Падение звезды

Турецкий холодно усмехнулся:

— Ну разумеется. Чтобы они «сошли с ума» от одного вашего взгляда. Чтобы ваша «шпага засверкала, как метеор» над их головами. Так, что ли? Оставьте эту чушь для сцены, Алмазов! Вы не Фальстаф, ая не Брук. Быстро говорите — чье поручение вы выполняли?!

Последний вопрос Турецкий почти прокричал — холодно, с клокочущей злобой в голосе. Алмазов совсем обомлел. По его лицу потек пот. На глазах заблестели слезы.

— Почему вы на меня кричите? — дрожащим голосом спросил Алмазов. — Вы… не имеете права так со мной разговаривать.

— Имею. Я представитель власти. А вы преступник.

— Я не…

— Кто поручил вам бросить конверт в почтовый ящик? Ну?

На мгновение бледное лицо актера оцепенело. Затем к щекам его прилила кровь — и он раздвинул губы в усмешке.

— Вы не имеете права со мной так разговаривать, — повторил он, на этот раз абсолютно спокойным голосом.

— Я говорю так с вами, потому что желаю вам добра, — спокойно парировал Александр Борисович. — Я хочу вам помочь, понимаете? Но для этого мне нужно, чтобы и вы мне немного помогли. Итак, кто этот человек? Назовите его имя, и я оставлю вас в покое.

Актер закрыл лицо ладонями и сидел так несколько секунд. Потом отнял ладони от бледного лица и сказал:

— Я сам все это придумал. И сам осуществил. Я украл фотографии из студии. Больше я ничего вам не скажу!

Некоторое время Турецкий молча смотрел на Алмазова, потом вздохнул и сказал:

— Одевайтесь. Я задерживаю вас по подозрению в убийстве.

Алмазов воспринял эти слова стоически. Казалось, слово «убийство» не произвело на него абсолютно никакого эффекта.

— Вы позволите мне переодеться? — с удивительным спокойствием спросил он.

— Да, конечно, — кивнул Александр Борисович. Затем внимательно оглядел гримерку и добавил: — Я даже выйду, чтобы вам не мешать.

— Ну что там? — спросила Светлана, когда Турецкий вышел.

Александр Борисович махнул рукой:

— Пришлось самому сыграть небольшую роль.

— И как?

— Не очень. Хотя я чувствовал, что был близок к успеху.

— То есть?

— Видишь ли, я сразу — по тому, каким тоном он говорил, по его ужимкам — понял, что человек он слабый и пугливый. И все-таки недооценил его.

— А вы, однако, психолог, — улыбнулась Светлана.

— Какой там, к черту, психолог, — досадливо дернул щекой Турецкий. Потом усмехнулся: — Хотя поработаешь с мое — тоже станешь Фрейдом… Черт, зажигалку в гримерке оставил. У тебя есть зажигалка?

— Да. Вот.

Светлана достала зажигалку и дала Турецкому прикурить.

— Этот парень работал на кого-то, — сказал, махая дымящейся сигаретой, Турецкий. — На человека с сильной волей, которого он сам безмерно уважает. И раз он сейчас не раскололся — после прессинга, который я ему устроил, — то уже не расколется никогда. Попомни мои слова.

— Что же мы будем делать?

— Нужно узнать всю подноготную нашего синеглазого Фальстафа. Семья, друзья, деловые связи… Все. Вряд ли он убил Ханова, но вполне мог послужить наводчиком. Нужно тщательнее покопаться в том старом деле, по которому он привлекался. Непохож он на человека, способного разгромить коммерческий ларек.

— А может, вы его не раскусили? Может, он просто косит под слабака? Он ведь все-таки актер.

Турецкий хотел возразить, но неожиданно смирился. Лишь пожал плечами и заметил:

— Все может быть. Как там у Державина?.. «Но те-мен, мрачен сердца свиток. В нем скрыты наших чувств черты».

— О! А вы еще и поэзией увлекаетесь?

— Я, Света, увлекаюсь жизнью. А в жизни всякое бывает. Поэтому, если я однажды начну цитировать Коран или Аллу Пугачеву, ты сильно не удивляйся.

— Как скажете, — улыбнулась в ответ Перова.

Александр Борисович затушил сигарету о край урны и посмотрел на часы:

— Что-то наш дорогой Фальстаф долго не выходит.

— Да. Пора бы ему переодеться.

— Пойду гляну, чем он там занимается.

Александр Борисович подошел к двери гримерки и постучал. Ответа не последовало. Турецкий удивленно глянул на Перову. Она пожала плечами. Александр Борисович толкнул дверь и вошел. Едва фанерная дверь захлопнулась у него за спиной, как он почувствовал, как что-то твердое ткнулось ему в висок. А негромкий, шепелявый голос произнес:

— Тихо, Турецкий. Двинетесь — убью.

18

— Ну и что все это значит? — поинтересовался Александр Борисович.

— Я больше не сяду на нары, — прошепелявил Алмазов. — С меня хватит и той недели. Четыре года назад.

— Это когда вас упекли за хулиганство?

— За хулиганство, которое я не совершал! — резко сказал актер.

Турецкий попробовал повернуться к нему лицом, но ствол пистолета больно врезался ему в висок, и он поморщился:

— Осторожнее с этой штукой. Не дай бог, выстрелит. Хотя она наверняка не настоящая. Ведь вы актер, а не киллер.

— Не волнуйтесь, настоящая!

— Между прочим, четыре года назад вас освободили. Ошибку исправили.

Алмазов усмехнулся:

— Думаете, я не знаю, как вы там свои делишки обделываете? Сначала шьете невиновному человеку преступление, которое он не совершал. А потом требуете от него все что пожелаете.

— И кто же так ужасно с вами обошелся?

— Сами знаете кто. Теперь он в аду. Жарится на медленном огне. Жаль, что не могу посмотреть на это собственными глазами.

— Если не опустите пистолет, у вас будет такой шанс.

Актер прищурил синие глаза:

— Угрожаете?

Александр Борисович тихонько покачал головой:

— Нет, предупреждаю. Ладно, Алмазов. Хватит играть, мы с вами не на сцене. Опустите ствол, и даю вам слово, что это останется между нами.

— Дырка у вас в голове останется, вот что! В общем, так. Сейчас мы с вами пойдем к вашей машине. Вы — впереди, я — сзади. У меня в руке будет пистолет. Если что-то пойдет не так, я выстрелю не задумываясь. Вам ясно?