Падение Запада. Медленная смерть Римской империи
Шрифт:
Имелись и другие признаки неуклонного ослабления власти императоров. Мы уже отметили, что даже в IV веке император часто сталкивался со значительными трудностями в вопросах контроля чиновников и военачальников. В V веке влиятельные командующие и придворные чаще доминировали над императорами, нежели те — над ними. Командующий Аспар десятилетиями удерживал в собственных руках власть в Восточной империи, частично опираясь на креатуры из числа своих родственников, выдвинутых на крупные посты, и на верные ему воинские части в составе армии (в основном готские). Чтобы получить в свое распоряжение силы, способные противостоять этому блоку, императору Льву пришлось набрать в войско множество солдат из числа исаврийских горцев из Малой Азии. Они происходили из земель, подвластных империи, но сами эти земли с давних пор являлись рассадниками бандитизма и мятежей, и их уроженцы фактически воспринимались как разбойники и варвары. В конце концов к 471 году он набрал достаточно сил, чтобы организовать убийство Аспара. Примечательно, что, как и в случае с Аэцием, император предпочел попросту расправиться с врагом, нежели отправить его в отставку
Еще одним признаком упадка центральной власти стал рост влияния епископов на происходившее на местах и признание их лидерами. В какой-то мере это стало результатом появления типа богатых, хорошо образованных и имевших большие связи людей, вовлеченных в жизнь церкви. Вероятно, не стоит сожалеть, что такие люди не пытались поступить на императорскую службу: администрация империи утратила прежнее влияние еще до того, как проявилась вышеописанная тенденция. Вдобавок те, кто принимал сан, зачастую обнаруживали не меньшую склонность к интригам и яростному соперничеству, чем бюрократы. В ряде случаев избрание епископа (и в том числе папы) оспаривалось толпами, полными желания драться за угодную им кандидатуру. Также велись споры по поводу старшинства среди крупнейших столичных епархий; в особенности протестовала Александрия, не желавшая подчиняться власти куда позднее появившейся константинопольской церкви, хотя Константинополь являлся столицей империи и резиденцией светской власти. Политические цели и личное тщеславие часто давали себя знать в ходе теологических диспутов, по-прежнему приводивших к раздорам в церкви. Природа Троицы более не вызывала разногласий; вместо этого диспуты сосредоточились на определении природы Христа во время его пребывания на земле и на том, едина или раздельна его человеческая и божественная природа{521}.
В начале V века яркой иллюстрацией возможностей злоупотребления властью и положением, открывавшихся перед епископами, стала карьера Кирилла, с 412 года — епископа Александрийского. Важное значение имел тот факт, что предшественником на этом посту был его собственный дядя; это свидетельствует о влиянии, которое уже имела его семья. Кирилл часто прибегал к помощи отрядов, состоявших из монахов, и наводил страх не только на других епископов, но и на наместника провинции. Постоянно нападая на язычников, иудеев и христиан-еретиков, он часто шел против закона и действовал силовыми методами. В то же время он заботился о том, чтобы регулярно высылать «подношения» влиятельным лицам при дворе. В 415 году его сторонники совершили особо жестокое убийство прославленной женщины-философа Гипатии. Та занимала пост в одном из знаменитейших университетов мира (редчайший в античности случай!). Хотя она была язычницей, среди ее друзей были и выдающиеся личности, исповедовавшие христианство, в том числе священники и наместник Орест. Последний уже до этого ссорился с Кириллом и даже подвергся нападению его монахов. Более того, епископ пытался обвинить наместника в тайном исповедании язычества. Гипатия погибла во многом из-за того, что людям Кирилла нужно было попросту продемонстрировать свою силу. После случившегося их распустили, но лишь ненадолго, и в свое время епископ вновь использовал их поддержку для реализации новых планов. Охотно используя запугивание и насилие, Кирилл также был мастером политический интриги в церковной жизни. Вступив в диспут с епископом в Константинополе, он хотел обратиться к папе; несмотря на все те случаи, когда он прибегал к насилию, он продолжал пользоваться большим авторитетом как теолог и играл главную роль на некоторых церковных соборах. В ходе последних он также продемонстрировал свои политические таланты и шел на уступки, когда это требовалось для сохранения его влияния{522}.
Образ Кирилла выглядел далеко не привлекательно. Легко усмотреть в возвышении подобных ему людей прямое следствие унижения Феодосия епископом Амвросием Медиоланским. Невозможно представить себе, чтобы такую вольность епископу позволил Константин. В то же время в данном случае церковь не следует рассматривать просто как организацию, независимую от имперской иерархии и постепенно увеличивавшую свое могущество за счет государства. Напротив, это увеличение осуществлялось в результате вакуума, уже возникшего вследствие упадка центральной власти. Для установления контроля над людьми вроде Кирилла потребовались бы значительные, притом объединенные усилия со стороны центральной и провинциальных властей. Имперская бюрократия уже давно утратила способность объединяться ради выполнения какой-либо цели, а Кирилл был достаточно ловким политиком, чтобы с помощью силы или подкупа извлечь пользу из контактов с влиятельными политиками, дабы обезопасить себя. Обдумывая, как обуздать его, власти раз за разом приходили к выводу, что игра не стоит свеч. Честолюбивые епископы такого типа — во многом напоминая в этом королей варваров в западных провинциях — знали, что не могут действовать, руководствуясь только собственными желаниями, и что для них существуют некие рамки; вместе с тем они понимали, что власть центра значительно ослабела по сравнению с прежними временами. Они могли выйти из положения с большой выгодой для себя, в особенности если дожидались подходящего случая, когда власти бывали заняты решением других проблем. Политический талант Кирилла, его значительный авторитет как теолога и тогдашняя слабость имперских властей — вот слагаемые его успеха. Другие епископы, и в том числе его преемники, не всегда были столь удачливы; на их долю могло выпасть и смещение с должности, и изгнание, когда они навлекали на себя неудовольствие императора.
Меняющийся мир
Епископы изображаются в более благоприятном свете, когда речь идет об их попытках возглавить местное население, дабы обороняться от нападений. Святой Герман, согласно утверждению биографа, повел наспех собранные силы бриттов и те сокрушили целую армию рейдеров. Менее эффектная (и полностью неудачная) роль выпала на долю Сидония Аполлинария, епископа Клермонского, пытавшегося противостоять готам Эйриха. Принадлежавший к галльской провинциальной аристократии, Сидоний принял сан сравнительно поздно. Он получил традиционное образование и сам был привержен традициям; его сочинения содержат немало сведений о том, как представители провинциальной власти приспособились к появлению варварских королей, живших по соседству или среди них. Сидоний оставил очень подробный и в целом положительный портрет готского короля Теодориха II:
«Он хорошо сложен, высок, но не слишком, однако выше и внушительнее многих. Макушка его головы круглая, и на нее мягко ложатся кудри, откинутые с ровного лба… Его подбородок, горло и шея являют не полноту, но дородство; кожа бела, как молоко{523}».
Описание распорядка дня короля включает посещение заутрени (готы были арианами), где «он молится с величайшей искренностью, хотя [когда он находится] среди своих, видно, что причина его набожности — скорее обычай, нежели убеждение». Затем он уделял время делам правления, принимал послов, покуда не прерывался, чтобы посетить сокровищницу или конюшни{524}.
То, что мы читаем у Сидония, во многом отличается от устоявшегося стереотипа варвара. Даже утверждение, будто просители имели куда больше шансов на положительный ответ, если поддавались Теодориху в игре в шахматы или диск, лишь отчасти соответствует упомянутому клише. Во многих отношениях описание Сидония напоминает рассказ о распорядке дня одного из императоров начала III века. Он и другие галльские аристократы чувствовали себя в состоянии общаться с подобным человеком, продолжая при этом придерживаться римских обычаев и ни в чем не изменяя себе{525}.
Сидоний и его современники придавали большое значение тому, чтобы жить утонченной и обильной досугом жизнью образованных римских аристократов. В одном из его писем описана баня на вилле его друга в Галлии; рассказ ведется в яркой и, согласно тогдашней моде, невероятно напыщенной манере. В другом изображается опыт посещения куда более примитивной бани, поскольку, по словам Сидония, хозяева еще не закончили строительство банного здания. Вместо него слуги поспешно выкопали ров «поблизости от источника или реки». В затопленную канаву побросали груду раскаленных камней, и «пока канава разогревалась, ее покрыли сверху крышей, устроенной из гибких ореховых прутьев, согнутых в дугу». Гости вошли внутрь. «Здесь, — пишет Сидоний, — мы провели несколько часов, не испытывая недостатка в остроумных и забавных разговорах». Люди вроде Сидония были полны решимости оставаться «римлянами», несмотря на то что в Галлии V века даже у аристократов возможности весьма сузились{526}.
Сидоний был одним из тех, кто чувствовал, что римляне не могут безропотно принять факт агрессии, столь часто совершавшейся готами во дни Эйриха. Другие представители провинциальной аристократии были в большей мере расположены в пользу готского лидера или, вероятно, попросту руководствовались соображениями прагматизма. Будучи епископом, Сидоний защищал свой город от организованной готами осады. Похоже, масштабы борьбы были очень невелики: мы читаем об отряде, насчитывавшем менее двадцати всадников, способном проложить путь через кольцо врагов. Но помощи извне почти не последовало, и в конце концов император, находившийся в Равенне, решил сдать Клермон и другие приграничные поселения готам в качестве платы за мир и с целью обороны более важных городов, включая Арелат (современный Арль) и Массилию (современный Марсель). Одержав победу, Эйрих повел себя сдержанно: Сидоний стал единственным, кто провел несколько месяцев под стражей. В заключении он имел возможность заниматься и писать, однако выражал сожаление по поводу двух пожилых готских женщин: те напились и не давали ему спать, разговаривая ночью за стеной его комнаты{527}.
Сидоний стал свидетелем одобрения кандидатуры претендовавшего на пост императора Авита (тот был его тестем) и вступал в сношения с несколькими другими правителями и их придворными, ища поддержки и покровительства. Его труды никогда не вызывают ощущения, будто в самой Галлии кто-то из императоров или их представителей имел особую власть. От некогда существовавшей здесь регулярной армии не осталось и следа. Отец Сидония служил префектом претория галльского диоцеза примерно в середине столетия, но трудно сказать конкретно, какой объем власти «там и тогда» имел на самом деле такой крупный чиновник. Все сочинения Сидония свидетельствуют о том, что нужно было соблюдать тактичность, беседуя с лидерами готов и других варваров.
И уж совсем незначительная роль отводится центральному правительству в «Житии святого Северина», биографии святого (похоже, он, как ни странно, не был священником), действовавшему в Норике (современная Австрия) на Дунае начиная со второй половины V века. Несколько малых отрядов limitanei появилось там. Один трибун — впоследствии он стал епископом — жаловался на то, что не может противостоять войскам варваров, поскольку его солдаты слишком малочисленны и практически безоружны. Но, вдохновленные Северином, он и его люди изгнали нападавших, застав их врасплох и сокрушив. Несколько человек попали в плен, но им разрешили уйти, после того как Северин предупредил их, чтобы они не возвращались{528}.