Как сладки примиренье и разлад,Отрадна боль и сладостна досада.В речах и в разумении – усладаИ утешение, и сладкий ад.Терпи, душа, вкушая молча яд,Бояться сладкой горечи не надо,Тебе любовь – как высшая награда,Возлюбленная всех милей стократ.Спустя столетья кто-нибудь вздохнёт:«Несчастный, что он пережил, страдая,Но как его любовь была светла».Другой судьбу ревниво упрекнёт:«Такой красы не встречу никогда я.О, если бы она теперь жила!»
«С альпийских
круч ты устремляешь воды…»
С альпийских круч ты устремляешь водыИ носишь имя яростной реки,*С тобою мы бежим вперегонки,Я – волею любви, а ты – природы.Я отстаю, но ты – другой породы,К морской волне без роздыха теки,Ты ощутишь, где легче ветерки,Где чище воздух, зеленее всходы.Знай: там светила моего чертог,На левом берегу твоём отлогомСмятенная душа, быть может, ждёт.Коснись её руки, плесни у ног,Твоё лобзанье скажет ей о многом:Он духом твёрд, и только плоть сдаёт.
«От Эбро и до гангского истока…»
От Эбро и до гангского истока,От хладных до полуденных морей.На всей земле и во вселенной всейТакой красы не видывало око.Что мне предскажут ворон и сорока?Чьи руки держат нить судьбы моей?Оглохло милосердие, как змей,Прекрасный лик меня казнит жестоко.Любой, кто видит эту красоту,Восторг и сладкий трепет ощущает,Она дарует всем свой чистый свет,Но, охлаждая пыл мой и мечту,Притворствует иль впрямь не замечает,Что я, страдая, стал до срока сед.
«Хлысту любви я должен покориться…»
Хлысту любви я должен покориться,У страсти и привычки в поводуВослед надежде призрачной иду,Мне на сердце легла её десница.Не видя, сколь коварна проводница,Ей верит сердце на свою беду,Во власти чувств рассудок, как в бреду,Желаний бесконечна вереница,Краса и святость завладели всем,В густых ветвях я пойман был нежданно,Как птица, бьётся сердце взаперти.В то лето – тыща триста двадцать семь,Шестого дня апреля утром раноВступил я в лабиринт – и не уйти.
«Во сне я счастлив, радуюсь тоске…»
Во сне я счастлив, радуюсь тоске,К теням и ветру простираю длани,Кочую в море, где ни дна, ни грани,Пишу на струях, строю на песке.Как солнце мне сияет вдалеке,И слепнет взор, и словно всё в тумане,Спешу я по следам бегущей ланиНа колченогом немощном быке.Всё, что не ранит, привлечёт едва ли.Нет, я стремлюсь во сне и наявуК Мадонне, к смерти, к роковому краю.Все эти двадцать долгих лет печалиСтенаньями и вздохами живу.Я пойман, я люблю, я умираю.
«Такой небесный дар – столь редкий случай…»
Такой небесный дар – столь редкий случай:Здесь добродетелей высоких тьма,Под сенью светлых прядей – свет ума,Сияет скромность красотою жгучей.Чарует голос ласковый, певучий,Осанка так божественно пряма,Во всех движеньях – чистота сама,Пред ней склонится и гордец могучий.Способен взор окаменить и сжечь,И тьму, и ад пронзят его сполохи,Исторгнув душу, в плоть вернут опять.А этот
сладкий голос, эта речь,Где полны смысла и слова и вздохи! —Вот что меня могло околдовать.
«Какое наважденье, чей увет…»
Какое наважденье, чей уветМеня бросает безоружным в сечу,Где лавров я себе не обеспечу,Где смерть несчастьем будет. Впрочем, нет:Настолько сладок сердцу ясный светПрекрасных глаз, что я и не замечу,Как смертный час в огне их жарком встречу,В котором изнываю двадцать лет.Я чувствую дыханье вечной ночи,Когда я вижу пламенные очиВдали, но если их волшебный взглядНайдёт меня, сколь мука мне приятна —Вообразить, не то что молвить внятно,Бессилен я, как двадцать лет назад.
««О донны, почему, сходясь в часы бесед…»
«О донны, почему, сходясь в часы бесед,Так одиноки вы и смех звучит уныло?Где жизнь моя теперь, о, где моя могила?Ну почему средь вас моей любимой нет?»«Смеёмся и грустим, желанный вспомнив свет,Подругу милую, которой нас лишилаРевнивая родня, завистливая сила,Чьи радости растут по мере наших бед».«Но душу угнетать дано каким законом?» —«Душа – она вольна, здесь плоть в тиски взята,Мы сами эту боль испытываем ныне.Подспудную печаль подчас прочесть легко нам:Ведь мы же видели, как меркла красота.Как влагой полнились глаза твоей святыни».
«О, если бы я мог обрушить гнев…»
О, если бы я мог обрушить гневНа ту, чей взгляд меня разит и слово,И кто, явившись, исчезает снова,Бежит, чтоб я скорбел, осиротев,И кто, душой усталой овладев,Её казнит и мучит столь сурово,Что в бедном сердце вместо сна благогоВдруг просыпается жестокий лев.Успел стократ погибель испытать я,Но, сбросив плоть, мой дух стремится к той,Чьё равнодушье тяжелей проклятья.Непостижимое передо мной:Когда он с плачем тянет к ней объятья,Увы, невозмутим её покой.
«Прекрасные черты, предел моих желаний…»
Прекрасные черты, предел моих желаний,Глядеть бы и глядеть на этот дивный лик,Не отрывая глаз, но в некий краткий мигБыл образ заслонен движеньем нежной длани,Мой дух, трепещущий, как рыба на кукане,Привязанный к лицу, где блага свет велик,Не видел ничего, когда тот жест возник,Как не узреть птенцу тенёта на поляне.Но зрение моё, утратив свой предмет,К виденью красоты, как бы во сне, открылоДорогу верную, без коей жизни нет.Передо мной лицо и длань как два светила,Какой невиданный, какой волшебный свет!Подобной сладости непостижима сила.
«Искрились ясных глаз живые свечи…»
Искрились ясных глаз живые свечи,Меня касаясь нежностью лучей,Из недр глубоких сердца, как ручей,Ко мне струились ласковые речи.Теперь всё это далеко-далече,Но жгут воспоминанья горячей:Был переменчив свет ее очейИ всякий раз иным бывал при встрече.С привычным не разделаться никак:Двойных услад душа не знала преждеИ не могла соблазна побороть.Она, отведав незнакомых благ,То в страхе пребывала, то в надежде.Готовая мою покинуть плоть.