Палочка для Рой

Насколько я понимала, на меня нацелился один Пожиратель Смерти. У Эйвери были причины ненавидеть меня, с учётом моего статуса крови и того факта, что я навредила его племяннику. Но другие Пожиратели Смерти, кажется, не имели зуба конкретно на меня; они преследовали вообще всех магглорожденных, а я просто под руку попалась.

Если я окажусь в центре внимания общественности, всё может измениться. Эйвери, вероятно, видел меня, когда атаковал из-под невидимости, но оставалось возможным, что он просто послал посредника. Но даже если так, посредник должен был знать, как я выгляжу. Знает он уже, что я самозванка, или вспомнит меня, лишь увидев в газете и хорошенько разглядев мою фотографию?

Его напарник тоже может увидеть эту фотографию, и тогда они будут рассматривать меня как взятое, но не выполненное обязательство. Это может сделать нападения на меня более отчаянными, с большими шансами на успех.

В конце концов, сколько ресурсов на самом деле Эйвери потратил на меня? Он наложил несколько заклинаний на беспомощного сквиба и произвёл несколько выстрелов наобум в мою сторону, когда возможность сама подвернулась ему под руку. Оборотное зелье, вероятно, требовалось, чтобы дать возможность подняться по лестнице, на случай, если невидимости Филча и его статуса смотрителя оказалось бы недостаточно. Он шепнул на ухо кое-кому из авроров.

«Пустые» оборотные зелья продавались в Лютном Переулке. Я слышала, как некоторые старшеклассники перехихикивались об этом. Добавить волос человека в конце, и с зельем происходило мгновенное изменение. Но почему они продавались так обыденно, я не знала.

Я решила не размышлять об извращениях взрослых волшебников.

Если бы Протекторат управлял волшебным миром, то оборотное было бы вне закона, или, может быть, разрешено только аврорам. Здесь же этому зелью учили всех, в ходе занятий по основным предметам, в сущности, наделяя каждого волшебника рейтингом Скрытника.

Варить Оборотное было утомительно, но я подозревала, что через пару лет смогу его сделать. Скорее всего, прикуплю зелья, если найду, у кого. Я не знала цен на ингредиенты, и насколько дорогостоящим является зелье. Когда узнаю, пойму, насколько сильно Эйвери хочет моей смерти.

— Вы считаете, если рассказать всем обо мне, это хоть как-то поможет моему положению? — спросила я. — Даже без всеобщего знания, как я выгляжу, будет достаточно тяжело скрыться, когда придет лето. Также, последнее, что мне требуется, так это нечто, что заставит всех остальных детей завидовать мне.

— Боитесь обидчиков? Вы? — спросил Дамблдор, приподняв одну бровь. — Я считал, что вы души не чаете в вызовах.

— То, что я их не боюсь, не означает, что я наслаждаюсь дразнилками за спиной, когда дразнящие знают, что я их слышу, — отозвалась я. — И, я уверена, Гермионе слушать все эти вещи тоже очень не по душе.

— И всё же, если никто ничего не сделает, чтобы завоевать умы и сердца, всё останется по-прежнему навсегда, — сказал он мягко. — Мир полон несправедливости, и большинство людей учатся жить с ней. До тех пор, пока первый храбрец не делает шага вперед, после чего всё меняется. Разве не в вашей стране совсем недавно юная женщина отказалась уступать своё место в автобусе, просто из-за цвета её кожи?

Даже здесь, в прошлом, прошло примерно тридцать шесть лет с того момента, когда Розу Паркс ⁽²⁷⁾ выбросили из автобуса. Дамблдор считает это недавними событиями?

Волшебный мир казался мне мухой, застрявшей в янтаре и замороженной во времени. Волшебники, как правило, помнили те аспекты маггловского мира, которые существовали во времена их последнего контакта с таковым; для большинства это было время, когда они учились в школе. Учитывая тот факт, что волшебники, как правило, жили вдвое дольше магглов, для кого-то вроде Дамблдора это означало, что самобеглые повозки, видимо, до сих пор оставались удивительнейшими изобретениями..

— Вы же не всерьёз сравниваете меня с Розой Паркс, — ответила я. — Попозировать для фотографий — это не то же самое, что начать целое движение.

— Она, вероятно, также не думала, что начинает движение, — сказал он. — Она просто отстаивала то, что было правильным. Несмотря на вашу довольно.... сложную историю, я верю, что вы тоже обладаете сильным чувством того, каким должен быть мир.

Он не сказал, что у меня сильное чувство справедливости. Было ли это скрытым оскорблением?

— Просто ощущение такое, что я ввязываюсь в неприятности, ровно в тот момент, когда всё начало успокаиваться, — объяснила я. — Зачем бы мне захотелось подобного?

— Я мог бы воззвать к вашей более корыстолюбивой стороне, — сказал Дамблдор. — Есть люди, которым поможет данное лекарство, и которые будут благодарны вам, если вы дадите им узнать, кто вы.

— Сколько всего человек там может быть, с кем такое происходило? — спросила я. — Разве Пожиратели Смерти не убивают людей, которых пытали, после окончания пытки?

Дамблдор покачал головой.

— Они наказывали некоторых людей в назидание другим; это было частью их кампании по распространению страха в прошлой войне. Смерть — это просто; но оказаться вынужденным всю жизнь ухаживать за оказавшимся в тяжёлом положении родственником — такое внушает страх. Принимая во внимание, насколько близкородственно наше сообщество, это означает, что практически у каждого есть родственник, неважно насколько дальний, попавший под воздействие Круциатуса.

— Я не слышала, чтобы много семей имели с чем-то подобным дело, — медленно сказала я.

— Сколько времени потребовалось юному мистеру Лонгботтому, чтобы он поделился тем, что случилось, с вами? — спросил Дамблдор. — Большинство семей предпочитают заботиться о своих инвалидах дома, пряча их от мира, словно то, кем они стали, является постыдным.

Неужели это и правда принесёт мне так много политического капитала? Чего не говорил Дамблдор, так это того, что если я когда-либо предстану перед судом, личное отношение присяжных может означать выбор между свободой и Азкабаном... или даже Поцелуем.

Я не могла продолжать рассчитывать на то, что всегда буду ребёнком; всего лишь через несколько лет я вырасту достаточно, чтобы стать просто ещё одной взрослой, и если не подружусь с теми, кто во власти, то окажусь в полной жопе.

Мысль о получении некоторой политической поддержки была привлекательной, но стоило ли оно риска привлечь внимание Эйвери и его напарника?

Да пошли они на хрен. Я не могла продолжать жить в обороне. Нужно было нападать, и подобное могло оказаться чем-то конструктивным, тем, что я смогу осуществить.

— Хорошо, — сказала я. — Но я предпочла бы обойтись без фотографий.

— Уверен, что они будут настаивать на них, — ответил Дамблдор. — Но мы постараемся, по крайней мере, не дать разместить вашу фотографию на заглавной странице.

— Мне не нравится, когда мной манипулируют, — сказала я, вставая. — Когда всё произойдет?

— В течение часа, — ответил Дамблдор.

— А если бы я сказала нет? — спросила я.

Он просто считал самим собой разумеющимся, что я соглашусь, и это очень сильно раздражало. Настолько сильно, что это было почти достаточно для занесения его в мой список неотложных дел.