Падший ангел. Явление Асмодея
Шрифт:
– И что ей верят? Может привиделось ей… после похорон.
– Сейчас лежит, говорят, в горячке. Доктор каждый день к ним бегает.
– Уже говорят, ждут инквизитора, но пока тишина. Ты ничего не слыхал об этом?
– Нет!
– Понимаешь, Мартин, я тоже не падкий слухам верить. Но когда я увидел его покарябанную рожу – сомнений поубавилось. Не зря судачат, что священник и в смертях повинен, и в картежной игре.
– В разврате он повинен. О-о – о, да ты Мартин посмурнел. Не бойся. Тебе не грозит. К твоей Фредерике и на хромой кобыле не подъедешь.
–
– Ладно-ладно. О! Доброе утро, Марта!
Марта безразлично отнеслась к приветствию Маануса, и с усердием отщипнула кусок булки. Тот не проронил больше ни слова и наблюдал, разинув рот, как нервно перебирает Марта выложенный хлеб.
Она по-птичьи вывернула голову и приговаривала что-то себе под нос, но обрывки ее речи можно было услышать:
– Ларсик, ты куда от меня спрятался..? Мой глупенький… В эту булку? Мой глупенький… мой сорванец… Ты там еще? От Марты никуда не денешься. О тебе, о твоем здоровье беспокоится тетушка Агнесса и святой отец. Где ты, мой поросенок?
Мартин бережно рукой отодвинул Марту от прилавка, попутно всунув в ее корзину испорченные булки. Марта постучала костяшками пальцев по дереву, повернулась и пошла посреди мощеной дороги.
Мартин развернулся, что-то прикрикнул на своего подмастеренка.
Ему было стыдно за Марту, он не знал, почему, пыхтел – суетился, давая понять своим видом Маанусу, чтоб тот уже шел по своим делам. Маанус закричал Марте вслед, она ушла далеко, но обернулась, и внимательно и строго посмотрела на крикуна. Маанус забыл, что хотел сказать, лишь махнул рукой, вознаградив ее очередным прозвищем.
Марта шла, приплясывая, хватаясь по бокам за тунику, при этом задрав немного голову, и вытянув похудевшую шею. Ей встретились какие-то люди, и она сразу затараторила:
– …Опять влез пятачком в грязную лужу, опять облился прокисшим молочком, опять сторожил в лесу упыря…
К ней навстречу вышел Паап.
– О чем говоришь ты, Марта? – спросил он лукаво.
– А!? – она обернулась и ответила скороговоркой: –В мясной лавке висит туша моего поросенка. Его зовут Ларсик. А скоро принесут свежую тушу старого кабана Томаса…, – она сопровождала слова свои чудаковатыми ужимками, и заглядыванием в глаза.
– Шла бы ты домой! Марта!
Из растворившегося окна раздался сердитый голос:
– Она несет чушь, Паап. Отойди от нее. А ты пошла отсюда! Шлюха!
– Она сама не своя…
– Отойди от нее, говорю, – настойчиво прозвучал тот же голос.
– Нельзя ругаться! Грех! – вмешалась Марта, не поднимая глаз. – Нельзя ругаться! Он придет и заберет вас. Вы же дети глупые, – она разжала кулачок. На ладони поблескивали католические крестики и медальоны. – Это подарил мой любимый священник, – и она рассмеялась каким-то ледяным смехом, сжала кулак и затрясла рукой с браслетом на запястье.
Вдруг она начала икать, и глаза ее помутнели. Паап поспешил удалиться.
– Оставьте двери открытыми… к вам придет ночью священник и позовет вас на лунную поляну… Двери оставьте открытыми… идите за ним! – так призывала Марта тех, кто отворил окна и с любопытством наблюдал за ней. Но все делали вид, что ее не слышат, хотя
глазами следили за ней.Вот Марта скрылась за углом дома и все увидели священника, направлявшегося в ту же сторону. Откуда он выбежал – этого никто не понял.
– Гляньте! А он все бегает за ней! Вот позорище-то. Уже прямо на улице ее преследует.
– Раньше людей приветствовал, а теперь в упор не замечает. Еще и лицо прячет.
– Пошли-ка! Глянем, куда пошла эта бесноватая.
Несколько человек побежали в ту сторону, где скрылась Марта со священником.
Когда они выскочили на улицу св. Якоба – неизвестный черный всадник на мощном тяжелом скакуне пронесся в сторону городских ворот, унося тело женщины, перекинутое поперек седла. Всадник по наряду был похож на чужестранца – таких доспехов никто из воинов Магистрата не носил.
Всадник умчался далеко, и было заметно как руки женщины безжизненно болтались, и волосы, растрепанные ветром, казалось, цеплялись за воздух. Люди разглядели в ней Марту, ту самую Марту, которая беззаботно гуляла перед ними. И вдруг, под аркой между домами, им предстало зрелище, какое невозможно было вообразить. Некоторые пытались отмахнуться – не веря глазам своим. Но ужас притягивал… Труп человека был вздернут на крюк для ночного факела, и из огромной дыры, где раньше был рот, торчал церковный крест, в месиве крови на изуродованном лице выделялись белки закатившихся глаз.
И болталась сутана на нем, а с его сапог капала на брусчатку кровь. Но это был не священник…
Глава 58
– Добрый день, фру Паулина, – викарий снял шляпу и почтительно поклонился.
Вместо Отца Марка, прежде с уверенным взглядом и свежим разглаженным лицом, женщине предстал худой изможденный человек, лицо которого избороздили морщины. Его внешность еще несла на себе следы ссадин и царапин. И лишь по глазам угадывался тот безукоризненный управитель прихода, которого звали Отец Марк. Фру Паулина уже знала о смерти человека в сутане, которого еще не смогли опознать по причине того, что вместо лица у него было месиво крови с раздавленными костями.
Она застыла от неожиданности, и не знала, что сказать.
– Добрый день, фру Паулина! – священник повторил свой поклон, снова приподнимая шляпу забинтованной рукой.
– Здравствуйте, отец Марк, – выдавила из себя хозяйка дома, и быстро нашлась: –Простите, отец Марк. А где Кристина? Она не с Вами? Мне очень нужно ее увидеть!
Викарий посмотрел на нее, сверля воспаленными глазами. Стало ясно, что он не будет отвечать на эти вопросы. Женщина отвела глаза, терпеливо уставившись на пол.
Он подумал, что она, видимо, знает об обысках, что учинили в его доме воины Магистрата по случаю последнего убийства в центре города, но решил не показывать, что это его тоже тревожит. Он был готов ко всему, и не удивился, когда ему тыкали в лицо его окровавленную сутану, что сняли с трупа, и трясли его серебряным крестом.
Слегка задрав голову, он повел носом на аппетитный запах со стороны печи. В сверкающем трехногом кофейнике с желтой крышкой варился кофе, но аромат скорее шел от тех жареных кофейных зерен, что совсем недавно были истолчены в ступе.