Падь
Шрифт:
— Брат уже прошёл в свои покои?
— Нет, господин барон, он ещё во дворе.
Дверь сзади за женщинами с шумом закрылась.
Они шли через большой полукруглый зал, освещённый единственным факелом на стене. В нос ударил слабый запах жареного мяса, ароматных приправ и мёда.
Наташа едва не подавилась слюной, поняв, как голодна. Голова закружилась. От слабости подгибались ноги.
Они поднялись по лестнице на второй этаж и свернули вправо в тёмный длинный коридор, слабо освещаемый одиночными факелами в прикреплённых к стенам держателях. В тишине гулко стучали подошвы обуви Клары. Пройдя немного, она
— Входите, — зажгла женщина две свечи на каминной полке. — Вам принесут бельё, воду и немного еды. Здесь умывальня, — толкнула маленькую дверь сбоку от камина. Доброй ночи. — Поспешно вышла.
— Спасибо вам, — сказала ей в спину Наташа. Ответа не последовало. — М-да, ну и мымра, — прошептала протяжно. Графа назвала «господин». Значит, не жена. Но не чужой человек. Экономка?
Повернулась, рассматривая комнату. В высокое эркерное стрельчатое окно ярко светила луна.
Толщина стен позволила устроить скамьи, примыкающие с двух сторон к широкому каменному подоконнику, на который можно было спокойно улечься. Девушка облокотилась на него и кончиками пальцев дотянулась до волнистого грязного стекла, через которое диск луны казался слегка размытым. Слева от окна возвышался большой закоптелый камин с кучей золы и двумя горящими свечами на полке. Напротив камина — широкая кровать с деревянными стойками по углам, скреплёнными перекладинами, с которых свешивался тяжёлый тёмный балдахин. В ногах кровати пристроился сундук на кованых ножках, обитый медными пластинами, а у кровати — красивый резной деревянный стул с широким пыльным сиденьем и высокими подлокотниками. На высоченном потолке просматривались огромные потолочные балки из массива дерева, а под ногами скрипел песок. Комнатой давно не пользовались.
Повесив рюкзачок на спинку стула, Наташа чихнула. Аллергии на пыль у неё не было, но на её переизбыток нос реагировал сразу. Со свечой в руке девушка прошлась по углам комнаты, убедившись, что скелетов забытых затворников в ней нет. Вернулась к креслу-стулу, смела пыль, усаживаясь удобнее. Светлые деревянные панели на стенах обнадёживали: если комнату привести в порядок, то станет довольно уютно.
В дверь постучали и вошли две женщины. Одна несла поднос, накрытый салфеткой, который она опустила на низкий столик у кровати. Вторая — стопку белья и деревянное ведро с водой. Присев в приветствии, они неслышно задвигались по комнате. Первая, прихватив свечу, удалилась в умывальню. Вторая, подняв облако пыли, перестелила постель. Пожелав спокойной ночи, служанки тихо вышли.
Наташа, открыв дверь, поискала на ней замок, озадаченно рассматривая на распашных створках деревянные круглые ручки. Запереться на ночь не выйдет. Придвинуть стул к двери? Если кто-то и пожалует в гости, то шум сдвинутого стула разбудит её.
Заглянув под салфетку на подносе, обнаружила медное блюдо с ломтиками мягкого ароматного жёлтого сыра и жареного мяса, хрустящими хлебцами, квадратным печеньем, мисочку с творогом и янтарным мёдом, кубок с красным вином. Неплохо. Отправив в рот кусочек мяса, запила глотком вина. Несмотря на усталость, хотелось смыть с себя дорожную пыль.
Умывальней оказалась маленькая комната. Свеча
освещала её небольшую часть. Через закрытые ставни лился слабый лунный свет. Пахло мятой.Просунув пальцы в щель между закрытыми ставнями, Наташа потянула створку на себя, открывая их.
За ними обнаружила стрельчатое окошко с толстым серым стеклом.
В глухой нише у окна хорошо просматривался широкий каменный стульчак с круглым отверстием, накрытым деревянной съёмной крышкой с ручкой. Рядом стоял рыжий глиняный кувшин с водой.
— Ничего себе каменный век, — присвистнула удивлённо Наташа, осматриваясь. — Такого я, точно, не ожидала.
В углу комнаты белел аккуратный маленький камин. Рядом с ним из плетёной корзины выглядывали сухие дрова. Напротив него возвышалась деревянная бадья, выстланная изнутри простынями. Над ней с потолка свисал полог из светлых полотняных штор с грязными разводами на уровне края «ванны». Рядом — скамейка со свёрнутыми двумя простынями на ней.
На низком столе чадила свеча в подставке, стояли глубокая бронзовая миска и блюдо с пучками сушёных трав, кувшин с водой для умывания, лежали полотняные полотенца.
Девушка вздохнула с облегчением: «Господи, как хорошо», предвкушая купание в горячей воде. Но не сегодня. Ведро с едва тёплой водой было одно. Её хватило, чтобы вымыть голову, выуженным из рюкзачка чудесным мыльцем, и слегка обмыться. В раздумье подержав грязное бельё, Наташа сложила его на скамейке.
Укутавшись в холщовую прохладную простыню, вышла в комнату. Холодно не было. На подносе с едой не нашла ни одного прибора. Наверное, забыли положить. Быстро всё съела. Хотелось ещё.
Вино, совсем непохожее на то, что она пила в дороге, приятно удивило. Освежающий карамельный вкус с лёгкой горчинкой, с ярким запахом сока Лидии и оттенком муската напомнил вкус хорошего марочного вина из супермаркета. Наташа, удовлетворённо вздохнув, облизала губы. Расчесала волосы. Обработать раны было нечем. Бутылка водки на «родину» так и не вернулась.
Девушка ощущала себя чистой и обновлённой. Своё дело сделали таблетки. О том, что было бы без них, думать не хотелось.
Утро вечера мудренее.
Бригахбург с беспокойством смотрел в воспалённые глаза сына и не верил происходящему.
— Почему ему так плохо? — шептал он отрешённо.
Несмотря на тёплую погоду, в камине пылал огонь. Душный запах горящих дров смешивался с тяжёлым духом больного тела. Ирмгард, бледный, с бисеринками пота над верхней губой, остановил взгляд на взволнованном лице отца. Вопросительно поднял бровь и чуть приоткрыл сухие потрескавшиеся губы, как бы спрашивая: «Отец, всё в порядке?»
Герард понял его:
— Всё хорошо, сын. Твоя невеста здесь. Завтра вы встретитесь.
Вице-граф едва заметно кивнул в ответ, закрывая глаза, тяжело надрывно дыша.
Его сиятельство обернулся на кормилицу. В душе нарастало беспокойство. Перед его отъездом рана наследника не вызывала опасений.
— Кива, что происходит? Почему ему так плохо?
Немолодая миловидная заплаканная женщина в сером платье и полотняном переднике не первой свежести, в перекошенном чепце, с выбившимися из-под него светлыми прядями волос, неслышно двигаясь по покою, тихо произнесла: