Палач и Дрозд
Шрифт:
– Итак…
Приходится кашлянуть, чтобы голос не хрипел. Слоан вопросительно сводит брови, откусывая еще кусочек мяса.
– Значит, Дрозд? – спрашиваю я.
– М-м?
Засунув кончик ребрышка в рот, она обсасывает мясо с косточки, держа ее испачканными в соусе пальцами. Щеки втягиваются – и член немедленно упирается в ширинку.
Только представить, на что способны эти прелестные губы…
Жадно глотнув пиво, я опускаю взгляд в тарелку.
– Я про прозвище. – Надо есть, чтобы отвлечься от некоторых частей тела, настойчиво требующих внимания. – Тебе очень подходит образ
Слоан, на мгновение прекратив жевать, задумчиво проводит большим пальцем по нижней губе. Она впервые смотрит мне в глаза, буквально ввинчиваясь взглядом в голову.
– Дрозд – это лично для меня, – говорит она. – А для всех остальных – Прядильщик.
Глаза у нее темнеют, и всего за мгновение она превращается из сексуальной хищной красавицы с текущим носом в злобную и начисто лишенную чувств убийцу с железной волей.
Я киваю.
– Понял.
Возможно, я единственный человек на белом свете, который способен ее понять.
Слоан не сводит с меня застывшего взгляда.
– Что ты задумал, красавчик?
– В смысле?
– Давай не будем со мной играть? Ты появляешься в доме этого ублюдка, выпускаешь меня из клетки, помогаешь зачистить следы и угощаешь ребрышками. При этом я ничегошеньки о тебе не знаю. Так в чем дело? Зачем ты приходил к Бриско?
Я пожимаю плечами.
– Хотел отрубить этому ублюдку руки с ногами и насладиться криками.
– Почему именно ему, а не кому-то другому? Мы далеко от Бостона. Думаю, на тамошних улицах хватает всяких уродов, и нет нужды ехать на другой конец страны.
В воздухе сгущается тягостное молчание. Мы оба замираем, держа в руках ребрышки. Я лукаво ухмыляюсь, а у Слоан вытягивается лицо.
– Ты ЗНАЕШЬ, кто я такой.
– Ч-черт!
– Определенно знаешь. И слышала, что я люблю охотиться на родной территории. Давно от меня фанатеешь?
– Господи, заткнись!
Я хохочу. Слоан прикладывает ко лбу тыльную сторону ладони, в которой до сих пор зажата косточка.
– И что тебе понравилось больше всего? – спрашиваю я. – Тот тип, с которого я содрал кожу и распластал на носу корабля на пристани в Гриффине? Или которого подвесил на кране? Его обсуждали активнее всего.
– Ты просто чудовище! – Слоан вскидывает руки в тщетной попытке скрыть яркий румянец, окрасивший щеки. В зеленых глазах пляшут искры, хоть она и пытается принять суровый вид. – Лучше запри меня обратно в клетку.
– Слушаю и повинуюсь!
Я поворачиваюсь к бару и поднимаю руку. Официантка в тот же миг бежит в нашу сторону, расплываясь на ходу в улыбке.
– Роуэн?..
– Да? Ты сказала, что хочешь обратно к Бриско. Сейчас расплачусь, и пойдем.
– Я же пошутила, ты, псих!..
– Не волнуйся. Я мигом доставлю тебя в твою вонючую клетку. Она, скорее всего, не успела сгореть. Как думаешь, личинки хорошо прожарились? Если да, тебе будет что поклевать из пепла.
– Роуэн! – Слоан хватает меня за руку, оставляя на коже липкие отпечатки. От ее касания словно пробивает током.
Еле сдерживая смех, я вижу в зеленых глазах откровенную панику.
– Эй, Птичка, что не так?
К нашему столику подходит официантка с лучезарной улыбкой.
– Хотите заказать десерт?
Я,
приподняв брови, смотрю Слоан в лицо. Взгляд у нее мечется; она косится то на меня, то в сторону ближайшего выхода.– Два пива, пожалуйста, – сообщаю я официантке.
Слоан мигом успокаивается и недовольно щурит глаза.
– Уже несу!
– Я же говорила, – буркает девушка, разжимая пальцы на моем запястье. – Ты просто чудовище!
Я криво улыбаюсь. Она замечает мою ухмылку, и взгляд у нее теплеет, хоть и явно против воли.
– Когда-нибудь ты меня полюбишь, – мурлычу я, глядя ей в лицо и медленно слизывая с руки соус, оставленный женскими пальцами. Глаза у Слоан вспыхивают, отразив лучи послеполуденного света, проникающие сквозь окна, а на щеке проступает ямочка, выдавая веселье, которое она не хочет показывать.
– Это вряд ли, Палач.
«Посмотрим», – молча обещаю я с ухмылкой.
Слоан вскидывает темную бровь, будто принимая вызов, и снова берется за ребрышко.
– Ты так и не ответил, что делал у Бриско.
– Ответил. Ну, помнишь: хотел отрубить руки с ногами, послушать крики…
– Почему он?
Я пожимаю плечами.
– Полагаю, по той же причине, по которой его выбрала ты. Он та еще мразь.
– С чего ты решил, что я убила его именно по этой причине? – спрашивает Слоан.
– Разве нет? – хмыкаю я, опираясь локтями на обшитый алюминием край пластикового стола.
Слоан возмущенно вскидывает подбородок.
– Может, мне приглянулись его глаза? Вдруг они были красивыми?
Я беру очередное ребрышко, намеренно затягивая паузу. Не спеша откусываю мясо и лишь потом отвечаю:
– Не из-за этого ты вырезаешь им глаза. Совсем не из-за этого…
Она склоняет голову набок и задумчиво молчит.
– Разве?
– Ага.
– Тогда из-за чего же?
Я опять пожимаю плечами, избегая ее взгляда, хотя так и подмывает его поймать.
– Возможно, потому, что глаза – это зеркало души?
Слоан фыркает, и я, посмотрев на нее, вижу, как она качает головой.
– Скорее уж «вскорми ворона, и он выклюет тебе глаз».
Я пытаюсь ее понять. О Слоан известно мало – по крайней мере, в газетах о ней пишут редко. Она специализируется на других серийных убийцах и оставляет после себя на месте преступления весьма замысловатые послания. Вот, собственно, и все. Любые версии ФБР касательно личности Прядильщика не выдерживают никакой критики. Судя по сообщениям в прессе, в закостенелые мозги федералов даже не приходит мысль о том, что неуловимый мститель может оказаться женщиной. Что бы ни сподвигло ее на подвиги, какими бы мотивами она ни руководствовалась, что бы ни хотела сказать каждым убийством – это остается тайной.
С первой же минуты знакомства Слоан распалила во мне любопытство, и теперь на тлеющих искрах вспыхнул язычок пламени.
Хочу узнать ее ближе. Хочу узнать о ней все!
А еще хочу вызвать у нее ответный интерес.
– Ты в курсе, что это я убил Тони Уотсона? Портового Психопата?
Слоан неспешно отнимает бокал с пивом от губ и пристально смотрит на меня.
– Серьезно?
Я киваю.
– Я думала, он ввязался в драку с одной из своих жертв.
– В какой-то степени так оно и было. Он действительно ввязался в драку и определенно хотел сделать меня своей жертвой, но у него ничего не вышло.