыла перед нами дверь и спросила:

– Ну, как там Федор Никодимыч? Совсем плохой, да? А ведь какой был мужчина!

– До свидания! – сказал я.

– О чем вы беседовали с хозяйкой? – спросила с любопытством Инна, когда мы погрузились в лифт.

– О глупости, – ответил я.

Вадик заржал, а любознательная Инна смерила нас таким взглядом, что впору было провалиться сквозь землю. Но, странное дело, чем больше накалялись между нами отношения, тем большее облегчение я чувствовал. Это было освобождение от посторонних мечтаний, от ошибки, которую я мог совершить. Слава богу, Инна очень старалась быть чужой, и ей это вполне удалось.

Спустившись по широкой лестнице, мы сели в ожидавшую нас машину, и тут мне в голову вдруг пришла шальная мысль.

– Степаныч! – сказал я как бы между прочим. – Будь другом, давай сгоняем в Успенский переулок! По делу надо…

– Нет проблем, Владимир Сергеевич! – откликнулся водитель. – Куда скажете!

Инна покосилась на меня – ей явно хотелось сделать бескомпромиссную оценку моего поведения, но все же она не решилась. В принципе, я тоже предпочитал решать личные дела в нерабочее время, но сегодня был исключительный случай. Откладывать визит к Ефиму было неразумно. К тому же именно сейчас, в двенадцать часов ночи, он наверняка должен быть дома.

При подъезде к Успенскому переулку я стащил с себя белый халат, чтобы не бродить по двору как привидение и не пугать своим видом полуночников. Инна опять неодобрительно покосилась на меня, и я подумал, что у нее, пожалуй, хватит гражданской смелости накатать на меня докладную. Сейчас молодые умеют делать себе карьеру.

Машина остановилась возле тротуара, и я вышел, пообещав вернуться через пять минут. Во дворе дома было полутемно и пусто – во многих окнах уже был погашен свет. Я попытался найти окна ефимовской квартиры, но запутался и вошел в подъезд.

То ли жильцы экономили на электричестве, то ли местные хулиганы поколотили все лампочки, но в подъезде было хоть глаз выколи. Я ощупью нашел лестничные перила и начал подниматься. Что-то пушистое опрометью метнулось навстречу, пролетело у меня между ног и бесшумно растворилось во мраке. Откуда-то сверху доносились отзвуки веселой вечеринки – обрывки музыки и приглушенный топот ног.

На третьем этаже я остановился – сюда уже пробивался сумеречный отсвет от единственной уцелевшей лампочки наверху. За дверью ефимовской квартиры царила тишина, и меня взяли сомнения. Я представил себе физиономию фотографа, которого будят посреди ночи с единственной целью – узнать, не мерзавец ли он. Физиономия выглядела очень неприятно.

Поколебавшись несколько секунд, я все-таки нажал на черную кнопку. В ночной тишине звук задребезжавшего звонка казался особенно резким и вызывающим. Однако за дверью по-прежнему было тихо, и меня охватило разочарование. Судя по всему, Ефима не было дома. Для очистки совести я еще раз надавил на кнопку, и мне показалось, что от моего усилия дверь слегка подалась внутрь.

Я осторожно толкнул ее, и дверь с тоскливым скрипом отворилась. Из душной тьмы на меня пахнул знакомый запах химикалий, смешанный теперь с явственным запахом водки. Оглянувшись по сторонам, я, точно вор, проскользнул в прихожую и прикрыл за собой дверь. Нащупав на стене выключатель, я зажег свет и прислушался. Ни с кухни, ни из комнаты не доносилось ни звука.

В прихожей на покосившейся вешалке висели старые куртки, зимнее пальто и почему-то поясной ремень. Несколько пар стоптанных башмаков стояли в углу. Я на цыпочках прошел дальше и открыл дверь в комнату – в полосе света, падающей из коридора, увидел громоздящуюся повсюду фотоаппаратуру и неразобранную постель. Это меня порядком озадачило.

Я вернулся и осмотрел кухню. Кое-что здесь несколько проясняло ситуацию. На неприбранном столе стояли две пустые водочные бутылки и стакан. Не рискнув прикасаться к посуде руками, я наклонился и понюхал. Запах был свежий. Видимо, водку распивали совсем недавно. Но почему только один стакан?

В голову мне приходило единственное объяснение – глухая завязка закончена, Ефим в одиночестве уговорил литр водки и отправился погулять, забыв запереть дверь. Но против этой версии имелось существенное возражение – в пьяном виде Ефим старался не выходить из дома. Наоборот, все собутыльники сходились к нему, порой даже задерживаясь на два-три дня. Все это было очень странно.

Я вдруг почувствовал себя крайне неуютно – ночь, чужая квартира, хозяина нет… Если бы меня сейчас здесь застигли – что бы я стал объяснять? Я еще раз окинул взглядом тесное помещение, залитое безжизненным электрическим светом, и решил, что пора уходить. И тут до меня дошло, что я еще не заглянул в ванную.

Выключатель находился снаружи. Я щелкнул рычажком и открыл дверь совмещенного санузла. То, что я увидел, заставило меня отшатнуться. Стало ясно, что с Ефимом мне не удастся разобраться уже никогда.

Видимо, он успел-таки починить трубу в ванной – она была полна воды, и даже на щербатом кафельном полу стояли лужи. А из-под воды на меня смотрели закатившиеся незрячие глаза Ефима.

По-видимому, он был мертв уже несколько часов. Неестественное положение тела и ужас, исказивший посиневшее бородатое лицо, подсказывали, что в ванне Ефим оказался не по своей воле. Он был в коричневом костюме и полуботинках – видимо, только что пришел или собирался уходить. Можно было предположить, что перед убийством его заставили пить водку, чтобы подавить сопротивление.

Но размышлять над этим было уже некогда. Я понял, что нужно немедленно убираться отсюда. Попятившись, я захлопнул дверь и выключил в ванной свет. Потом, кое-что сообразив, достал из кармана платок и протер все места, которых касалась моя рука. Погасив везде свет, я выбрался из квартиры и поспешно спустился вниз. Кромешная темнота вокруг была мне теперь как нельзя кстати.

Перед тем как сесть в машину, я постарался успокоиться, но мне это не очень удавалось. Сердце колотилось как бешеное, и, видимо, выглядел я неважно, потому что Степаныч, посмотрев на меня, спросил: