Падение Иерусалима

— Вряд ли к утру придет подтверждение.

— Так заплатите мне из своих сбережений и восполните эту сумму, когда банковские процедуры закончатся.

— Так не делают.

— Мне плевать, делают или не делают. Эти свои еврейские штучки оставьте для других, а мне извольте заплатить, что положено.

Таверне нахмурился:

— Ну если вы так ставите вопрос…

— Отступать не собираюсь, имейте в виду.

Они разошлись, не попрощавшись. Таверне отправился повидать брата — их редкие встречи обычно назначались в кафе возле Пантеона — и пересказал ему неприятный разговор.

— Жизнь становится опасной, — завершил он свой рассказ. — Савари то ли сам обманывается, то ли нас за нос водит — когда я попросил его объяснить подробней, что у него за проблемы с контрразведкой, он набычился и отвечать отказался. Но раз он требует свои комиссионные, да еще так настойчиво, значит, чувствует реальную опасность. Он больше знает, чем говорит.

— Если контрразведка выйдет на тебя, я пропал, — отозвался брат, он старался казаться спокойным, но взгляд, которым он окинул кафе, выражал тревогу. — Если что — придется мне когти рвать. Ты перевел деньги в Женеву?

— Перевел. Ты, кстати, еще не рассказал о результатах своей поездки, — напомнил Таверне.

— Я только вчера вечером вернулся. Все идет по плану. В Мейрарге я обо всем договорился — проблем не будет. Самый удобный день 22 июля, у меня есть все транспортные схемы. Ты успеешь подготовить команду?

— Успею. Я повидался с Караччи, он все устроит.

— Понадобится всего человек шесть, они должны быть надежными. Автоматы для всех. Хорошо бы еще гранаты со слезоточивым газом — на всякий случай.

— Это все достанем. Насчет машин тоже договорились.

— Через пару дней я тебе сообщу точное место и подробный план действий.

— Как он выглядит, наш товар?

— Две плутониевых боеголовки, по пятнадцать килотонн каждая.

Обсуждение деталей сделки как-то успокоило обоих — в сущности, ничего еще не потеряно, дело движется. Таверне так и сообщил Ханифу, прибегнув к услугам ливийской дипломатической почты.

— Пора уж тебе узнать все, — сказал Ханиф. — Тем более, что насчет Эссата ты оказалась права.

Расмия по обыкновению выслушала его молча и даже на похвалу не отозвалась.

— Да и с Саадом Хайеком зря я тебя не послушался, — такого профессор никогда еще не говорил, но девушка и тут не промолвила ни слова. — Почему молчишь?

— Убили хорошего человека — что ж тут скажешь?

— Не зацикливайся ты на этом. Ошибки у всех случаются. Если помнишь, я объяснял, что операции в Париже и Риме имеют значение разве что для самих исполнителей. Ничего они не изменили — ни наших границ, ни сионистской экспансии. Только отвратили от нас мировое общественное мнение — а оно и так было не за нас. Насилие можно победить только еще большим насилием, я всегда это говорил. Всякие там акции, набеги на чужие границы и даже локальные войны — сколько их было, а что толку? Сионисты до сих пор всегда оставались в выигрыше — и Семидневная война, и Иом Киппур — все в их пользу. Вот если они почувствуют, что могут проиграть, — тут держись. И атомную бомбу в ход пустят, ничто их не остановит. Пока обходилось без этого — их всегда выручали американцы. И впредь так будет — если не переломить ситуацию. Надо их поставить перед fait accompli — перед свершившимся фактом. А факт будет такой, что Израилю грозит полное уничтожение, если он не выполнит наших требований. Повиновения можно добиться, только если у нас будет собственная атомная бомба. Вот о чем были все эти хлопоты во Франции.

— Вы собираетесь бомбу в самом деле взорвать?

— Не знаю пока. Но если понадобится, взорвем. Если Израиль не подчинится, мы пойдем на все. Предстоит еще много дел. Завтра я еду в Триполи, оттуда во Францию. А тебе придется лететь в Израиль — и очень скоро.

Он начал объяснять ей цель этой поездки — Расмия наперед знала, что если попросить его рассказать подробнее, он все равно скажет только то, что сочтет нужным, поэтому и не проявляла любопытства. Спросила только:

— А Эссат — он знал ваши эти планы?

— Я при нем даже не упоминал о них.

— Прочесть он что-нибудь мог?

— Кое-какие записи есть, но они в сейфе. И закодированы.

— А в сейф он не мог заглянуть?

— Исключено. Тебя что, эта идея напугала — насчет гибели Израиля?

— Притворяться не собираюсь — у меня просто мороз по коже, когда представляю… Но главное — не дать страху овладеть твоей душой — правда ведь?

Глава 25

Бен Тов вернулся домой к полуночи. Жена давно спала. Он уселся в гостиной, разложил на столе бумаги и попытался работать. Но сосредоточиться не смог. Снял с полки книгу и расположился в кресле поудобнее, но через полчаса захлопнул ее и взялся за телефон.

Новостей пока нет, сказали ему, и раньше трех вряд ли будут. Он снова открыл книгу, убедился, что читать не может, пошел в кухню, достал из холодильника йогурт и яблоко, все съел. А он-то себя считал волевым человеком — но дошло до крайности и на тебе — ни страницы прочесть не может, яблоко это жалкое… Ему стало стыдно. Разбудить, что ли, жену? Все легче, чем ждать в одиночку. Но он не решился и вместо этого предпринял еще одну попытку прочесть хотя бы главу. Когда без четверти четыре зазвонил телефон, он вскочил так поспешно, что опрокинул кресло.

— Ваш агент в безопасности, жив, — сообщил дежурный с базы Рамат Давид.

— Поговорить с ним можно? Как он?

— Плох. Но врач его уже осмотрел и говорит, что поправится, только в больницу надо поскорей.

— Вызовите скорую, пусть отвезут его в Хадассу, я туда позвоню. Как его состояние? Они там спросят…

Ему было слышно, как дежурный разговаривает с врачом:

— Ожоги второй степени на большой части тела. Тепловой удар. Это так, на первый взгляд. Насколько с виду можно судить. Скорая приедет минут через пятнадцать.

— В сознании он?

— Нет, бредит. Доктор дал ему успокаивающее.

Повесив трубку, Бен Тов тут же связался с клиникой в Хадассе и сразу взял самую высокую ноту:

— Немедленно поставьте в известность вашу администрацию: через час или около того к вам доставят пациента, которому понадобится отдельная палата и максимальный уход — так распорядился министр обороны.

Он вкратце объяснил, в каком состоянии пациент, и выслушал ответ, что тревожить начальство не обязательно: в клинике любой вправе рассчитывать на внимание и заботу.

— А я вам говорю, предупредите заведующего, ему следует быть в курсе дела.

Что-то такое прозвучало в его голосе — дежурный врач спорить не стал:

— Хорошо, сейчас я ему позвоню.

Бен Тов, сам не замечая, что улыбается во весь рот, погасил свет в гостиной, пошел в спальню и разбудил жену:

— Мы его спасли, — сказал он торжествующе в ответ на ее недоуменный взгляд. — Вытащили его, он в порядке…

Утром он первым делом заехал в клинику. Эссат еще толком не пришел в себя и встретил его только бледной улыбкой. Возле него хлопотала тоненькая, как прутик, медсестра, пытавшаяся напоить сонного пациента водой из поильника: