Паломничество

К тому моменту мой начальник уже был доведён до отчаяния — он ругался, на чём свет стоит, выбивая из меня командировку. Наверное, если бы была такая возможность, он голыми руками зашвырнул бы меня в открытый космос. Но я не соглашался, выжидал и изворачивался как мог, искал предлоги для того, чтобы как можно дольше оставаться на Земле. Я ждал, когда у Дейдры закончится контракт с конторой при министерстве. Параллельно с этим активно обрабатывал куратора проекта. Уговаривал его взять на вакантную должность именно Дейдру. Я вконец обнаглел. Пользуясь положением исключительно важного сотрудника (не покривлю душой, если скажу, что единственного в своём роде специалиста), я давил на него, аргументировал свой выбор тем, что Дейдра мне знакома с университета, что с ней будет очень удобно работать и прочее. Куратор злился, но был вынужден идти навстречу — слишком важные и весомые в научных кругах люди стояли за мной.

Всё это происходило за спиной Дейдры, она об этом ничего и знать не знала, и предположить не могла, что я выбиваю ей место на космической станции. В конце концов, парни из министерства сдались, они заочно одобрили её кандидатуру и отвергли альтернативную — был там один парень, который тоже хотел работать на «Ауштре», звали его вроде бы Крис. Толковый, говорят, парень. Надеюсь, он не шибко расстроился, и никаких последствий не повлекло такое кадровое решение.

Дело оставалось за малым. Нужно было только получить согласие Дейдры на столь дерзкий проект. И через пару дней после того, как она осталась без работы, я позвонил ей и предложил встретиться. В том самом кафе, где когда-то не смог сказать кое-что важное. Вроде второго шанса. Дейдра пришла, выслушала меня и сказала, что подумает — оно и понятно, подобные решения не принимаются в одночасье. А я опять не смог сказать то, что думаю о ней. Не то, чтобы струсил, просто казалось, что ещё будет возможность, я сразу понял, что она согласна лететь на «Ауштру», прочитал это в её взгляде.

Зря ведь не сказал. Если бы нашёл в себе силы на этот раз, всё сложилось бы по-другому.

Глава 6. Журналистка с серыми глазами

Темнота. Я ощущаю какое-то движение. Кажется, круговое. Будто бы засунули в центрифугу и погасили свет. Немного подташнивает. В висках боль, вероятно, от перегрузок. А может быть из-за темноты — слепящей, давящей, всеобъемлющей тьмы, ни чёрта не видно в липкой густой жиже. Потом появляются звёзды, и меня это радует. Они не вращаются, висят на месте, далёкие белые точки, и словно бы прямо передо мной — абсолютно невозможно определить расстояние до них. Кажется, протяни руку и достанешь. Целый ковёр из звёзд, красиво, но меня это не впечатляет. Я к ним равнодушен, для меня это обыденность, ничего особенного. Я должен сделать что-то, но не могу понять, что именно. Важное дело или мелкая пустяковина — никак не вспомнить. Размышляю об этом, когда откуда-то сбоку возникает Дейдра. Она в космическом скафандре, за прозрачной полусферой шлема я вижу её лицо. Дейдра чем-то встревожена и что-то говорит мне. Но я не слышу, просто тянусь к ней, хочу взять за руку. А Дейдра отдаляется. Чем сильнее тянусь, тем дальше от меня она оказывается. Мне кажется, что теряю Дейдру, и начинаю понимать, что ничего хорошего это не значит. Не оставляю попыток, из последних сил стремлюсь нагнать её, однако становится ясно, что все мои старания обречены на провал…

Моим мечтам не суждено было сбыться. Буквально за несколько часов до старта на «Ауштру» я попал в аварию. В голове не укладывается, но причиной той аварии был Гарольд, мой пёс. Ума не приложу, какая муха его укусила, но он словно взбесился. Гарольд накинулся на меня, вцепился в руку. Не может быть такого, чтобы он хотел причинить мне вред. На этот счёт у меня есть своя теория. До сих пор уверен, что Гарольд пытался таким образом уберечь меня от чего-то плохого. Почему-то мне кажется, что верный пёс почуял неладное. То есть, такая мысль возникла у меня не в тот момент, когда всё это произошло — когда машина принялась кувыркаться по трассе, я думал вовсе не о том. Предположение появилось много позже, в больнице, когда лежал в бинтах, гипсе и растяжках, тогда у меня уже было время подумать и всё взвесить. Но я так думаю и сейчас — вот хоть убей, но никто не переубедит в обратном, ведь Гарольд предан мне до мозга костей, и вообще он — спокойный, послушный пёс.

Короче, я не полетел на «Ауштру». В той аварии получил серьёзные травмы. Переломы четырёх рёбер. Хуже дело обстояло с позвоночником — больше месяца провёл в инвалидном кресле. К тому же, Гарольд пропал. Он выжил в катастрофе, более того, его видели в добром здравии возле места аварии. Но потом куда-то исчез, как сквозь землю провалился. Понятно, что Гарольд тоже испытал нешуточный стресс, испугался, но почему и, самое главное, куда он убежал? Вот в чём вопрос.

Что касается Дейдры, то она улетела на «Ауштру», как и договаривались. Загвоздка в том, что она не смогла связаться со мной до отправления корабля. Дейдра до последнего думала, что я просто опаздываю. В принципе, ничего странного и страшного я в этом не находил. В первые дни после аварии рассчитывал, что это ненадолго, что через неделю-другую выпишусь из больницы и ближайшим же транспортником отправлюсь на «Ауштру». Я и предположить тогда не мог, насколько затянется лечение и реабилитация. Звонил Дейдре каждый день. Не всегда получалось поговорить, она постоянно была чем-то занята, но иногда мы общались.

Честно говоря, лучше бы не звонил. Лучше бы не знать того разочарования, что меня постигло. Удар был, как говорят, ниже пояса. Во время одного из звонков произошло вот что. Дейдра ответила на вызов немножко раньше, чем нужно было, и я заметил в её каюте некоего постороннего. А именно — молодого человека. Дейдра явно не хотела, чтобы я его увидел. Как мне показалось, она прятала его от моего взгляда в ванной комнате. Как сейчас помню, Дейдра была одета в халат, она смутилась и долго отводила глаза во время разговора. Самое плохое, это то, что дело происходило глубокой ночью. Имел неосторожность позвонить очень поздно. Вот и нарвался на неприятности. Спрашивать Дейдру было бессмысленно. Я бы даже сказал, что некорректно было задавать подобные вопросы: в конце концов, я ей никто, какого чёрта я бы стал спрашивать? Да к тому же, и так всё понятно: парень ночью находится в каюте у незамужней девушки, что тут ещё непонятного?

В общем, я перестал ей звонить. Почти перестал, теперь общаемся крайне редко и скудно. Ну, там, как дела, что нового — такие вот у нас теперь разговоры. Да и то — когда в последний раз было? Так и должно быть: она нашла кого-то на «Ауштре», значит и мне там делать нечего, незачем тревожить её покой…

Я приоткрываю глаза и щурюсь. Свет хоть и тусклый, но достаточно болезнен. Такое ощущение, что песок набился под веки. А всё потому, что забыл выключить лампу. Вроде ночника, свет щадящий, но мне сейчас этого вполне достаточно, чтобы пробуждение было тягостным. Долго не могу понять, где нахожусь, но потом по интерьеру догадываюсь, что это каюта корабля. И какого чёрта согласился лететь? На Земле не сиделось? Я протягиваю руку к стоящему рядом столику — насколько помню, оставлял там лекарство от неприятных симптомов, но нащупать ничего не получается. Это плохо, теперь придётся искать по всей каюте.

Я переворачиваюсь на спину, сжимаю руками виски и постепенно освежаю в памяти обстоятельства последних нескольких часов. Тошно и противно, кажется, опять перепил. Бар. Шумная компания за соседним столиком. Кермит со своими лягушачьими замашками. Нервная незнакомка. Как же её зовут?.. Ах, да, я же не стал с ней знакомиться. Может быть, и зря. Хотя — как знать. Если б познакомился, то наверняка вёл бы себя как свинья, наговорил бы глупостей, и сейчас было бы ещё более стыдно. У меня всегда так — стоит только выпить, и уже не остановить, обязательно чего-нибудь отмочу. Припоминаю, как Кермит-лягушачья-морда тащил меня в каюту, и невольно улыбаюсь. Но тут же перестаю улыбаться. Волна стыда: зачем? «Скажи мне, Стефан, зачем нужно было так напиваться?» — это я так обращаюсь к самому себе, бывает у меня такое. Напился, да ещё и с первым встречным. Вёл себя как форменный придурок. В незнакомой компании. В компании приличных людей…

Я представляю себе Кермита и понимаю, что насчёт «приличных», пожалуй, и перехватил. Какой из Кермита приличный человек? Он сам производит впечатление забулдыги. Когда волок меня в каюту, помнится, ругался направо и налево, отпускал непристойные шуточки в адрес прохожих. Ну да ладно, можно сказать, что два сапога — пара. Не нагрубил ли я ещё кому-нибудь? Вроде бы нет, но не уверен. Во всяком случае, с той девушкой из бара точно не общался. Хотя она пару раз смотрела в мою сторону, и, кажется, в восторг от моей физиономии не приходила.

Кряхтя как старик, поднимаюсь с кровати. Делаю пару шагов и отчётливо понимаю, что ещё не до конца протрезвел. Самое дурацкое состояние, когда всё ещё пьян, но тело болит как во время похмелья. Механически продолжаю искать лекарство, хотя и осознаю, что оно не поможет. Мне необходимо выпить. Да, пожалуй, что так — пара стаканов поможет больше, чем самое лучшее лекарство. «Кроме того, у меня есть множество дополнительных причин для того, чтобы выпить, — размышляю я, глядя в зеркало и поправляя детали одежды. — Начнём с того, что жутко укачивает».

Происходит это вот из-за чего. Диаметр корабля не достаточно велик, чтобы скрыть его вращение от находящихся внутри. Чем меньше диаметр, тем с большей скоростью вращается тор с туристами, а значит, тем большее количество оборотов он совершает за единицу времени. «Если мы, разумеется, хотим поддерживать должный уровень искусственной гравитации», — замечаю я вслух, пытаясь разогнать неприятные воспоминания о предыдущем посещении бара. А вращение вокруг оси с большой скоростью вызывает что-то вроде морской болезни, происходит это из-за действия эффекта Кориолиса на внутреннее ухо. Вот и укачивает. Хотя тут всё просчитано, размеры тора, а следовательно, количество оборотов, которое он делает вокруг своей оси за единицу времени, подобраны так, что подавляющее большинство людей не испытывают неприятных ощущений, но вот на меня это действует. «Ещё как действует», — оправдываюсь я, но тут же отчётливо осознаю, что обмануть себя не получится — тошнит совсем по другой причине, и я об этом знаю.