Падение жирондистов

Действительно, несколько сот инсургентов для полумиллионного города — это ничтожно мало. Но почему так насторожились люди, хорошо знавшие парижан? Марат, по собственному признанию, развил в те дни активную деятельность, выступая в Клубе кордельеров и других местах против инсургентов. Действия Генерального совета Коммуны особенно 10 марта были проникнуты нескрываемой озабоченностью положением в Париже. Да и министр юстиции Гара не случайно решил, что с инсургентами будет трудно справиться.

События 9 и 10 марта развернулись в обстановке, когда над Францией нависла новая, пока еще отдаленная угроза интервенции, когда перед народом вновь встал вопрос о виновниках неудач на фронте. Патриотический подъем летом 1792 г. вылился в восстание, свергнувшее монархию, и спустя несколько месяцев король был казнен как изменник нации. Горе было тому, на кого теперь могло пасть подозрение народа.

Повстанцы в своей агитации могли использовать и подъем борьбы парижского плебейства за социально-экономические требования. Защищая себя, Фурнье после события 9 и 10 марта утверждал, что он «воспрепятствовал осуществлению самых худших замыслов некоторых лиц», в частности убийств торговцев сахаром^{40}. Против них, а также торговцев содой, мылом и другими бакалейными товарами было непосредственно направлено движение 25–26 февраля. Не прямая, но несомненная связь существовала между событиями 9–10 марта и предшествовавшей им мощной вспышкой недовольства парижских низов.

Эти факторы придавали выступлению 9–10 марта смысл и значение, но не могли привести к успеху инсургентов из-за их моральной изоляции, узости базы, организационной слабости. Прежде всего бросаются в глаза отсутствие серьезной заблаговременной подготовки, авантюризм методов, к которым прибегли агитаторы 9–10 марта. Сторонники восстания не создали авторитетный руководящий комитет, который имел бы надежные контакты с секционной организацией. Они сами ходили из одной секции в другую, предъявляя сомнительные мандаты. Идею восстания пытались навязать секциям почти явочным порядком.

Советская историография традиционно связывала события 9–10 марта с инициативой «бешеных»^{41} — тех вожаков парижских секций, что в 1793 г. находились на самом левом фланге массового движения и которых политические противники прозвали так за радикальность убеждений и яростность в их отстаивании. Но кто конкретно из «бешеных» мог оказать влияние на инсургентов? Секция Гравилье и Жак Ру были в стороне. Теофиль Леклерк прибыл в Париж из Лиона лишь в мае. Об участии в мартовских событиях Клэр Лакомб и других членов Общества революционных республиканок ничего не известно. Остается Варле. Он не только играл первостепенную роль, но и выступил с политически обоснованной программой действий. Это была определенная концепция устранения жирондистов, если и не в конституционных рамках, то в духе идей, восходивших к учению Руссо — высшему идейно-теоретическому авторитету в революционной Франции. Для Варле народный суверенитет заключался в том, что народ в своих первичных собраниях — единственный источник власти, а все государственные деятели — лишь его «уполномоченные», которых он вправе отозвать в случае невыполнения данного им наказа (мандата). Отстаивая идею отзыва жирондистских депутатов решением полномочных представителей секций и кантонов Парижского департамента, Варле склонил на свою сторону по крайней мере три секции: Марселя, Четырех наций (Единства), Пуассоньер.

Но можно ли говорить о влиянии Варле на Общество защитников республики, которое фактически было инициатором выступлений и осуществляло тактику «прямых действий» с изрядной долей авантюризма? Члены общества, приняв в ночь на 9 марта решение о восстании, считали достаточным лишь «известить» о нем, причем только «санкюло1ские» секции, а в 5 часов утра уже собирались ударить в набат. Потерпев неудачу в этом предприятии, они попытались компенсировать промах мелкой и сомнительного достоинства акцией, разгромив под покровом ночи типографии двух жирондистских газет. Обычно этот налет и вспоминают авторы сводных работ по истории революции, когда пишут о событиях 9–10 марта, подчеркивая авантюризм их участников.

При всем различии установок ни Варле, ни Общество защитников республики не могли в те дни обойтись друг без друга. Очевидно, они вместе агитировали в Якобинском и Кордельерском клубах. Последний поддался в какой-то мере агитации. Если небесспорен факт принятия им решения в поддержку восстания, то достоверно, что Клуб кордельеров сыграл свою роль. Закономерно, что секция Борепера через несколько дней обратилась именно к нему с запросом о причинах событий 9–10 марта. Но можно ли думать, что агитация Общества защитников республики и Варле определила позицию клуба? Разумеется, нет. Есть свидетельство о поддержке идеи восстания и активной роли в событиях 9– 10 марта влиятельного члена Клуба кордельеров Венсана. Будущий активный участник борьбы внутри якобинского блока, «эбертист» был способен занять политическую позицию без помощи Варле. Венсан не уступал Варле ни молодостью, ни честолюбием, ни боевитостью, а организаторских талантов у него, возможно, было больше — о чем свидетельствует последующая деятельность в качестве генерального секретаря военного министерства. Можно указать на других лиц, принимавших активное участие в событиях и о чьем-то влиянии на которых говорить нет оснований: свои, например, мотивы были у Фурнье^{42}.

Наконец, особую позицию в дни антижирондистского выступления заняла секция Бон-Консей. Активисты этой секции были застрельщиками секционного движения накануне восстания 10 августа 1792 г., проявили они себя и в мартовские дни, выдвинув свой план действий. 10 марта собрание секции решило направить в Конвент делегацию, потребовать ареста Бриссо, Петиона, Бюзо, Гюаде, Верньо и др. и предания их суду революционного трибунала, создание которого было накануне декретировано. Именно эта идея — не просто отзыв жиронд стских лидеров, а их осуждение, политический процесс над ними, подобный суду над Людовиком XVI, — возобладала в программе восстания 31 мая 1793 г., когда секция вновь оказалась в авангарде.

Итак, в той или иной форме, стараниями различных лиц и групп идея устранения жирондистов из Конвента превратилась в замысел народного восстания, которому еще надлежало обрести массовую поддержку, чтобы воплотиться 31 мая в акт изъявления воли тысяч и тысяч парижан. Вот почему выступления 9–10 марта при всей незначительности числа их участников следует считать этапом на пути к победоносному антижирондистскому восстанию, его «прелюдией»^{43}. Непосредственно события заметно воздействовали на ход партийной борьбы в Конвенте.

В критический момент 8–11 марта лидеры якобинцев выдвинули в Конвенте широкую программу мобилизации сил для упрочения завоеваний революции. Она содержится в речах Робеспьера о необходимости усиления власти Конвента, о введении эффективного контроля за исполнением его декретов, за деятельностью высшей администрации и генералитета, в предложениях монтаньяров об учреждении революционного трибунала, о введении военного налога на богачей и др. Ради принятия такой программы якобинские лидеры готовы были поступиться узкопартийными интересами. Робеспьер говорил: «Сейчас неподходящие обстоятельства для того, чтобы мы возобновляли эти распри, этот дух раздоров, эти вечные декламации о диктатуре того или иного гражданина…» Он не поддержал требования своих товарищей о смещении некоторых жирондистских министров. «Полумеры не могут спасти отечество, нужно атаковать злоупотребления в делах», — заявил Робеспьер, отстаивая план реорганизации всей системы исполнительной власти^{44}.

Однако жирондисты по-другому понимали задачи революции. Программа, выдвинутая якобинцами, вела к ее углублению и поэтому была для них неприемлема. 13 марта Верньо выступил против этой программы от лица тех, кто считал революцию законченной. Не решившись прямо осуждать меры, часть которых поддержало даже большинство Болота, Верньо попытался скомпрометировать якобинскую программу. Он объявил ее продолжением планов инсургентов 9– 10 марта. Если якобинцы, осудив инсургентов и предотвратив антижирондистское восстание, стремились предать дело забвению, то Верньо, а за ним и другие жирондисты, выступив, когда им уже ничего не угрожало, постарались использовать события 9–10 марта как повод для разгрома наиболее опасных противников. Верньо потребовал проведения широкого расследования, чтобы установить участие в событиях Клуба кордельеров и секций. Затронул он и Якобинский клуб, назвав его активного в тот момент деятеля Дефье членом повстанческого центра^{45}.

ПЬЕР ВИКТЮРНЬЕН ВЕРНЬО

Вечером 13-го в клубе забили тревогу. Робеспьер оценил выступление Верньо как призыв к преследованию всех, «кто пылает огнем патриотизма»^{46}. Марат и другие монтаньяры защитили в Конвенте Дефье и Лазовского^{47}. Тот же Марат не стал настаивать на обвинениях, выдвинутых им против Фурнье, увидев, какой оборот принимают дела^{48}. Патриоты были спасены, но призрак роспуска Конвента сыграл известную роль. Болото вновь качнулось в сторону жирондистов. Робеспьер, порицая инсургентов, сетовал на то, что из-за их выступления «патриоты Горы лишились всего своего преимущества». «У нас остался только выбор: или стать трусливыми рабами клики, или умереть за свободу»^{49} — так резюмировал он положение. «Нет, мы не умрем; мы умертвим наших врагов, мы сокрушим их», — поправил соратника Марат^{50}.