Памятное лето Сережки Зотова

Манефа Семеновна не ждала Сергея и, увидев его, даже растерялась.

– Здравствуйте!
– нарочито бодро и уверенно поздоровался Сергей.

– Сережка?! Да господи-батюшка... Вот уж не думала. Ну, чего же ты стоишь у порога? Проходи, чай, домой приехал...
– Манефа Семеновна засуетилась, забегала по избе.

Скандал не начинался. Или отодвигался.

– Совсем приехал?
– спросила Манефа Семеновна, кивком головы указав на Сережкин узел с пожитками.

– На отдых. Все косари приехали. Потом будем хлеб убирать.

– А-а-а!
– неопределенно протянула Манефа Семеновна.

– И ты тоже?

– А как же! Обязательно.

Сергей почувствовал, что на душе у него стало легче. Главное было сделано, начало для серьезного разговора положено. Но Манефа Семеновна уклонилась от него.

– Хорошо, что в субботу приехал, - миролюбиво, даже с оттенком радушия сказала она.
– Я баньку истопила.

– Вот здорово!
– обрадовался Сергей.

– Сейчас белье соберу. А ты присядь пока с дороги. Там Степан Силыч моется. Он уже давно ушел, вот-вот придет.

Так вот, значит, из-за кого Манефа Семеновна топила баню! Из-за Силыча...

Старуха забегала из одной комнаты в другую.

Сергей присел на лавку. На столе он увидел большую тетрадь в коричневом ледериновом переплете. Откуда она взялась, эта тетрадь? Раньше у них такой не было. Приятная догадка обрадовала Сергея: должно быть, Манефа Семеновна для него где-нибудь купила... А что? Вполне возможно. Сергей раскрыл тетрадь... Нет, она была уже далеко не новая, около половины листов повырвано. Бумага какая хорошая, белая-белая, с чуть заметной зеленой окантовкой. Он когда-то уже видел такую. Но где? Так это же... Ну да! На такой же бумаге было написано "божье письмо"!.. Он перевернул страничку - на ней знакомый текст "божьего письма", на второй то же... Сергей захлопнул тетрадь. Вошла Манефа Семеновна.

– Баб Манефа, это чья такая тетрадь?
– простодушным тоном спросил Сергей.

Манефа Семеновна даже вздрогнула.

– Где? А-а-а! Силыча.

Сергей протянул к тетрадке руку, но Манефа Семеновна опередила его.

Сергей был не в состоянии сдержать того чувства неприязни и ненависти к Силычу, которое сейчас охватило его всего и, казалось, распирает грудь.

– А вы знаете, баб Манефа, что там написано?

– Что бы там ни написано, дело не наше, а хозяина.
– Она подала ему узелок.
– На-ка бельишко да иди с богом. Пока подойдешь, он, гляди, и выйдет.

Сергей взял узелок.

– Я пойду в поселковую баню.

– Это с какой же радости?
– изумилась Манефа Семеновна.

– А с такой, что не хочу мыться после Силыча.

– Да ты что говоришь?! Матерь-дева пречистая... Как у тебя только язык поворачивается... Что тебе плохого этот человек сделал?

Сергей вдруг рассвирепел:

– Пропади он пропадом... И не человек он вовсе, а враг! Натуральный враг. Я знаю, что там написано, в тетради, - "божьи письма"! Чтоб работать бросали...

– Сережа, да ты опомнись!..

– Люди жилы рвут на работе, чтоб помочь фронту, а он... Это, баб Манефа, так ему не пройдет. Сами увидите...

Сергей выскочил во двор, позвал Шарика и двинулся не на огород, а за ворота.

Манефа Семеновна стояла среди комнаты, сжав в руках свернутую в трубочку коричневую тетрадь.

Вошел благодушный, разомлевший после пара Силыч.

– Ну, Манефа Семеновна, поблаженствовал я. Словно в раю побывал.

Но на старуху эти слова не произвели никакого впечатления.

– Беда, Степан Силыч... Ой, беда... Сергей вернулся.

Она торопливо рассказала о только что состоявшемся разговоре. Силыч помрачнел.

– И все из-за этой тетрадки, - сокрушалась старуха.

– А ты убрать не могла... Значит, грозит?

– Грозит...

Силыч хмуро глядел в пол.

– Ну что ж, суши сухари, Манефа Семеновна, дорога нам уготована дальняя, - сказал он не то всерьез, не то шутя.

– Какая дорога?
– не поняла Манефа Семеновна.

– Куда Макар телят не гоняет. Если не похуже что-нибудь. Скажут, агитация. А в военное время - особые законы. Я знаю. Словом, пропали мы с тобой.

– Ну, а я при чем?

– При всем. Скажут - одна вина. Да не только мы - других запутают.

Старуха взялась за голову, запричитала.

– Не вой, этим не поможешь. Надо выход искать. В баню, говоришь, пошел? Ну, это значит, не скоро вернется, там всегда очередь, - сипел Степан Силыч.
– Часа через два. Не раньше. Пойдем к Никону Сергеевичу...

Старец Никон был дома. Как всегда, он встретил своих постоянных посетителей доброй улыбкой и гостеприимно пригласил садиться.

– Никон Сергеевич, не до сидения. Погибель пришла. Мы с Манефой к тебе за советом.

Силыч торопливо рассказал все, что узнал от Манефы Семеновны.

Губы старца побелели, а лежавшая на столе рука начала чуть заметно вздрагивать. От него ждали ответа, но он молчал, словно потерял дар речи. Затем сорвался со своего места к заметался по горнице.

Силыч и Манефа Семеновна впервые видели его таким растерянным.

– Может, сбежать?
– прохрипел Силыч.

Старец шагнул к нему.

– Куда? Бежать некуда! Все дороги закрыты! И под землей не скроешься.

Он снова зашагал по горнице, но уже немного спокойнее. Наконец сел.

– Что же вы наделали?!

– Прости, Никон Сергеевич!
– взмолилась почти не перестававшая плакать Манефа Семеновна.

– Не во мне дело, не я должен такое прощать. Вы всё дело наше сгубили, предали на распятие Понтию Пилату все стадо Христово, отдали волкам на растерзание... И нету за это прощения и не будет!

Растерянности в нем не осталось и следа. Он весь кипел от негодования и ярости, и казалось, сам готов был растерзать провинившихся.

– Глотку ему надо заткнуть. Убеди его, сестра Манефа.

– Переменился он. Слово мое не доходит. Все вижу, - вытирая слезы, горестно сказала Манефа Семеновна.
– Сама виновата, упустила я его. Ох, упустила.

– Думаешь, за это с тебя не спросится? Сторицею будет взыскано! В Евангелии что сказано? Какой мерой мерите, такой и вам отмерится, - снова напустился старец, но уже только на Манефу Семеновну.

– Не надо было эти листики писать...

– Не греши!
– прервал старуху Никон.
– Господь сказал - не мир я принес, но меч. И мы, мы его взяли. Против кого? Против врагов господних.